Вынув из глаза стеклышко, Ларш уставился на Хатин. Всякий раз, когда он смотрел на что-то, находившееся в паре сантиметров его лица, он начинал чудовищно щуриться, словно пытался призвать на помощь оставшиеся силы зрения. Неудивительно, что он потихоньку слеп, ведь в пещеру, где он трудился, почти не проникал солнечный свет. Выглядел Ларш лет на пятьдесят, но Хатин всегда казалось, что он моложе. Его тронутые сединой волосы не утратили густоты. Наверное, если человека долгое время не замечают, цвет сам уходит из них, уступая место серости. Не исключено, что и сама Хатин годам к двадцати обзаведется сединой.
Дядюшка Ларш, я хочу попросить кое о чем.
Знаю. Тебе нужно мясо дальновида. Для завтрашней проверки. Хатин вздрогнула, а Ларш мрачновато улыбнулся. Не волнуйся, никто нас не услышит. Я всегда прихожу сюда, чтобы побыть в одиночестве. Никто понятия не имеет о том, чем я тут занимаюсь. Видишь ли, у меня, как и у тебя, доктор, есть дело, для которого свидетели не нужны. Мы ведь с тобой невидимки.
Хатин про себя согласилась с ним. Будучи самым одаренным ремесленником, Ларш, как и Хатин, был самым неприметным человеком во всей деревне. Нет, никто не отвергал его, не гнал и не питал к нему злобы. Его попросту не замечали.
Причина лежала прямо перед ним на подносе, наполовину скрытая под куском промасленной ткани и очень, очень похожая на рыбу-дальновида, которой не хватало нескольких чешуек. В щипцах Ларш держал крохотный и хрупкий овальный кусочек радужной раковины, отполированный до прозрачной тонкости. На глазах у Хатин Ларш кончиком кисти нанес на голый участок рыбьей кожи смолу и аккуратно приладил «чешуйку». Тот лег точно в масть с остальными. Подделка очень искуснаяа иначе никак, ведь эту обычную рыбу собирались продать как дальновида.
Говорить действительно можно? Но как же Скитальцы? Они ведь слетаются на свечи? Хатин указала на фонарь.
Вряд ли снаружи увидят. А если и заметятмало какой Скиталец сюда сунется в это полное тайн и крови место. И мой тебе советне сидела бы ты там!
Хатин обернулась и заметила резьбу на каменной плите. Поначалу угловатые узоры казались бессмысленными, но она постепенно стала различать ногу, скрюченные пальцы, перекошенное лицо
Жертвоприношение, пояснил Ларш. Наши предки сбрасывали человека с алтаря на вершине скалы, так чтобы он переломал себе кости, а потом укладывали на том камне, точно в таком положении, какое изображает резьба. Видишь желобок в середине? По нему кровь стекала в землю, чтобы гора могла испить все до последней капли.
Хатин ощутила знакомое покалывание, как тогда, при виде мертвой чайки. Правда на сей раз мурашки бегали уже по всему телу, под одеждой и в волосах.
Так это это же храм, дядюшка Ларш!
Живот у Хатин свело, но не столько от страха, сколько при упоминании о древних жертвоприношениях. Ха-тин испытала стыд за собственное племя, правда, это чувство было неоднозначным, схожим с тем, которое способно вызвать улыбки хитроплетов. Оно взывало к глубоким корням ее рода с силой, напоминающей гордость.
Как бы то ни было, эти ветвистые корни давно засохли. Жрецов истребили двести лет назад, во время чистки. Столетия памяти канули в небытие в одной большой резне, и теперь даже собственные святыни казались хитроплетам загадочными и немного чужими.
О, так ведь тут нельзя находиться!
При всем желании я не смог бы придумать для нас лучшего места. Сегодня деревне для выживания больше не надо каждый месяц проливать кровь. Теперь ты и яприношения, которых жертвуют день ото дня на благо деревни. Но мы ведь идем на это по своей воле.
Что нам еще остается?
Что ж мы могли бы уйти. Ларш бросил на Ха-тин проницательный взгляд, и на секунду его веки перестали подрагивать. Люди, знаешь ли, бегут. Меняют имена, снимают накладки с зубов и живут там, где никто не знает об их прошлом.
Он вздохнул.
Мне бежать поздно. Слишком много лет прошло. Хотя я и подумывал о побеге. Много раз.
Хатин подошла, села рядом с Ларшем и стала смотреть, как он работает. Ей показалось, что возражать он не будет.
Дядюшка Ларш, у тебя хранится деревенский запас сушеного дальновида, правда ведь? Ты сдабриваешь им это, она указала на поддельную рыбу на подносе.
Доктор Хатин, снова вздохнул он, я и правда хотел бы помочь. Прежде я действительно добавлял щепоть сушеного дальновида в каждую подделку, но уже год, как все запасы иссякли. Видишь? Он указал кончиком резца на бурые хлопья. Это особые специи и сушеные грибы. Хватает, чтобы вызвать слабые галлюцинации, которые неискушенный горожанин примет за настоящее действие мяса дальновида.
Хатин прикусила губу, чтобы скрыть разочарование.
Ларш продолжал:
Мне жаль. Похоже, что твоя сестра вряд ли
Твоя сестра Не «твоя госпожа сестра» или хотя бы «доктор Арилоу». Прочие селяне из суеверного страха, что их Скиталица утратит силу, исправно добавляли к ее имени положенный титул. Впервые при Хатин об Арилоу заговорили как о простой девочке. Казалось, Ларш вслух прокричал то, о чем остальные вот уже тринадцать лет помалкивали. Она ощутила ледяное и высвобождающее потрясение.
Хатин мотнула головой. Ей померещилось, будто она, перекрикивая пение горнов, во всем созналась.
Скажи, пробормотал Ларш, и Хатин поднялась, готовая уйти. Всего разок.
Хатин медлила.
Арилоу ни разу не говорила с нами, ответила та.
Рыба вымерла, произнес Ларш.
Хатин развернулась, быстро покинула круг света и протиснулась наружу. Так в эту туманную ночь завершился разговор двух невидимок.
Глава 4. Испытание и обман
С тех самых пор, как Минхард Прокс на рассвете покинул комнату в городе, его не оставляло чувство, что за ним наблюдают.
Сначала за ним увязалась пара мальчишек хитроплетов, которые предлагали начистить ботинки или понести сумки.
Когда процессия добралась до вершины скалы, к ним примкнула старуха с многослойным тюрбаном на голове. Прокс и без того отстал от Скейна: он вел под уздцы вьючного эпиорниса, который шел с неохотой и оттого очень медленно. А старуха могла задержать еще сильнее.
Она уверяла, что розовые яйца у нее в корзине стоят немногим дороже дождевых капель, и что ему не стоит заходить дальше, потому как в подлеске затаились его предки, только и ждут, чтобы забросать его камнями. Проксу от этих слов сделалось неуютно, главным образом оттого, что на Землях Праха действительно покоились его пращуры.
Послушайте! сказал он, стараясь не воспринимать слова старухи всерьез. Пот со лба стекал ему на глаза. Вряд ли мои предки сейчас затаились где-то поблизости с полными карманами щебня.
Ну разумейся, не таились, юный господин, успокоила его старушка, используя смесь просторечи и языка знати. Они садись в могила, как благородный господин в кровать, земля спади с них, как одеяло и вот тогда они кидай в тебя камень.
Бабка продолжала идти вровень с ним. Чуть наклонив голову к плечу, она смотрела на Прокса снизу вверх с какой-то добродушной хитрецой. Старательно указывая на камни и пустоты, откуда, по ее словам, за ними незримо наблюдали мертвые, она все больше пугала Прокса.
Он так увлекся, что сам не заметил, как вошел в крупное облако гнуса, кружащего над низеньким кустом гниющих ягод. Мушки тут же полезли в глаза, рот, под воротник и во все доступные места. Взбешенный Прокс не удивился бы, если бы оказалось, что старая ведьма намеренно завела его сюда.
Размахивая руками, он выпустил поводья, и птица-слон, дергаясь под укусами мушек, показала, что способна передвигаться куда быстрее. Сумки подпрыгивали, а камни трещали под ее когтями, когда она устремилась прочь. Мальчишки бросились вдогонку, окружая ее с двух сторон, словно играли в салочки. Прокс почти сразу потерял их из виду.
В присутствии хитроплетов он всегда переставал управлять происходящим. Поток обстоятельств подхватил его и понес вперед; происхождение и все его образование внезапно показались ему хрупчайшими из весел.
Прокс отчаянно посмотрел вслед Скейну, однако инспектор и не думал его дожидаться. Он упрямо шел к люльке, как и было задумано, где собирался отвлечь внимание сельчан. В это время самому Проксу полагалось, с птицей и поклажей, незаметно спуститься вниз по извилистым тропкам и подготовить все необходимое для первого испытания.