Котька наконец повернулся к нему, губа жалко задрожала:
Не надо следующих
И ты меня послушай! Сразу голову отпиливай! Я старший в семье, я, может, первый умру, и? Сорок лет, инфаркт! Ты мужчина в семье! Один останешься! Голову отпиливай, понял?!
Папа, а если ты Котька опять вспомнил школьные страшилки. Бывает, челюсти живут после того, как голову отпилят вот я отпилю, а ко мне твои зубы ночью приползут
Какие, вставные, что ли?
Они уставились друг на друга, а потом начали дико, неостановимо хохотать. И хохотали, икая и всхлипывая, всю обратную дорогу, до самых ворот.
Дина Ка
СТАРИКИ ТУТ НЕ ЖИВУТ
Все мое детство было омрачено смертями, они мелькали, как флаги на майских праздниках. Их было так много, что я перестал огорчаться после пятой или шестой. Кажется, это была смерть тети Эллы. Помню, мне совсем не было грустно от сборища людей в черном. Я заметил, что многие смеялись и обсуждали свои новости. И это не потому, что тетя Элла была плохим человеком или не была никому дорога, нет. Здесь было что оплакать, например, её молодость или душевную доброту.
Кладбище протянулось на многие километры и не было неприятным и чужим. Оно было нашей детской площадкой для игр, нашей библиотекой, состоявшей из каменных книг, по которым мы учились читать, считать, вычисляя годы жизни по датам рождения и смерти, и понимать символику различных религий.
За неделю до моего шестнадцатилетия пришел доктор Петров и сообщил родителям:
У вашего Юры вирус смерти. Ему осталась неделя.
Отец вздохнул и спросил доктора:
Может, стоит перепроверить анализы?
Доктор заявил, что и так дел хватает, а тут факт очевидный.
Это вирус смерти, добавил доктор, пожав плечами.
Вирус, появившийся в конце двадцатого века, не приносил ни боли, ни каких бы то ни было неудобств, от него просто умирали. А врачи могли сделать только одно: найти вирус и сказать, сколько человек еще проживет.
Мама заперлась в спальне и не выходила до вечера. А когда вышла, вся опухшая и красная от слез, сказала:
Так не должно быть.
А разве так было не всегда? удивился я.
Отец улыбнулся.
В нашем детстве, сказал он, в магазинах, у касс были очереди, а на дорогах автомобильные пробки. И за все свое детство я был только однажды на похоронах, когда умерла моя бабушка в девяностолетнем возрасте, он вздохнул. Отец часто вздыхал, словно жить ему было ужасно тяжело.
Скучно же вы жили, хмыкнул я. На той неделе отец Нины устроил шикарный праздник, у них умерла собака. Позвали меня и дядю Мишу, дворника.
Дворника? переспросил отец.
Ну да, человека, который подметает улицы.
Но отец Нины мэр нашего поселка, отец говорил так, словно хотел поймать меня на лжи.
Своих друзей он уже похоронил, ответил я.
Так не должно быть, повторил как эхо отец.
Смерть это хорошо, попытался утешить я старика, смерть сплочает. Так говорит наш священник.
Через неделю, выдохнула мама и села в кресло, уже через неделю.
Мы молчали. Я смотрел в окно, думая, как расскажу новость Нине и что она на это скажет? Почему-то ужасно важно было знать, какие слова она произнесет.
Почему мы смирились? спросила в никуда мама.
Ну протянул отец и развел руками, ты же слышала доктора.
Забавно, зло сказала мама, ты то же самое сказал, когда умерла Люся. Ты слишком быстро опустил руки, хотя тогда, тот доктор, Кротов, помнишь, пообещал таблетки, которые могли остановить
Эти таблетки были запрещены. Что я мог сделать? глаза отца затуманились от невольных слез.
Но может сейчас что-то изменилось? В Москве наверняка
Мы бы знали!
Напряжение между родителями было сильнее, чем между грозовыми тучами.
А кто этоЛюся? быстрей спросил я, чтобы отвлечь их.
Твоя сестра, резко сказала мама. Она умерла, когда тебе было четыре.
У меня была сестра? удивился я. Людмила Шапкина? Хм, не, не встречал такого надгробия.
Людмила Агапова, тихо сказала мама, косясь на отца.
20012007 годы, вспомнил я, «Слишком любим, чтобы когда-нибудь забыть». Так себе слоган. Вот у Силана Жертомича куда круче: «Смерть это только начало».
Тебе надо меньше бывать на кладбище, сказала мама.
Ну да, скоро поселюсь там навсегда, попытался пошутить я.
Мама разрыдалась. На это было грустно смотреть, и я вышел из комнаты. Может, и правда, глупо мириться. Даже если за тобой идет смерть, может, стоит попробовать сбежать от неё? Ну если и не сбежать, то потянуть время хотя бы.
Я вышел на улицу, уселся на тротуарном бордюре и вытянул ноги. «Кто первый покажется из-за поворота, в таком возрасте я и умру»решил я. Врачам я никогда не верил, слишком у них хитрые лица, а вот судьбе доверял.
Ждать пришлось долго, и я даже забыл, что что-то загадал. И тут вдруг из-за угла вышел старик. Давно в нашем городе не видел я стариков. Этот был хоть куда, лет шестидесяти, с белой бородой в поллица, в криво заломленном кепи и с тростью. Он прошел мимо и подмигнул мне. «Жизнь хороша, лукаво сказал его взгляд, и за это стоит побороться».
И тут мне вспомнились слова матери о докторе Кротове и о таблетках, которые могли остановить вирус смерти. Почему, когда она произнесла его имя, она кивнула наверх, в сторону отцовского кабинета? Наверняка там лежит какая-нибудь бумажка от этого доктора.
Я пробрался в кабинет, благо родители разошлись по своим углам, и стал рыться в коробке с документами. На самом дне я нашел пожелтевший, потрепанный картонный квадратик, что-то типа визитки, напечатанной на домашнем принтере. Имя, фамилия, телефон и московский адрес. Да, ехать придется далеко. Хотя я еще не решил, нужно ли мне это. И чтобы отвлечься от мыслей об этом докторе и его лекарстве, я отправился к Нине.
Мы сидели на веранде и смотрели на желтую сухую траву, умирающую под осенним солнцем. В моей голове эхом повторялись слова Нины: «И ты туда же, и ты туда же». Я искал в них отголосок её чувств ко мне и никак не мог понять, что за ними скрывается.
Нина вертела в руках визитку доктора, и так немало истрепанную временем.
И что ты думаешь об этом? спросил я.
О чем?
Ну как же, я был зол, что она была невнимательна к моим словам. Что я поеду в Москву, к этому доктору. Я уже продумал план. Сегодня ночью возьму вещи и отправлюсь на станцию. Сяду на товарняк и доеду до Москвы.
Ты не найдешь там доктора.
По-твоему я тупой?
Этой визитке уже много лет.
Найду его новый адрес.
Его новый адрес, уже шесть лет как, местное болото, сказала Нина и наконец-то повернула ко мне голову.
Что? О чем ты говоришь?
Ох, это отвратительная история. Я не хочу её вспоминать, она с болью посмотрела на меня, будто я её мучил своими вопросами. Но так как ты почти труп, так и быть, расскажу.
Она разорвала визитку и кинула в траву.
В 2013 году, летом, стояла жуткая жара. Помнишь, на речку нас не пускали, так как стену вокруг города еще не построили. Зомби лезли в город, как тараканы, и полиция еле успевала их отстреливать.
Я тогда пытался выпросить винтовку у отца, припомнил я. Но он сказал в ответ, чтобы я не лазил где попало.
И тут маме сообщили, что она заражена. Тогда еще не могли заранее опознать вирус. Сказали накануне. Отец сходил с ума, и тут ему подвернулся доктор Виктор Кротов. Доктор был проездом и остановился в нашем поселке на несколько дней, думаю, чтобы поторговать пилюлями. Хотя в газетах и писали, что таблетки, что продают подпольные вирусологи, опасны, никому не было до этого дела, людям хотелось жить, любой ценой, пусть даже превращаясь в зомби, но жить. И отец купил их. На следующий день мать, вместо того чтобы умереть, вернулась домой. Мы должны были ликовать, но отчего-то на душе было тяжко. Она вроде была такой же, но в то же время стала чуточку другой, чужой, и это пугало.
Ты тогда с раннего утра до ночи не возвращалась домой, вдруг вспомнил я, обедала и ужинала у нас.
А через неделю мама изменилась, Нина зябко запахнула кофту. Хотя закатные лучи окутывали теплом, она не чувствовала их, все больше проваливаясь в прошлое. У нас был домашний кот и она, кхм, Нина нервно хохотнула, ну, погналась за ним. Кот дал деру, но тут из комнаты, к несчастью, вышла я. Мать, не останавливаясь, развернулась и кинулась на меня. Я еле успела захлопнуть дверь. Мать стала биться в дверь моей спальни, и тут раздался выстрел.