В начале марта Н-ская танковая бригада и приданная ей артиллерия, за которой следовал автовзвод, вступили в южноукраинский городок.
Всю ночь при неярком свете фар шофёры ремонтировали и чистили машины, меняли скаты, клеили камеры, скоблили лопатами бородатые наросты грязи на днищах кузовов, крыльях, осях. Проверяли моторы, драили капоты и радиаторы. Что касается техники, Бутузов никому спуску не давал. Пока возились с автомобилями, головы не поднимали.
— Пошли в город, — сказал Сляднев Алексею, когда работа была закончена. — Посмотрим, что там и как…
— А можно? — усомнился Якушин.
— Все бы ты спрашивал, а я бы отвечал.
— Лейтенант разрешит — тогда пойдём.
— Некогда твоему лейтенанту разрешения давать, он к начальству пошёл на доклад. Только ему и думать про Лешку Якушина. — Сляднев сдвинул набекрень фасонистую кубанку. — Сказано — идём!
Из каменной поклёванной пулями ограды городского парка, где стояли машины, вышли на улицу. Немощёная, вся в жидкой грязи, она была усыпана осколками стекла и черепицы, изрезана по обочинам узкими щелями. Дома глядели мертво, многие были разбиты и сожжены.
Улица вывела на площадь, забитую людьми. Будто все жители городка и все солдаты, взявшие его, собрались здесь, перед сероватой церквушкой, с поблёкшим куполом. Штукатурка на стенах была побита; как раны, краснели пятна кирпичной кладки.
Сляднев стал протискиваться сквозь толпу, Следом — Якушин. И вскоре они оказались перед церковными воротами. С перекладины спускались туго натянутые верёвки, на них висели трое — в танкистских куртках и кирзовых сапогах. На голове одного сохранился рубчатый шлем. Волосы двух других сбились на лица, В желтоватых лучах солнца чернели неестественно вытянутые шеи. Тела танкистов были истерзаны штыками.
Близ церковной ограды стояли два командира — коренастый, со смуглым лицом танкист и высокий пожилой полковник в папахе. Каждое их слово было слышно в напряжённой тишине.
— Разрешите, товарищ полковник, схороним ребят, — говорил танкист.
— Похоронить — и как полагается… Времени тебе даю час, а потом сразу ко мне. Получишь задачу на марш… Петрова так и не нашли?
— Нет. Все кругом облазили — нет.
— На Петрова наградной представь. На орден Красного Знамени.
— Есть.
По знаку, поданному командиром-танкистом, из толпы вышли бойцы в танкошлемах, ножами обрезали верёвки, приняли на руки казнённых и тихо понесли по площади. Перед ними, образуя коридор, расступался народ.
Пехотинцы, артиллеристы, связисты с катушками за плечами и местные — старики, старухи, дети — сгрудились вокруг плотного, средних лет танкиста. Что-то выспрашивали. Алексей притиснулся ближе. Танкист мял в руках огромные перчатки и, отвечая людям, рассказывал о командире танка младшем лейтенанте Петрове и его экипаже.
Якушин понял, что танк Петрова первым ворвался в город. Эта «тридцатьчетверка» стояла на правом фланге нашего наступающего подразделения, на невысоком яру, над речкой. Внимательно наблюдая за фашистской обороной, младший лейтенант нащупал в ней слабое место: на противоположном берегу был участок, где немцы не поставили орудий. Надеялись, что русские танки не спустятся с крутого берега. Гитлеровцы просчитались.
Танк Петрова с ходу рванул к реке и по броду проскочил её…
— А вы Петрова знали? — спросил у танкиста Алексей.
— Немного. Он недавно с пополнением прибыл, с Урала. Парень красивый, молодой, лет девятнадцати-двадцати. Училище недавно окончил. До этого боя ещё не обстрелянный был… Может, и жив ещё… Заловили немцы танк, шарахнули из пушки. Ребят схватили… А Петрова? Неизвестно, что с ним приключилось.
— Где его танк прошёл?
— К берегу спустись — все поймёшь: и где, и как…
За спиной Якушина кто-то тяжело засопел. Оглянувшись, Алексей увидел Сляднева.