Трагический случай. Откуда-то взялся неудачливый извозчик Цокот копыт, детский крик, ещё какой-то страшный шум, то ли хруст, то ли звон Её мать резко обернулась, побледнела, и с возгласом «Габи! Габриэлла, девочка моя!» уже бросилась было под ноги взвившимся осаженным лошадям, но подруги сдержали её. Стенания бедной женщины наполнили всю улицу, испуганный извозчик успокаивал лошадей, а моя мать притянула меня к себе, обняв крепко-накрепко левой рукой, правой прикрыв мне глаза, да так и не смогла вымолвить ни слова. После того, как первое потрясение прошло, она устремилась вперёд с удвоенной силой. Я оглядывалась, но рассмотреть ничего не сумелавокруг уже собралась толпа, скрывая трагическую картину.
Всё оставшееся время мои мысли крутились вокруг фарфоровой куклы Габриэллы. Почему-то мне казалось, что игрушка осталась цела, и очень хотелось вернуться обратно, дабы проверить это. Смерть девочки огорчила меня. Хотя я не раз сталкивалась с подобным прежде. Двое моих младших братьев тоже умерли. Одиниз-за болезни, второйиз-за нищеты и полуголодного состояния.
Огорчение охватило меня с новой силой уже дома. Как же так, будь у нас в запасе ещё хотя бы минута, и мы смогли бы познакомиться, но этот извозчик А, может, и к лучшему. Не нужна мне её кукла. Что бы я стала с ней делать? А что делать с самой Габи? Только обиднее было бы, когда её мама бросилась за ней и увела бы, обругав нас, как любых убогих попрошаек, пристающих к дочери.
Мысли о кукле не оставляли меня и на следующий два день. Что с ней случилось всё-таки, интересно? Лежит там, в пыли, на мостовой? Целая или разбитая? А может, её забрали с собой подруги матери Габриэллы? Или прихватили такие же нищие?
Эта обеспокоенность так мучала меня ещё и потому, что у меня в последнее время не было возможности сбежать из дому. Побеги стали укоренившейся привычкой в последние несколько лет. Сейчас я думаю, что мать прекрасно об этом знала, тогда же мне казалось, что никто ничего не замечает. Впрочем, это не имеет большого значения.
Ночью дома становилось совершенно невыносимо. Младшие хныкали, засыпая, в комнатах стояла ужасающая жара или наоборот, пробиравший до костей холод. Как только братья и сёстры засыпали, казалось, наступила тишина, за стенкой тут же раздавались сдержанные рыдания матери. Не знаю, длилось ли это постоянно, или периодически. После смерти отца это стало таким невыносимым и таким заметным Я долго терпела. Потом нашла более интересное и уютное место.
* * *
Темнота окружала меня и укутывала освежающей прохладой. Зажав в руке свечу, похищенную часть нашего в прямом смысле «золотого» запаса, я медленно двигалась по безлюдной дорожке. Деревья радостно и таинственно протягивали ветки навстречу, как будто здоровались со мной, исполняя строгий ритуал. Они были моими настоящими друзьями. И тропинка, и кладбищенские ворота, к которым я приближалась. И каждый памятник, каждое надгробие, каждый каменный ангел, каждая усыпальница, каждый крест. Каждый похороненный здесь. Каждый мог рассказать мне свою историю. Мог. Но не все из них этого хотели. Они ведь такие разные, и так не похожи на всё, знакомое раньше.
В усыпальницах всегда лёгкая прохлада, но очень сухо. А со свечой будет ещё и светло. Самое главноетам никогда не бывает скучно. Никто не плачет и не жалуется. Сонливая тишина, иногда разбавленная шёпотом, суховатые песни сверчка, временамишаги и бормотание кладбищенского сторожа. Он, бывало, разбавлял нашу компанию. Смешной полупомешанный старик тоже был тогда моим другом Кажется, это он научил меня читать. Иначе откуда мне были известны надгробные надписи? Может, они подсказывали? Не помню
Сегодня меня заинтересовал старый семейный склеп. Он был до невозможности красив Хрупкая, на первый взгляд, железная ограда вокруг, тонкой резьбы каменные украшения с грустными ангельскими лицами над входом, узорчатое высеченное отверстие в форме креста на двери. Я там бывала раньше. Это место окутывала строгая тишина, они все молчали. Не хотели со мной говорить. По какой-то своей странной причине. Сегодня там что-то было не так, как обычно.
Я вошла. Наверное, с самых ступеней становился заметен новый, яркий и хорошо ощутимый аромат. Тяжёлый, как и все здешние запахи. Лилии. Мне больше нравились розы. Я зажгла свечу и двинулась в поисках недавно занятой комнаты. В конце коридора, без замков, дверьна маленькой задвижке. Значит, никаких ценностей или украшений. Жаль, может, они разрешили бы взглянуть на свои сокровища.
Вся усыпальная комната была в белых лилияхони окружали каменный саркофаг, украшали его сверху, полуувядшие, лежали в урнах, а вон кто-то положил целый венок прямо на пол. Здесь стояла обычная для этого склепа тишина. Пожалуй, нужно прочесть имя на дверив некоторых случаях мне это помогало. Кто же не любит, когда к нему обращаются уважительно, по имени?
Габриэлла Азуцена По-моему, так.
Я вернулась и остановилась у каменного сооружения в центре комнаты, наступая на лилии. Не может быть, чтобы она не хотела со мной говорить Слезинки, окрашенные в чёрный цвет из-за неизменной пыли на моём лице, упали на каменную крышку. И опять на ум пришла эта кукла. Я стояла и думала о ней, а свеча, предусмотрительно поставленная на пол, разгоралась всё ярче.
Внезапный глухой стук испугал меня, и я отскочила от саркофага.
Стук повторился, причём стал будто резче и настойчивее. Кто-то колотил в каменную крышку.
Меня это не на шутку испугало, ведь чего-чего, а громких звуков здесь не было никогда. Даже бред старика, если и проникал сквозь стены, больше походил на бессвязный лепет. Впрочем, и тогда, когда сторож был в сознании, голоса повышать не смел.
Я бросилась вон. Пробежав полпути, остановилась. Может, Габи жива и мне нужно вернуться, чтобы помочь ей? Как бы это ни отличалось от моего привычного полуспящего мирка, необходимо идти обратно. К тому же, драгоценная свеча осталась гореть
Никаких шумов больше не было. Тишина царила так же, как и раньше. Я попыталась сдвинуть крышку, но она была слишком тяжёлой. Нужно было найти старика. Загасив свечу, я отправилась на поиски.
* * *
После очередной безуспешной попытки крышка, наконец, поддалась нашим усилиям и упала, разбившись с таким непривычным грохотом. Да, сегодня здесь было слишком шумно.
Габриэлла лежала, укутанная всё теми же лилиями, в белом платье, с закрытыми ангельскими глазами, протягивая мне фарфоровую куклу из своего оббитого шёлком ложа.
Старик опустил масляную лампу и перекрестился. Потом тихо сказал:
Так бывает. Гробовщики рассказывали. Лекарь даже объяснялпосмертные судороги А как по мнеэто, значится, душа покойного отходит с трудностию. Беспокоит её что-то на этом свете Ангелочек ты мой пробормотал дед, обращаясь уже к Габи.
А она всё молчала.
Я склонила голову.
Пойдём, дедушка.
* * *
В этот раз я захватила с собой маленькую свирель, которую подарил старший брат перед тем, как уйти из дома. Кое-кто любил, когда я тихонько играла на ней. Мягкие мелодичные звуки никого не тревожили, наоборотуспокаивали самых раздражительных из них. А ещёодолжила у сторожа его лампу. Теперь можно не экономить и не опасаться, что мать заметит истощение нашего «золотого» запасачьего-то щедрого подарка, состоящего из самых настоящих восковых свечек, которые хранились «на чёрный день». Не могу припомнить, чтобы мама при нас брала что-то оттуда, но в самых отчаянных случаях деньги у нас появлялось будто бы «из ниоткуда», а ночью я замечала лёгкие изменения в одной из завёрнутых в бумагу свечных связок.
Габи и её родня молчали. Может, моя музыка заставит их заговорить?
Я вошла в знакомую комнату, поставила лампу у гроба, села на перевёрнутую урну в углу и заиграла. Стала перебирать все известные мне мотивыпечальные, радостные, весёлые, грустные, танцевальные, строгие, легкомысленные, торжественные и бесшабашные И вот, наступила очередь мелодии без названия, когда-то давно подслушанной мною в чужом доме. Я была полностью увлечена игрой, когда что-то заставило перевести взгляд на средину усыпальницы.
Габриэлла сидела в своём ложе. Заострившиеся восковые полупрозрачные черты её лица, казалось, светились изнутри, пламя лампы позволяло рассмотреть всю сцену в деталях. Глаза девочки были закрыты. Зазвучал следующий такт, и прекрасные голубые очи ангела раскрылись. Она повернулась ко мне, выпустив куклу из рук. Невидящий, направленный одновременно и внутрь себя, и куда вдаль, сквозь меня, взгляд был пуст и ужасающ.