Мария КейльВишневая дверь
00 Чем все закончилось
Прости, не могу говорить спокойно. Сложно пересказать свое поражение, но я попробую.
Я был ведущим кей-инженером, монтировал и устанавливал кьярты. Любимая работа, жена и маленькая дочь. Доставшийся в наследство сувенирный магазин. Со стороныидеальная жизнь. Я не раз задумывался: зачем ввязался в противостояние? Ради чего? Мысленно, шаг за шагом прокручивал всю свою жизнь. Что изменил, если бы мог?
На размышления у меня было четверть века в сибирской колонии. По молодости такой срок звучал как «навсегда». Я даже не думал выйти живым, но день настал. Потертая сумка с одним комплектом белья, документы Из товарищейстарый техник по прозвищу Дельфин.
Все. Я свободен?
Я не верил этому даже стоя снаружи железных ворот.
Что замер, Академик? Клим перекрестил руки на груди и уставился на меня. Молодой охранник попал сюда недавно и не понимал, почему мне запрещено делать поблажки, а среди заключенных я в почете. Не бойся, юноша. Я слишком устал, чтобы тебя ломать.
Вон, остановка в километре. Через час автобус будет. Так что двигай отсюда, двигай.
Он с облегчением захлопнул дверь. За моей спиной остался заасфальтированный двор с вышками по периметру; покрытый металлом кьярт с одуряющим излучением; люди, давно забывшие цель и смысл жизни. Тюремные правила и законы остались позади.
Вперед вела убитая дорога. С двух сторон возвышались угрюмые ели. Между ними голыми обглоданными костями стояли березы. Только редкие огненные всполохи лиственниц напоминали о том, что сейчас начало октября. Холодный ветер пронизывал до костей. Я шагал по земле без границ и приказов впервые за много лет.
Под старой бетонной полусферой остановки я сел и задумался.
Когда в тридцать с небольшим я шел на сделку с властью, то не рассчитывал дожить. Думал, меня пристрелят или прикончат в тюрьме. Но мне позволили отсидеть.
Наверное, можно было вернуться в родной город за пять тысяч километров. Можно ли?
***
Я был готов к восстанию, все продумалмне казалось, я учел риск. Как перезапустить кьярт я не рассказывал никому. Магазин заранее переписал на друга. Женапросто учитель в школе. Только трое были посвящены в смысл происходящего, остальные знали только то, что надо было сделать.
Не успели. Поздно ночью ко мне в магазин пришел вежливый офицер:
«Знаете, нам шептнули, что Расскажите мне подробней. Иначе мы найдем за что посадить даже вашу жену и дочь».
И я рассказал. И сел. С обещанием, что никто не пострадает, кроме меня. Наивно верил, что так и будет.
Странно, но так и произошло.
***
Старый автобус притормозил у остановки. Я зашел, но по-прежнему пребывал в своих мыслях. Я уверен, про меня забыли. Кому нужен старый революционер, когда трижды менялась власть? Таких нынче жарят на завтрак.
Я не заметил как задремал под неровное движение автобуса. Когда я открыл глаза, мы ехали сквозь стену сибирских лиственниц. Узкая дорога напоминала горную реку среди высоких, подпирающих небо деревьев. На остановке, впуская в салон воздух ниже нуля, на улицу вышли люди. Шоссе расширялось, обрастая поселками, мостами и развязками. Автобус ехал в город.
А нужно ли мне туда?
Я вышел на следующей остановке. «Сягаевка» значилось на указателе. Ну Сягаевка так Сягаевка, какая мне разница? Около неказистого серого пятистенка женщина гребла в палисаде.
Нет ли работы, хозяюшка?
Она посмотрела на меня долгим изучающим взглядом. На мои мозолистые руки, квадратную фигуру, побитое временем лицо, неказистую старую одежду.
Оттуда что ли? буркнула она, Поди и жить-то негде?
Я кивнул.
Ну, непутевые! вскинула она руки. Не людиаспиды! Всех мужиковтуда! Проклятые!
Она провела меня в избушку, где работы и впрямь был непочатый край. По ходу, охая и причитая, рассказала свою историю. И я понял ее доброе отношение к тем, кто «оттуда»: местные мужики несколько лет назад выступили против вороватого главы. Их разогнали, одному сломали ногу, двоих посадили. «Ладно бы просто воровал», запричитала женщина, «так сел, наркоман эдакий, под каплей за руль и сбил парня на служебной машине. Самые смелые собрались снова. Глава сказал, что угрожали убить, но не верю! Кто ж убивает-то в наше время! Просто хотели к совести достучаться! Ну и посадили всех через одногоза соучастие».
А кьярт? спросил я, хлебая ароматный борщ, Почему главу и всех мужиков не проверили?
Так нет его, милый. Уже годков как шесть сломался. Чинить некому, а в город везти бюджету не хватает.
«Поздновато он сломался», подумалось мне.
Этим «ладно бы просто воровал» она меня сразила. Я не чувствовал свое поражение так остро, даже на допросе под траурную музыку.
А ты-то сам чего умеешь? Кем работал? спросила женщина. Я замешкался.
В магазине продавцом. Обратно никто не возьмет.
Четверть века назад люди еще были готовы бороться. Сейчас Интересно, сейчас еще хоть кто-то понимает, что происходит?
Оставайся, коли идти некуда, просто сказала хозяйка.
Спасибо.
Я подумал и согласился. Почему нет? Этим людям я могу помочь руками. Это не сложно. Так и остался. Поправил избушку, починил печь, завел пчел, скотину, собак. Стал ходить на охоту, помогал соседям. Руками, без электроники и новостей.
Тебе бы главой быть, но кто ж поставит сидельца на должность? Охала хозяюшка.
Должность мне никто и не дал, но помогать не мешали. Я делал все, чтоб деревня не загнулась. Валентина, моя хозяюшка, говорила что я даже помолодел. Нет, просто у меня появилась цельхоть что-то после себя оставить. Только кьярт чинить не стал.
Я не отдавал себе отчета, но теплилась надежда, что кто-то поймет. Кто-то заметит. Но нет. За пять леттишина Уже кое-кто из сидевших вернулся, и мы справили новое здание деревенскому клубу. На открытие из города приехали учащиеся музыкальной школы с концертом.
***
Август, вечер.
В кои-то веки районная администрация подсуетилась, и привезла лучший класс известной школы. Пока дети, шумя и громко обсуждая какую-то заразу, выносили инструменты, ко мне подошел водитель автобуса и протянул простой бумажный конверт без надписей. С тревогой в сердце я открыл егои отошел в сторону.
Текст начинался со знакомой фамилии. Когда я только вышел из заключенияя бы согласился на предложение не раздумывая. За четверть века я придумал не один план. Только сейчас мне было все равно. Людям безразлично, так почему должно волновать меня? Я скомкал бумагу и засунул в карман.
Андрей Николаевич, пора! время мне открывать концерт.
девочка, что играла Шопена казалась до боли знакомой. Длинные волосы рассыпались по плечам, напомнив искры осенних костров.
Арионова Дана! объявил учитель, и она поклонилась.
Я подошел к ней после концерта. Дана, значит. Арионова? То есть тот рыжий оболтус Петька очаровал мою дочь? В Сибири-то девочка как оказалась? Я не должен был встретить ее. Никогда. Я должен быть в стороне, но
Ты так красиво играла, сказал я ей (а что еще можно было сказать незнакомой девочке?)кто научил тебя играть на пианино?
Мама, ответила она и нахмурилась, как от боли.
А как маму зовут? спросил я и тут же прикусил язык.
Вам зачем?
Имя интересное, вдруг в честь кого-то назвали.
А, она замялась, Мама умерла, грустно сказала она. И замолчала. А назвали в честь дедушки.
Закололо в сердце. Анечка, моя Анечка Я замолчал. Девочка подняла на меня светлые глаза:
Можно вас спросить, она неловко замялась, а потом набралась смелости и продолжила, я хочу собаку. Нам еще до концерта Валентина Петровна показывала щенков, они такие красивые!
Хорошо, внучка, невольно улыбнулся я, пойдем посмотрим.
Не зовите меня так! вскинулась она, я уже взрослая, мне двенадцать лет!
А как мне тебя звать?
Она задумалась.
Вы такой старый зовите внучкой. По имени я все равно не люблю.
Я помог выбрать ей щенка лайки. Смешно и грустно, потому что собаки эти не для квартир. Но не смог отказать. Она взяла серого кобелька, и мило улыбаясь, принялась меня благодарить.