Ледяная вода раскаленным железом обожгла тело. Герд задохнулся от боли и ужаса, одновременно с этим его свела судорогагорло перехватило, а конечности парализовало. Не в состоянии ни вздохнуть, ни пошевелиться, он плавно шел на дно. Широко распахнутыми глазами Герд ясно видел, как лодка и солнечный свет постепенно ускользают от него, но ничего не мог поделать. Невидимые иглы повсюду пронзали непослушную плоть, а сам он низвергался не только в толщу воды, но и отчаяния.
Мысленно Герд понукал себя к движению. Но напрасно. Тогда он зажмурился и постарался успокоиться, сосредоточиться на сердцебиении, сильном, частом. Паника отступила. Герд приказал ногам пошевелиться, превозмочь спазм. Безрезультатно. Страх нахлынул с новой силойнаступало удушье. Герд внутренне забился, пытаясь вздохнуть, чем только усугубил бы ситуацию, наглотавшись воды и приблизив свой конец, но спазм не позволил ему этого сделать. Он снова и снова бессмысленно рвался, запертый в собственном теле, когда неожиданно почувствовал искру тепла в районе солнечного сплетения, а потом его неожиданно подбросило. Шевелиться он по-прежнему не мог, но Герд либо определенно сдвинулся вперед по направлению к поверхности, либо сошел с ума. Он опять напрягся, что есть мочи, и Произошел новый толчокего еще раз подбросило.
Секунда облегченияон спасется, непременно спасется, а затем снова бездна отчаяния, зрение заволокло черной пеленойкислород в легких закончился. Герд предпринял последнюю тщетную попытку вздохнуть, и на него накатила волна спокойствияон терял сознание. Последнее, что он запомнил, как что-то мягкое коснулось его руки.
Это была Старта. Она выволокла его на сушу. Уже на берегу Герд задергался в конвульсиях, закашлялся, подавившись воздухом, завалился на бок, и его вырвало. Когда завтрак вышел из него, но конвульсии продолжились, настал черед желудочного сока. Озерной воды не было, ее он не сделал ни глотка. Наконец все закончилось, Герд с облегчением отвалился на спину и забылся.
К действительности его вернула все та же Старта, она старательно вылизывала ему лицо. Герд сел, на этот раз почувствовав холод. Лес вокруг него вальсировал, перед глазами плыли разноцветные пятна, а во рту было горько. Нащупав рукой крепкую шею собаки, Герд потянул ее на себя и зашептал в самое ухо:
Стартаты такая умница. Тыумницаты меня спасла, он обнимал воняющую мокрой псиной овчарку как никого и никогда прежде.
Потом долго одеревеневшими руками натягивал сапоги и стаскивал с себя изодранный в клочья собачей пастью дождевик и куртку. Одежда мертвым ледяным грузом тянула его к земле. Поднявшись на ноги, он прохрипел:
Веди меня веди меня, Старта. Домой!
Дорога показалась Герду адом, и ад этот продолжался вечность. Его шатало из стороны в сторону, как пьяного. Однажды Герду довелось лицезреть подобную картину на улице, и то всего минуту, нарушителя тут же подобрал патруль гражданского правопорядка. Его бросало то в жар, то в холод, с него ручьями лил пот, он стучал зубами. Если Герд спотыкался и падал, то встать было подвигом. Единственное, что помогало ему переставлять ноги, за что цеплялось упрямое сознание, было не то, что если он останется в лесу, то погибнет, нет, смерть сейчас была бы чудесным избавлением, его поддерживало то, что если он сам не дойдет до дома, то Старта приведет к нему Олву. А лучше уж умереть, чем позволить тетке тащить его домой на руках.
Как только они вышли из леса, Старта подняла лай. Олва откуда-то выскочила наперевес с ружьем, но, оценив ситуацию, прислонила его к стене сарая и спокойным шагом направилась к ним. Без единого вопроса она помогла Герду войти в дом и уложила его в постель. И только тогда он позволил себе снова потерять сознание, успев подумать при этом, что хорошо было бы попросить тетку не раздевать его догола, стыдно ведь.
Следующие две недели Герд провел в городской больнице, и еще две после этого пролежал дома. Ему диагностировали пневмонию. Как только температуру хоть немного удалось сбить, он настоял на домашнем лечении. Уколы от Олвы, безусловно, унизительны, но все равно лучше, нежели оставаться в палате с другими инфекционными больными. Мало ему своей заразы, чтобы еще чужую подхватить. Олва как его представитель написала отказ от дальнейшего стационарного лечения с полным взятием ответственности за состояние здоровья Герда на себя и увезла его обратно на ферму. На самом деле, провернуть это удалось только благодаря тому, что главный врач больницыстарый знакомец Олвы и чем-то был ей обязан. Ибо тетка Гердуне близкий родственник, да и взять и отказаться от лечения в Бабиле гражданин попросту не мог. Но Олва, тем не менее, как-то смогла все уладить. Герд понадеялся, что не доставил ей этим проблем, просто оставаться в больнице больно уж не хотелось. Зато Геру долго отговаривать приезжать не пришлось. Она в сущности не была злым человеком, лишь свой покой и удобство ценила много выше, особенно сейчас во время токсикоза.
Весь этот невероятно долгий мучительный месяц Герд каждый день раз за разом прокручивал в голове все, что с ним приключилось. Он тысячу раз спрашивал Старту, она ли тогда толкала его в воде. Старта в ответ только многозначительно вздыхала и укладывалась поудобнее рядом. После пережитого они стали лучшими друзьями, брезгливость Герда на овчарку больше не распространялась. Теперь она жила в его комнате и спала на коврике рядом с кроватью, днем стерегла овец, ночьюего сон. А Герду каждую ночь снились полеты.
К моменту своего выздоровления Герд сделал несколько умозаключений. Первое, Старта никак не могла его тогда толкать. Она бы просто не успела до него так быстро доплыть. Наверное. Хотя, сколько он провел под водой, Герд в точности не знал. Да и отгрести далеко от берега он не сумел. Но ведь дна он так и не коснулся! Хотя, может, озеро просто глубокое. И все-таки, Старта тащила его за ворот курткитот был порван, а не пинками под зад. Хотя вдруг она сначала просто не могла сообразить, как получше к нему подступиться?
Нет, никто к Герду не прикасался, он бы почувствовал прикосновение, как почувствовал собачью шкуру под рукой. Эти толчки стали результатом его личных усилий! А вдруг все это ему только померещилось, он ведь тонул? Так ведь, на самом деле, не бывает, люди не двигают силой мысли объекты, тем более самих себя. Скорее всего, от шока и удушья у него просто помутился рассудок, и все толчки ему пригрезились.
Но, чем больше Герд над этим думал, тем упрямее отказывался признавать, что мог спятить. Со смерти отца и последующей демонстрации Геры своей полной несостоятельности в качестве матери Герд быстро усвоил, что в этой жизни он может рассчитывать только на собственные мозги и силы. Это хоть и заставило его преждевременно повзрослеть, зато и научило твердо держаться на ногах. Поэтому, если теперь он больше не мог себе доверять, значит, все теряло смысл. И значит, он просто не имел права оказаться сумасшедшим!
В конце концов он так извелся сомнениями, что пришел ко второму умозаключению: чтобы понять, что произошло на самом деле, и обрести покой, погружение необходимо повторить! Решение сильно походило на попытку суицида, учитывая пневмонию и наступающую зиму, да и осуждающий взгляд Старты говорил о том же, но ждать до лета Герд просто не мог. Не мог и все тут. Правда, пока его не выпускали на улицу до окончательного выздоровления, осуществить это все равно было невозможно, приходилось быть паинькой и вести себя осмотрительно. Поэтому Герд всячески старался отвлекаться от навязчивых мыслей на учебу, собаку и невинную болтовню с Олвой.
Когда он уже достаточно окреп, чтобы беспрепятственно разгуливать по дому и даже немного помогать тетке на кухне, та одним вечером после долгих уговоров позволила ему начистить картошки к обеду следующего дня. Сидя, разумеется. Сама Олва занималась форелью, которая планировалась у них на ужин. Тетка была рыбачкой, отсюда и злосчастная лодка, но сегодня рыбу она готовила пойманную не ею. Кто-то из деревенских принес ее в благодарность за помощь, так как Олва одолжила им комбайн. В законности ее действий Герд сильно сомневался, но почел за благо не спрашивать об этом, дабы не быть лишенным милости продолжать восседать на треногом табурете, склонившись над ведром с очистками.