И я не понимаю, движемся ли мы к действительному решению проблемы или по-прежнему предпринимаем отчаянные попытки залить лесной пожар из пипетки.
Я открываю рот, чтобы задать на этот счет вопрос, но тут же останавливаю себя, вспомнив, что отец говорил мне про овец. Про их поведение. Про то, как инстинкт овцы заставляет ее следовать за членом стада, идущим непосредственно впереди, и как овцой, если сбить ее с курса, овладевает неодолимая первобытная паника, способная ее убить.
В школе я как-то делал презентацию по поводу стада овец где-то в Турции, которое погибло, упав в глубокую расселину в горах. И произошло это просто потому, что каждая из овец, неспособная посмотреть на картину более широко, тупо следовала за овцой, идущей впереди; упала перваяследом попадали и остальные. В связи с этим мне интересно понять: что хужесмотреть, как все, кого ты знаешь, гибнут в расселине или же с такой силой расшатать свое представление о реальности, что это лишит тебя желания жить?
5) Алисса
Сегодня наш туалет явно мстит нам за то, что мы творили с ним эти долгие годы. Производит какие-то булькающие звуки и выдает запах протухших полгода назад яиц. Поэтому наша задача состоит в том, чтобы, хорошенько вычистив его, залить двумя стаканами той запорной жидкости, что дал нам Келтон. И тогда наш дом будет пахнуть так, как должно пахнуть жилище, а не септический отстойник. И отец, как верховный правитель нашего домашнего хозяйства, дело очистки туалета поручил нам с Гарреттом.
Этим утром отец давал всем указания, повсеместно развешивая умеренно-агрессивные бумажки с заданиями. Некоторые прятались в укромных местах, словно пасхальные яйца, некоторые красовались на виду. Одна из последних украшала холодильник и гласила: «Шесть чашек воды в день!». Другую отец повесил в ванной, и она предупреждала: «Только сухой душ», и это означало исключительно гель и бумажные полотенца. Но самой ужасной надписью была «Помой меня», и эта надпись висела над унитазом. Вообще, с туалетом мы управлялись. Отец научил нас приспосабливать под сиденье унитаза герметичные пакеты, и мы обходились этим, выбрасывая их после каждого похода в туалет. Кошмар, но, в общем, похоже на то, как поступают туристы, отправившиеся в поход, в объятия дикой природы. Но чистить унитаз и трубы в их теперешнем состоянииэто было жестоко. Необычное по суровости наказание.
Мы с Гарреттом решаем начать с туалета на втором этаже, а заодно посмотреть и на воду, которая хранится в верхней ванне. Одного взгляда достаточно, чтобы понять, что с субботы количество воды изрядно сократилось. Сегодня утром мать тайком дала пару галлонов живущим на соседней улице друзьям. Поскольку на побережье очень скоро установят опреснители, воды будет вдоволь для всех, а потому почему бы и не проявить щедрость? Что до меня, то я бы поступила точно так же.
Как мы будем чистить туалет, если нельзя использовать воду? спрашивает Гарретт, надевая желтые перчатки, которые повизгивают, если потереть пальцы друг о друга.
Отец говорит, чистящие средства лежат под раковиной, отвечаю я. Думаю, остальное ты без труда сообразишь.
Зажав нос, я заглядываю в глубины унитаза. Там пенится какая-то черная жидкость.
Почему именно я должен это делать? нудит Гарретт.
Потому что мы должны делать это по очереди, отвечаю я, после чего апеллирую к его мужскому эго.
К тому же тымужчина, говорю я. И уж ты наверняка лучше меня справишься с работой сантехника.
Гарретт согласно кивает, удовлетворенный тем, что хоть в чем-то я признаю его превосходство. Затем он залезает под раковину и достает чистящие средства.
Что-нибудь с хлором лучше всего, говорю я.
Гарретт извлекает на свет божий зеленый контейнер порошкового «Ко́мета» основанного на хлорке универсального чистящего средстваи ставит его на край ванны. И в тот момент, когда донышко контейнера касается ее края, я представляю себе реализацию самого худшего сценария дальнейшего развития событий, и этот сценарий начинает материализоваться в тот самый момент, когда Гарретт выпускает «Комет» из рук. Контейнер, оставленный на скошенном под углом краю ванны, начинает сползать вниз.
Сердце мое взрывается бешеным стуком.
Гарретт! кричу я, и это все, что я способна сделать.
Брат разворачивается, но не успевает даже понять, в чем дело, как контейнер с порошковым «Кометом» срывается с края ванны и падает в воду.
Гарретт смотрит на меня; лицо у него белое, совершенно бесцветное. На мгновение в ванной повисает жуткая тишина.
Гарретт бросается к контейнеру, пытается схватить, но тот ускользает от него и отплывает дальше. А в воде тем временем уже начинает клубиться ядовитый порошок универсального чистящего средства. И, наконец, реальность во всей своей кошмарной ясности обрушивается на меня.
Гарретт только что отравил всю воду, которой мы располагали
Может быть, можно хоть немного спасти! говорит он.
Хватает и тащит из воды контейнер, но тащит за дно, и из контейнера в воду высыпается еще изрядная порция порошка, тут же распространяющегося по ванне.
Что тут спасать, идиот? рявкаю я.
Это ты виновата, отбивается Гарретт. Ты велела искать порошок с хлоркой.
Ты всегда был недотепой! Ты хоть понимаешь, что натворил?
Но Гарретт уже не защищается. Его лицо сморщилось, глаза заблестели, слезы полились по щекам, а тело конвульсивно задергалось в рыданиях.
Сестра я ему или не сестра? Я почувствовала укол совести. Если бы только можно было вернуть обратно те слова, которыми я только что его отхлестала!
Прости меня, сквозь рыдания мямлит Гарретт, пряча лицо в ладонях.
Ладно, говорю я и обнимаю брата, чего не делала уже давным-давно. Успокойся. На берегу устанавливают опреснители, и воды будет вдоволь. Помнишь, что говорили родители?
Гарретт кивает, медленно успокаиваясь.
В конце концов, из ванны питьэто противно, говорю я, а Гарретт смеется. Со слезами уходит и отчаяние.
Я соглашаюсь сама рассказать родителям, что произошло с водой, потому что Гарретт настаивает, что у меня это получится лучше, чем у него. Причина, правда, совсем не в этом, а в том, что он боится это сделать. Почему-то он считает отца и мать более страшными, чем они есть на самом деле. Но, в конце концов, произошедшееэто вам не бомба-вонючка, не испорченный обед и даже не разбитое стекло.
Я им скажу. Но вину я на себя не возьму, говорю я Гарретту. Я знаю, все вышло случайно, но ты должен понять, что кое в чем ты все же виноват.
Какая же я ему, в конце концов, старшая сестра, если не буду учить его ответственному отношению ко всему, что он делает и будет делать впредь?
Готовясь к самому худшему, иду к отцу и матери, чтобы все рассказать. Но они даже не злятся, что, как я понимаю чуть позже, гораздо хуже.
Всю воду? уточняет отец, как будто есть способ отделить в ванне воду чистую от воды, загрязненной «Кометом».
Гарретт не виноват, говорю я, хотя это совсем не так. Он просто хотел отчистить унитаз, как вы и велели.
Ожидаю, что мать скажет, что я пытаюсь нашу с Гарреттом вину переложить на них с отцом. Но она не отвечает на мой вялый удар. То, что произошлодействительно серьезное событие. И злость здесь неуместна. Тут нужно сразу переходить к спасению того, что еще можно спасти.
У нас в холодильнике есть кувшин, говорит мать, глядя на отца.
Тот кивает.
Опреснители должны установить уже сегодня, произносит он. Как только сможем, мы туда поедем.
А может быть, будем кипятить воду из ванны и собирать пар? предлагаю я.
В школе, в седьмом классе, мы делали дистиллированную воду в лаборатории. Насколько я помню, воды получилось с пробирку, но, наверное, Келтон мог бы нам помочь сделать что-то более функциональное?
Неужели я действительно подумала о Келтоне как о помощнике?
Этот проект мы реализуем в другой раз, говорит отец, явно подавленный новостью, которую я принесла.
Простите меня, говорю я, чуть не плача. Это так ужасно. Простите.
Слезы делу не помогут, моя милая, говорит мать.
Тем более, что и пить их нельзя, вставляет отец, и, чтобы не разрыдаться у них на глазах, я крепко сжимаю зубы.