Рядом, поднимаясь из воздуха, показалась вторая фигура. Сначала появилось холодное лицо невероятной красоты. На нём выделялись огромные синие глаза, от них веяло таким холодом и смертью, что жар, который охватывал ранее изнутри, казался мелким и никчемным приключением, перед мучительной болью. Кара за все прегрешения отражалась в синих озерах, и, поднимаясь, ангел все больше становился карой господней, и, когда показались два белых крыла за спиной и руки, стало понятно почему страх сковал всех. В руках ангела был белый, безукоризненно чистый, как он сам, меч. Он спускался до самого нигде, из которого и возник образ. Казалось, что этот меч не испачкается в крови никогда. Чист и светел, как и сам его владелец.
Страх появления высшей справедливостисамый дикий страх. Не наказания, нетсправедливости в несправедливом мире. Справедливости там, где про неё забыли все. Справедливости человека к человеку, со времен Каина и Авеля, канувшей в лету. Страх просто был физической болью. Он выжигал изнутри. Взгляд ангела прожигал: в нем тонули все чувства. О праве на оправдание не могло быть и речи. Высшая справедливость и высшая кара смотрела синими бездонными глазами. Страх исчезнуть сразу и навечно. Не просто умереть, а исчезнуть. Не просто пугал, а вводил в животный ужас.
Исчезло все вдруг и сразу, как будто ничего не было. Константин сидел на том же стуле, спинка которого также поскрипывала при каждом маломальском движении тела. Валентина Максимовна очнулась первой и осмотрелась вокруг. Лица всех: и случайно заглянувшего санитара, и пациентов, и Петра Васильевича, уставившегося на Константина, были наполнены страхом, никто не дрожал, все застыли. Пациент с суицидальными наклонностями сидел с мокрыми штанами и наполненными ужасом глазами, единственно, что в нём поменялосьпоявилось неистовое желание жить, которое исходило от него просто потоком.
Константин, голос Валентины Максимовны на удивление не дрожал: связки, скованные ещё секунду назад, работали ровно, что это было?
Я вам говорил про изменение мира и отношений людей между собой. Эти сущности пришли, услышав мои мысли, и сказали мне, что я должен сделать мир другим, а они мне будут помогать, и вот.
Константин! Валентина Максимовна встала очень резко, Я к главврачу, больше ничего не делай. Петь! Санитар очухался, мотнул головой, в изолятор его, без рук, и как в санатории, быстро.
Валентина Максимовна почти бежала по коридору, прокручивая в голове произошедшее. Видел ли ещё кто-то то же, что видела она только что? А что скажет Рашит Мазгутдинович на все её рассказы и эмоциональные описания? Не станет ли она сама пациентом своей же больницы? А если он решит проверить, выдержит ли она появление этих существ ещё раз, будет ли ей страшно? Она летела по знакомым коридорам, успевая кивать и здороваться. Главврач, слава богу, был на месте, секретарша привычно, не обращая внимания на остальных, пропустила врача в кабинет.
Рашит Масгутович (сокращение было только для своих), нужен консилиум, желательно с московскими, дело очень серьезное. Нужен ваш взгляд, поговорите с больным, только не просите проецировать, или как он это называет, это очень реалистично получается, я не знаю, что это такое. Рашит Масгутович, очень страшно, нужно, чтобы все убедились, он такое выделывает, по-моему всем в палате досталось, выпалила она фразу на одном дыхании, понимаете, за всю мою практику такое впервые. Страх жуткий.
Успокойтесь, Валентина, Главврач был немного бледен. Женщина только сейчас обратила на это внимание. Рашит Мазгутдинович всегда представляется человеком решительным, привыкшим быть хозяином и хозяином рачительным. Не забывая про свои интересы, он помнил об интересах больницы, сотрудников и даже пациентов, правда только тех, кто ему не возражал и не мешал. Обращение по имени считал признаком демократизма, а к женщинам снисхождения к их неполноценности. В общем человек неплохой, Я чувствовал. Я сам займусь. Идите займитесь другими пациентами.
Голос главврача предательски дрожал на последних фразах. Валентине Максимовне вдруг стало немного жалко этого человека, ей показалось, что ему будет очень страшно увидеть ангела с синими глазами.
Оказывается, почти вся больница что-то чувствовала в той или иной степени. Константин мирно сидел в изоляторе. Врачу же было не по себе после произошедшего: дела не шли в голову, сосредоточиться на работе не получалось.
* * *
В дверь кабинета тихонько постучали. Пришёл пациент, тот, что с суицидальными наклонностями. Он молча положил записку: Я выздоровел. Хочу жить. Отпустите, мне страшно.
А почему не говоришь? спросила врач.
Тот испуганно замотал головой, и слабо скрестил руки, как бы говоря, что не хочет говорить.
Как же я тебя отпущу, немого? Меня не поймут.
Я говорю, но мне страшно, почти шепотом прошелестел несостоявшийся самоубийца, я исправиться должен. Отпустите пожалуйста, вы же всё видели сами.
Валентина Максимовна заполнила все нужные бумаги: составила анамнез, вписала диагноз, оформила карточку, и какбудто прошла минута. Телефон медсестры ответил моментально, главврач сразу взял трубку и сказал, что все в порядке. Уже бывший самоубийца вышел из кабинета и пошел на выход. Как-будто во сне, пациенты, которые лечись или были неизлечимы, один за другим подходили к врачу и выходили за ворота диспансера. Врачи как в анабиозе выписывали бывших больных, и те растворялись в прохожей толпе. Творилось черти что. Валентина Максимовна вдруг неожиданно для себя закрыла кабинет и пошла в изолятор. Даже не зная, где поместили Константина, она сразу выбрала нужную дверь. Оказалось, не заперто. Вокруг как-будто все вымерло, тишина в обычно переполненном коридоре. Константин сидел на кровати, поджав ноги под себя, глядя в стену с мрачным выражением лица и собранностью, которая больше бы подошла шахматисту во время поединка за звание чемпиона мира. При виде Валентины Максимовны лицо Константина просветлело, появилась искренняя и открытая улыбка.
Извините, вместо приветствия сказал Константин, я предупреждал что будет не по себе, просто с каждым разом способности будут увеличиваться. Мир станет другим. Вот увидите. Лучше. Много лучше. Главное не бойтесь. Вы меня поддержите? Он спросил как-то по-детски, просто, без мольбы и давления, как ребенок спрашивает мать о чем-то совершенно обыденном. Валентине Максимовне вдруг стало жаль мальчика, который должен изменить мир. Интересно, а какой ценой?
Конечно, Костя, она тяжело выдохнула. Говорить больше было не о чем. Он улыбнулся.
Теперь все будет хорошо, Валентина Максимовна. Наш с вами вылет в столицу через два часа, вы успеете собраться. Езжайте домой, вам недалеко, через час начнем сборы здесь. Успеете. Тимоха будет у соседей, они не против.
Константин, произнося эти слова, походил на экскурсовода, который говорит туристам сколько у них времени на посещение магазинов, и когда отходит автобус. Странно то, что Валентина Максимовна жила рядом с работой, и сборы у неё действительно занимали не более двадцати минут. Насчет Тимохи же были сомнения.
Врач вышла из больницы и пошла домой. Благо была ранняя осень, халат оставила на проходной, и скоро, на свежем сентябрьском воздухе, по асфальту, под ярким, но не жарким солнцем, мерно цокали её каблучки. Все прошло на удивление по нотам. Тимоха оказался, как ни странно, дома и не шатался по улицам, соседи, что еще более удивительно были тоже дома, и, что совсем странно, были рады взять шефство над Тимохой, и, самое невероятное, Тимоха мурлыкнул, лизнул в щеку и остался в чужом доме. «Просто какое-то удивительное совпадение», подумалось ей, когда она уже подходила к больнице с сумкой. Навстречу шел главврач.
Прекрасно, что вы собрались, Валентина, вылет через час. Собирайте пациента. Машина будет через полчаса. Билеты на вас двоих заказаны. Удачи вам в столице, отчеканил главврач, излучая деловитость. Онемевшей Валентине Максимовне хотелось просто ущипнуть себя и дать по морде главврачу, чтобы проснуться. вас встретит Григорий Павлович, главврач бросил эту фразу уже на ходу, видно было, что желание дать в морду главврачу было слишком явным на её лице.
Константин собрался моментально. Они вышли в полном молчании и встали около ворот больницы, на свежем воздухе. Константин потянулся, взглянул в небо, подготовился к прыжку.