Ника тут же напряглась:
Что ты делаешь?
Я? Помогаю Никиному эмоциональному балансу, как нам советовала семейный терапевт. «Не давайте ей уходить в штопор собственных эмоций», «демонстрируйте понимание», «демонстрируйте поддержку». Я демонстрирую? Демонстрирую. Хотя, не скрою, иногда хотелось бы испытывать эти эмоции на самом деле. Но ведь семейная жизньэто труд, правда?
Новости смотрю.
Лицо у нашего премьер-министра Татьяны было доброжелательно-спокойным. Мне симпатичны такие лица: в них есть что-то материнское. Премьер к тому же умела улыбаться одними глазамии сейчас это делала. Камера отъехала. Профессионально-оживленная ведущая обратилась к ее сопернице по дебатамминистру гендерной интеграции:
Грета, что вы скажете? Это же ваша тема. Вынашивание в искусственной матке кажется мне довольно важным пунктом в вопросе гендерного баланса.
Я так не думаю.
Камера взяла лицо министра интеграции крупным планом. Лицо красивоеи неуловимо отталкивающее: правильное, как маска, прямые волосы до плеч, тонкие губы.
Ника жевала мою булку. То ли поняла, что наш разговор окончен, то ли успокоилась и тоже уставилась на политиков.
Нет? подняла брови ведущая. Но разве не логично, что, как только все женщины передоверят вынашивание детей аппарату искусственной матки, это станет последним шагом к тому, что
Грета резко перебила:
Что женский пол как биологическая данность потеряет всякий смысл?
Премьер-министр слегка ухмыльнулась. Как бы показывая потенциальным избирателям: ну-ну.
Странно слышать это от министра, задачей которого является гендерная интеграция, сказала ведущая. Отчуждая от женщин материнство, мы упраздняем понятие «женщина».
А что это понятие нам дает? вмешалась премьер. Сужает? Да. Ограничивает? Да. Мыпросто люди. Если министр гендерной интеграции с этим не согласна, то мой следующий вопрос: что такое гендерный баланс в ее понимании?
Я усмехнулась: попробуй поспорь с этим.
Мы вселюди. Но и мужчины пока еще существуют. Нельзя отказывать женщине в праве быть женщиной, признавать и принимать все, что за этим стоит, включая физиологию и психологию, сказала Грета.
Татьяна покачала головой:
Я думала, что гендерная интеграция
Но Грета не дала ей вставить слово:
Безусловно, наш уровень медицины и здравоохранения позволяет сделать вынашивание в искусственной матке всеобщим. Но хотим ли мы передавать беременность аппарату? Особенно если нет показаний по здоровью женщины? Не говорим ли мы тем самым, что чисто женский опыт материнства не важен и не нужен?
Быть беременной и быть матерьюэто разные опять попробовала вклиниться премьер-министр. И опять не смогла.
Грета продолжала наступать:
Отчуждать от женщин материнствозначит, обеднять их эмоциональный мир. Считать их природу, их пол биологической ошибкой. Забота об эмоциональном мире граждан, если я не ошибаюсь, определена в нашей конституции как приоритетная обязанность государства.
Вот сволочь! Ника ткнула в экран огрызком булки.
Кто из двоих?
Кто, кто Грета, конечно! Вот бы и вынашивала тогда сама всех этих сраных мальчиков! Ника захлопнула крышку лэптопа.
Ты что? возмутилась я. Я хочу досмотреть.
Вредно смотреть за едой, огрызнулась Ника. За едой надо жевать и выделять желудочный сок.
Я не жую. Я пью. Твое здоровье. Я подняла стакан с остатками протеинового коктейля.
Ника фыркнула. Но не выдержала и улыбнулась.
Мой телефон звякнул. Ника успела бросить взгляд на экран, и улыбка ее замерзла: Лео.
Это Лео, сказала я, чтобы подчеркнуть: ничего особенного.
Он каждый день тебя достает. У него что, других клиенток нет?
Я посмотрела на Нику. Она была раздражена. Но и права тоже. Лео строчил или звонил каждый день. Маялся. Нервничал. Но почему? Я открыла сообщение. «Привет, зая! У меня сегодня отменилась Тамара, может, придешь? Выбрал классный фильм, посмотрим».
Я начала печатать: «Сегодня не могу, ждем гостей». Нет. Суховато. Сперва Тамара отказалась, теперь я, он точно психанет. Стерла. Написала: «Завтра все по плану. Сегодня хотела бы, но придут гости». Вставила блюющий зеленый смайлик. Ответ звякнул тут же: «Понял. Утащи мне что-нибудь вкусненькое со стола. Не забудь». Я ответила стикером: жирное брюхо. Лео был сладкоежкой и всех своих женщин разводил на «вкусненькое». Мы его разбаловали, конечно. Но любя! Я отправила Лео еще один видеотик с куском торта и сердечком. Ника сделала кислую мину:
Тебе с ним явно веселее.
Я отложила телефон:
Все, пора бежать.
Поцеловала ее в щеку и пошла в прихожую. Ника увязалась следом. Я села на обувную полку, стала натягивать сапоги. Ника прислонилась к стене, скрестила руки, смотрела, как я обуваюсь. Я подняла голову:
А у тебя учеба во сколько?
У меня сегодня онлайн-классы.
Я кивнула:
Интересные?
Ника закатила глаза:
Кройка. Жуткое занудство. Отложите три миллиметра сюда. Прочертите прямую линию. Вытачка сюда
Вот дерьмо! Я подняла левый сапог: подошва отвалилась и была похожа на челюсть. Просит каши, как говорилось в старину.
Ника взяла сапог, брови сдвинулись. Она не расстроилась, а сразу стала искать выход. Ника любит работать руками, этого у нее не отнять. Обидно, что ее отфутболивают туда-сюда, с одной работы на другую. Она давно получила «полное социальное восстановление». Казалось бы, проехали, страница перевернута. Но нет. Для всех работодателей Ника, похоже, навсегда останется человеком «с судимостью». Я смотрела на нее. На идиотский сапог в ее руках. И понимала, что никогда не смогу от нее уйти. Можно выбросить треснувшую тарелку. Или разорванный сапог. А с людьми так нельзя. Нельзяи точка.
Заклеить, я думаю, можно, сказала она.
Только на работу мне надо прямо сейчас.
Я встала, подняла крышку обувного ящика, стала перебирать коробки с обувью. Увы, у нас с Никой разный размер.
Я попробую починить, сказала Ника сапогам. Если клей не возьмет, прошью. Или схожу в мастерскую, пусть чинят. Сапоги еще вполне ничего. Она придирчиво их оглядела, потерла рукавом голенище. И неожиданно добавила: Задолбало только все это ужасно.
Я вытащила туфли.
Ну тогда не неси. Втиснула ноги в туфли, потопала. Слегка тесные и сухие после зимовки.
А тебя не задолбало?
Еще один бессмысленный диалог, который повторяется регулярно: Ника ноет, что невозможно, когда у тебя всего одни повседневные туфликоричневые. А я в ответ начинаю нудеть: а сколько тебе надо пар туфельпять? У тебя ж не десять ног. У всех по одной повседневной удобной паре и по одной наряднойправила для всех одинаковые. А она: яне все. А я: ты сама выбрала коричневые. Или: а что, лучше как раньше, когда вся планета завалена горами выброшенного барахла? На что Ника обычно поджимает губы: «Я не про планету говорю, а про наш собственный шкаф». Или демонстративно хлопает дверью.
Повторять все это мне сейчас не хотелось. И я просто ответила:
Нет, меня не задолбало.
Ника осеклась. Вздохнула. Сказала уже миролюбиво:
Слушай, не простыла бы. В туфлях. Там дубак.
Апрель! возразила я.
Первое апреля, уточнила Ника.
Обычно уточнять приходится мне. Я улыбнулась:
Ладно. Тогда велик отменяется. Поеду на трамвае. Чтобы не простыть.
Ника постучала сапогом о сапог. Лицо деловое, почти счастливое. Наконец она может что-то проконтролировать, сделать, завершить. Пусть это всего лишь и подошва.
Опаздываюжутко! Я схватила сумку, намотала шарф.
Ника рассеянно ответила на мой поцелуй: сапоги она прижимала к груди, а мыслями была уже в процессе починки.
8.50
Я спустилась по лестнице с нашего четвертого этажа. Все-таки хорошо, что лифты давно отменили (кроме тех, что в министерских высотках). Как говорит моя бабушка, с тех пор задницы стали меньшеей, конечно, видней. Я не застала мир с лифтами и эскалаторами повсюду.
Мы с Никой надеялись, что, когда родим ребенка, сможем подать заявку на переезд в таунхаус. У семей с детьмиприоритет на получение личного маленького садика. Это, конечно, мечта. Но нам выпал мальчик. Значит, пока не судьба, продолжим бегать вверх-вниз по лестнице.