Легонько кивнув человеку, Балидор заставил себя выдохнуть и щёлкнул языком.
Ему нужно поговорить с Джоном и Вэшем. Может, один из них сумеет её образумить. Самому Балидору это явно не удавалось. Может, это его вина; он в последние дни не мог разобраться со своими чувствами.
Где-то в этот момент её взгляд вернулся к экрану.
Балидор смотрел, как она уставилась на изображения, мелькавшие на стене. Он ничего не мог различить ни на её лице, ни в её свете. Он не мог сказать, ощущала ли она смерти, которые случились из-за того, что они пришли сюда, и вообще признавалась ли она себе самой в этом.
Джон взял её за руку, пока она продолжала смотреть. Он крепко сжал её пальцы, словно тоже пытался дотянуться до неё сквозь этот взгляд.
Как раз когда Балидор уже собирался сдаться, поторопить их обоих из комнаты к ждущим вертолётам, он увидел, как Элли напряглась.
Какого чёрта? пробормотал Джон, хмурясь. Иисусе. Что теперь?
Балидор проследил за их взглядами до экрана. Только тогда он обратил внимание, что толпа стихла. Как будто кто-то выключил звук, вот только никто не прикасался к пульту управления.
Скандирование прекратилось. И выстрелы, и крики тоже.
Группа высоких фигур, одетых в чёрное с ног до головы, образовала строй посреди толпы.
Они стояли в только что расчищенном кругу, где некогда была самая густая часть толпы. Балидор не знал, как им удалось так быстро освободить пространство, но предположил, что они должны быть видящими. Как какая-то группа уличных танцоров, они теперь стояли идеально ровным кругом, словно ожидая сигнала к началу.
Балидор нахмурился и прошёл глубже в комнату.
Что-то здесь определённо не так. Он скорее чувствовал это, нежели видел.
Он покосился на Элли, но она тоже хмурилась. Он не видел там эмоций, лишь какая-то бесстрастная озадаченность проступила в её глазах, пока она наблюдала за чёрными фигурами на экране.
Осознав, что она пытается увидеть их своим светом, Балидор последовал её примеру, нырнув в Барьер, чтобы получше присмотреться к ряду людей в чёрной кевларовой броне.
Однако сосредоточив на них свой aleimi, он ударился о плотную стену.
Он не сумел пробиться через неё даже после нескольких попыток, даже после использования различных трюков, чтобы обойти их щиты. Всё, что он мог сказать навернякаэто то, что щит подкрепляли откуда-то извне. Откуда-то за пределами Гонконгаили даже Азии.
Что бы его ни создало, оно чертовски сильно.
Зачистка? спросила у него Элли, не поворачивая головы.
Балидор разделил свой aleimi, чтобы посмотреть на щит под разными углами. Всё ещё держа часть aleimi в комнате, он повернул голову и посмотрел на неё.
Нет, этот отпечаток он знал хорошо. Вообще никакой связи с Мировым Судом. Или с Лао Ху. Даже не имеет отношения к технологиям Шулеров под Галейтом, если только это не что-то новенькое.
Они могут быть Повстанцами? спросил Джон, переводя между ними взгляд. Людьми Салинса?
В этот раз уже Элли покачала головой.
Нет. Я так не думаю.
Ты можешь проникнуть? спросил у неё Балидор.
После небольшой паузы она вновь покачала головой.
Нет, только и ответила она.
Мужчины в чёрном кевларе подняли тяжёлое оружие и нацелились на толпу. Балидор заметил, что они вооружились не обычными винтовками, а тёмно-зелёными полуорганическими моделями с короткими толстыми стволами, слишком широкими для обычных пуль. Они напоминали другие модели того вооружения, из которого гонконгская полиция стреляла по толпе слезоточивым газом.
Не успев ничего сказать, Балидор услышал тихий звук срабатывания пусковых устройствболее тяжёлый и медленный звук, чем обычный выстрел.
И вновь Балидор увидел, как по асфальту запрыгали капсулы с газом.
Ударяясь, они тут же взрывались округлыми вспышками белых облаков, временно затмевая аватары, виртуальные здания и уличные киоски там, где приземлялись капсулы. Облака не задерживались, как это было с клубами предыдущего газа. Балидор не слышал криков, которые обычно возникали при стрельбе нервно-паралитическими веществами по толпе. Он не видел, чтобы кто-то в радиусе поражения дымом кашлял или тёр слезящиеся глаза. Газ быстро растворился в воздухе, не оставив следа, то есть, это делалось не ради отвлечения.
Тогда что это? спросила Элли.
Должно быть, Балидор думал громче, чем осознавал.
Я не знаю, ответил он.
В этот самый момент первый человек рухнул на асфальт.
Балидор с онемелым неверием наблюдал, как камера флаера следит за падением тела до земли. Аватар женщины померк, открыв лицо азиатской девушки двадцати с небольшим лет, с чёрными волосами и густо накрашенным лицом. Струйки крови текли из её глаз, ушей и носа, пятная лицо, прочерчивая дорожки в тональном креме и помаде.
Камера оставила её как раз вовремя, чтобы показать падение следующего тела.
Через считанные секунды их стало так много, что камеры не успевали запечатлевать.
Балидор наблюдал за происходящим, не отрывая глаз, но не мог в это поверить.
Он слышал пронзительные крики, но они доносились не от падающих тел.
Они доносились от новостных журналистов, которые громко говорили на кантонском и английском. Только тогда Балидор осознал, что ранее Элли отключила аудио-комментарии, пока смотрела на беспорядки. Теперь Джон добавил им громкости через свою гарнитуру, и эти голоса вновь раздавались в помещении.
Экран разделился, показывая три разных точки обзора на это массовое убийство, и голоса комментаторов уже истерично кричали, пока падало всё больше и больше тел. Теперь Балидор узнавал фразы на японском, русском, испанском и немецком, когда его переводчик переключался между ними.
Весь мир наблюдал за этим.
И всё же почему-то не ужас и страх этих голосов нашёл отклик в Балидоре, и не поэтому холодное ощущение в его нутре усилилось.
Это всё тишина.
Пока репортёры рассказывали о массовой гибели, люди падали на тротуар без единого звука. Почему-то из-за этой тишины практически невозможно было осознать слова репортёров.
Балидор смотрел, как они падают и не совершают никакой попытки замедлить падение, не издают ни единого звука, не меняют выражение лица. Он смотрел, как их аватары мигали, затем исчезали перед тем, как камера переходила дальше и запечатлевала падение и смерть уже следующего несчастного.
Всё случилось слишком быстро, чтобы разум Балидора успел это осознать. Больше половины толпы упало на землю прежде, чем Балидор осознал другой звук, который медленно пробирался в его сознание.
Крики.
Эти крики не походили на всё то, что он слышал раньше, когда они с Касс стояли снаружи здания. Это не были звуки злобной толпы, ошалевшей от эмоций и адреналина. Это даже не звуки паникующих людей, боящихся, что их пристрелят.
Это был пронзительный, иррациональный визг, подобный тому, который издаёт кролик, попавший в силки.
Это напомнило Балидору то, что называли «военным психозом» или «шоком от контузии». Это был звук чистого, неукротимого ужасатого ужаса, от которого срывало крышу, и человек полностью утрачивал контроль.
Затем Балидор заметил кое-что другое.
Лишь одна группа в толпе кричала.
Это были видящие.
Видящие пятились от упавших, падающих и пошатывающихся тел, крича в ужасе и неверии, пока всё больше и больше людей просто падало на асфальт.
Большинство падающих уже лишилось сознания или умерло к тому времени, когда отказали их конечности. Они падали прямо на спину или лицом вниз. Некоторые поддерживались в вертикальном положении несущейся толпой, но большинство падало как деревьяпрямо ничком, безо всякого видимого сопротивления.
Видящие наблюдали, как это происходит.
Они пытались убраться с дороги, спотыкались о другие тела, опять утыкались в кровоточащие лица, невидящие глаза, всюду была смерть. Поэтому они кричали, оказавшись в лабиринте окровавленных трупов. И начав кричать, они, похоже, уже не могли остановиться.
Опешившему разуму Балидора понадобилось ещё несколько секунд, чтобы понять, почему кричат только видящие. Затем он осознал правду.
Остались только видящие.
Все люди погибли.
Глава 3В клетке
Дигойз. Ревик.
Нензи. Эвальд. Рольф.
Алексей. Саймон. Меррик.
Меч. Посредник. Syrimne dGaos.
Были и другиедругие имена, другие люди, другие состояния.
Все они теперь померкли, сделались незначительными.
Теперь он знал себя таким, каким она знала его. Проклятым. Сломленным. Посаженным в клетку.
Он видел себя её глазами, даже когда она пыталась вырвать его глаза. Даже после того, как она попыталась убить всё чем он когда-либо являлся, он видел себя в ней.
Он сидел, прикованный цепями к полу и стене комнаты из зелёного органического металла.
Ревик смотрел на высокие стены, чувствуя, как грудь опять начинает болеть. Его голова и тело пульсировало медленным, тошнотворным жаром, когда он осматривал габариты пространства.
В комнате что-то было не так, помимо тяжёлого ошейника на его шее. Толстые кандалы сковывали его запястья и предплечья. Но дело не только в физических оковах.
Он чувствовал себя отрезанным, одиноким.
Не просто одиноким.
Они сломали его.
Он не знал, как она это сделала, что она с ним сделала, но он знал, что это была она. Она единственная, кого он подпустил достаточно близко. Она единственная, кто мог сделать это с ним, кто знал, как причинить ему такую сильную боль.
Он всегда это понимал, но он думал
Он думал, что она этого не сделает.
Он думал, что она не причинит ему боль.
Его голова раскалывалась, вынуждая его прикрыть глаза от освещения. Оно не было ярким, но всё причиняло боль. Было так больно, что он едва мог думать о чём-то другом. Он мог лишь терпеть, делать всё, что могло немного ослабить боль.
Он не мог вечно корчиться здесь, зализывая свои раны.
Он должен выбраться. Он должен помнить.
Она каким-то образом его искалечила. Она разбила нечто, что соединяло отдельные части его целого, что давало ему внутренний порядок. Без этого чего-точем бы оно ни былоон дрейфовал, ему не хватало сплочённости. Он не был цельным.
Тошнота разделения это не объясняла.
Не тошнота разделения разбила его разум до такого состояния, что теперь он затерялся во фрагментах, полумёртвый в пространстве между мыслями, безумно боящийся провалиться в чёрную дыру, которая ничего не содержала. Он затерялся в этом тёмном месте, даже стоя на его краю. Он смотрел в эту боль и ужас, задыхаясь от того душащего ощущения, которое не отпускало его, не давало дышать.
Что бы это ни было, это душило его свет, даже помимо ошейника.
Это душило его разум, окутывало тёмными клубами.
Он ненавидел её. Он ненавидел её за то, что она заставляла его чувствовать себя вот так.
Они приковали и его лодыжки тоже. Протокол, наверное. А может, она сказала им сделать так из страхаили потому что так ей посоветовал её бойфренд, лидер Адипана.
Подавляя ярость, которая хотела нахлынуть, выше и выше поднимаясь в его сознании, он почти отрешённо задавался вопросом, не в этой ли самой комнате они инсценировали смерть его жены меньше года назад.
Он задавался вопросом, не в этой ли комнате его жена трахнула своего любовника в первый раз.
Он не мог держаться за эту мысльдаже сейчас.
Его разум разлетался на части, оставляя его смотреть в тёмную, холодную бездну.
Ничего не оставалось. Ничего.
В этом месте он перестал существовать.
***
Он резко дёрнулся и полностью проснулся ещё до того, как осознал перемену.
Он боролся с этим, ища опасность, ища то, что его разбудило.
Как только он полностью вернулся в сознание, открылась бурлящая яма, и тьма проглядывала лишь на краях его света. Она ужасала его, влекла его, вызывала тошноту. Он балансировал на самом краю, смотрел туда, старался не провалиться ещё глубже.
Он знал, что жило там.
Он не мог внятно сформулировать самому себе это знание, но ощущение, жившее в этих пространствах, казалось старше его самогостарше тех историй, через которые он сам себе объяснял, кто он. Это ощущение выходило за грани просто знакомого; оно ощущалось как Истина.
Истина сторожила, наблюдала. Манила.
Она обладала собственным сознанием.
Она имела голод.
Может, демон. Демон притаился за сменяющимися масками.
Теперь он это видел. Узнавал в этом что-то своё. Оно хотело сожрать плоть с его костей, впиться в него острыми зубами, разодрать кожу бритвенно-острыми когтями. Лишить жизнеобеспечения, лёгкой цивилизованности, которую он носил как вторую кожу, и тогда оставалось
Ничего.
Оно тоже это хотело.
Он чувствовал его ожидание. Теперь оно сделалось терпеливымособенно теперь, когда он такой сломленный.
Ему оставалось лишь ждать.
Его руки ныли, заломленные за спину под неудобным углом. Два комплекта кандалов из мёртвого металлаодин на запястьях, другой на предплечьяхкрепились к металлическому поручню за его спиной. Конечно, они не могли заковать его в органику. Если он сломает ошейник, это не будет иметь значения, но он понимал логику.
Меры защиты и предосторожности, перестраховка с самого началаосновные и запасные меры.
Конечно, он был без сознания, когда они приковывали его.
Он стал для неё животным.
Для себя он здесь тоже был животнымживотным, которое было бы лучше умертвить, а не просто запирать в очередной бездонной яме.
Он всегда освобождался.
Рано или поздно, это произойдёт и в этот раз. Даже когда он не хотел свободы, его кто-то или что-то освобождало. Этот раз не станет другим.
Arendelan ti a rigalem судьба твёрже.
Его дядя говорил ему это. Его дядя научил его пониманию того, чем он стал, ради чего его сюда призвали.
Тяжёлый путь. Он слышал это даже раньше, от его матери.
Но его разум не мог задержаться и на этом.
Isthre ag tem degri вести за собойзначит жертвовать.
***
Он открыл глаза. Освещение мигнуло и включилось, почувствовав его возвращающееся сознание, и он моргнул, не будучи уверенным, то ли он спал, то ли просто потерял больше времени.
Затем он ощутил этонаркотик. Он чувствовал, что седативное выветривается.
На него уже велась охота.
Он напрягся, но отчасти приветствовал это с распростёртыми объятиями.