И понятно, что в дороге случается всякое: и живот может прихватить, и от разбойников, бывает, приходится отбиваться, а звать каждый раз госпожу Инессу из замкау кого ещё денег хватит, чтобы настоящему магу-целителю заплатить. Звали костоправа, но тот же сам ни мази, ни капли не делает, к травнице за этим посылает. Словом, работы у матери было выше головы. И если сельчане сами бегали, то путников к ней трактирщик направлял за свою долю от выручки. И доли этой ему, стало быть, показалось мало, раз он надумал свою травницу при трактире заиметь? Ну да, невестке же платить не надо, знай корми её да одевай.
«Ты-то чего»?передразнил неожиданно всерьёз обидевшийся Ян.Чем это тебе Милка не хороша, что «ты-то чего»?
Всем хороша,с готовностью подтвердил Миха и опять улыбнулся Камилле так, что ямочки заиграли.Да ведь не отдаст никто.
«Не отдастэто точно»,подумала Камилла. А вслух сказала примирительно:
Мне на настоящую травницу ещё учиться да учиться. Да и замуж почти через три года только.
Отдавали, конечно, и раньше. По закону запрещалось венчать тех, кому ещё не исполнилось шестнадцати, но кое-кто торопился сбыть дочек так, что отдавал их вроде как в батрачки в семью жениха, а там какой с молодых спрос? Прощения просим, святая мать, недоглядели, так уж вы бы того не дело ведьбайстрюков плодить. Святая мать ворчала, принимая корзинку с яйцами или штуку домашнего полотна, но соглашалась, что байстрюков плодитьне дело, назначала молодым покаяние (а беременной невесте и покаяние-то тяжёлое не назначишь!) и посылала Владычице донесение о вынужденном отступлении от закона. Но Камиллу-то, понятно, никто не станет сбывать пораньше. Матушка с жрицей не сказать, чтобы на ножах, однако друг друга не сильно жалуют, так что кланяться святой матери с мазью от радикулита Лаванда-травница точно не станетдва с половиной года можно жить спокойно.
А вот что «всем хороша» Камилла только вздохнула. Это братцы удались в отцовскую породувысокие, гибкие, с эльфийской тонкой костью, а она в матушку пошла, приземистую и плотную. Но при этом ни сисек, ни задницы настоящей Создатель ей не отмерилмальчишка мальчишкой, только волосы и хороши, длиннющие и густые, разве что цвет самый обычный, рыжевато-русый, не вороново крыло и не золотисто-соломенный. Да про глаза ещё какая-то дама в трактире восхитилась: «Как янтарь!»а другие-прочие говорили: «Медовые». Да толку с тех глаз и волос? Волосы всё равно под косынку наглухо прибирать надо, чтобы не трясти ими ни над травами, ни уж тем болеенад настойками и мазями. А глаза Что глаза? Кому они больно нужны? Не сиськи ведь, не пощупаешь
Солнце, едва встав, взялось припекать так, что Ян выбирал путь подлиннее, зато всё больше через рощицы и перелески, не по полям и пастбищам, где тени нет вообще, зато мухи, оводы, слепникто хочешь и сколько хочешь. Камилла косилась на Миху: тот работал в трактире у дядьки на подхвате и к долгим переходам вряд ли был привычен. Однако Миха шёл себе рядышком и не жаловался. Сапоги у него были по ноге, сапожник на него и шил (своих сыновей у трактирщика не было, а чем зятьям дело оставлять, говорил он, так лучше родную кровь приветитьМиху обуть-одеть он денег не жалел, да и наверняка со временем собирался дела ему передать), так что ноги он вроде ещё не натёр, раз прихрамывать не начал. А что устал наверняка, так Камилла, по правде сказать, и сама бы уже передохнула.
Ян, видно, подумал о том же, потому что повёл их к Чашкероднику, промывшему себе в жирной рыжей глине глубокую, ведра на три, ямку, да не вровень с землёй, а почти на высоте пояса взрослого мужикатолько знай плескайся да набирай хоть в котелок, хоть в баклажку. Рядом и кострище было, аккуратно обложенное камнями, и какой-то добрый человек угли после себя сгрёб в кучку и присыпал золой: место было низкое, сырое, в закрытой котловинке, и что ветер угли эти раздует и начнёт пожар, можно было не бояться. Запасливый братец прихватил с собой кроме лепёшек, сыра и ветчины, ещё и отцовских подорожниковуже сваренной и заново высушенной в печи крупы с кусочками солонины: бросишь такую в кипятоки, считай, обед готов, крупе только размокнуть надо, она уже варёная. Пока Миха раздувал угольки, осторожно подкладывая берестяные полоски, Камилла с Яном набрали сухих веточек, которые горели недолго, но жарко, а им только и надо было, что воды вскипятить.
Даже если меня дриады в свой лес не пустят,Миха раздул огонь, сел на поваленный ствол и блаженно вытянул ноги,всё равно хорошо. До того славно прогулялся, а то всё в трактире этоминой раз и не знаешь, какая погода на дворе стоит. Ой, у меня ж при себе целая коврига белого хлеба и яйца крутые
Оставь,отмахнулся Ян.Яйца потом сами съедим, а хлебом дриадам поклонишься. Это ты молодец, что хлеба побольше взял, они его любят, а сами не пекут.
Знал быдве бы ковриги взял,огорчился Миха.А что ещё они любят?
Мужиков,буркнула Камилла.Человеческих. Немытых-небритых, потных и волосатых. Не бойся, ты для них мал ещё. За щёчки пощиплют, за жопу может, ещё где пощупают, похихикают, но не тронут.
На смазливой Михиной мордашке так смешалось облегчение с обидой на «мал ещё», что Камилла, не сдержавшись, прыснула. А Ян прибавил снисходительно:
Ты слушай больше про «жизнь высосут». Они что, упырицы, что ли? Если ты к ним в лес без спросу ввалишься, начнёшь деревья рубить, ветки ломать, костры жечьтогда да, тогда плохо будет. А так бабы как бабы.
В глазах у Михи вспыхнул острый интерес, он искоса глянул на Камиллу и спросил этак якобы небрежно:
Да тебе-то откуда знать? Пробовал, что ли?
Отец рассказывал,равнодушно отозвался Ян.Я-то для дриад такой же сопляк, как и ты. Им и братцы мои ещё молоды, они постарше любят.
Над целым ворохом хвороста вода быстро закипела, Ян высыпал в неё крупу с солониной, помешал, снял котелок с огня.
Поедим, надо будет наверх перебраться,сказал он.Под ивой где-нибудь покемарить часика два-три. Здесь-то сыро, а идти сейчас по самому солнцепёку дальше всё места открытые, не спрячешься.
К вечеру же только доберёмся,усомнился Миха.
К вечеру,кивнул Ян.А лилии рвать всё одно на закате надо, даже лучше в сумерках, когда солнце уйдёт уже. Или, наоборот, с самого ранья, ещё до солнца. Мил, скажи?
С утра, конечно, лучше,подтвердила она.Но там опять успеть надо до восхода. На солнце рватьтолько цветы губить зря.
Там и ночевать?ужаснулся Миха.
А ты ночью через поля идти собрался? То-то полевицы порадуются!
А разве они есть ещё?опасливо спросил Миха.Его милость вроде как людей посылал вывести тварей.
Про девку с Вишнёвого хутора слыхал? Которую дядька хотел в послушницы сбыть, а она сперва грозилась то в суд, то вон к тётушке Розалии в заведение, а потом вовсе пошла да поле ему подожгла и сама в том пожаре сгорела. То ли со зла да по дурости, то ли ветер не так подул, что сбежать не вышло В общем, одна полевица точно есть, а нам и одной на троих хватит. Но к дриадам в лес никакая нечисть не суётсяу тех разговор короткий. Костёр жечь нельзя будет, понятно, да ночи тёплые, так потерпим.
Миха боязливо притих и, кажется, подумывал, не повернуть ли обратно, пока ещё можно дотемна успеть обратно в село. Не будь с ними Камиллы, может, и повернул бы, но сознаваться перед девчонкой, что перетрусил? Какой бы парень неполных пятнадцати лет стал?
Так что они поели, прибрали за собой, помыли котелок и ложки (на Михино счастье, Ян прихватил запасную, а то пришлось бы ему, глотая голодную слюну, ждать, пока спутники поедят, оставив ему треть котелка), выбрались из котловинки и нашли хорошее местечко под старой плакучей ивой, чтобы вздремнуть. Миха предложил было посторожить в очередь, но Ян только отмахнулся: подобраться к нему незаметно, даже к спящемуэто надо было суметь. Не зря отец их всех учил. Расстелили плащи из «рыбьей кожи», чтобы всякая насекомая мелочь из травы не лезла, поверх Миха кинул свой, обыкновенный, суконный (лежать на «рыбьей коже», в такую жару особенно неприятна она телу): дождя вроде бы не ждали, но плащи взяли с собой, куда ж без них? Камилла легла с краю, Янмежду нею и чужим парнем. То ли хоть сколько-то верил слухам про Миху, то ли просто не хотел, чтобы тот пусть случайно, пусть во сне, его сестру лапал. Камилла немножко подумала о том, что трактирщицкого племянника никто, наверное, больно-то и не спрашивает, хочет ли он какому-нибудь богатенькому старику спину в бане тереть и остальное тоже, да так и уснула.