С этого дня настроение сослуживцев Гедера по комендатуре ухудшалось чуть ли не с каждым часом: русские продолжают продвигаться, правда, от фронта до Щигров еще больше сотни километров, но он приближается...
Прошло несколько дней. Теперь Белов подолгу задерживался на службе и домой возвращался поздно: как и все офицеры комендатуры, он был очень занят — в связи с нашим наступлением у противника усилилось движение через Щигры. Но еще более Белов был занят делом, ради которого находился там. Если бы немцы знали, что по ночам прямо из здания комендатуры в Щиграх советскому командованию передаются все сведения о передвижениях их войск на воронежском участке фронта, если бы знали, что этим занимается обер-лейтенант Гедер и его жена!
Восемнадцатого января — Саше запомнилось это число — Белов, поздно ночью вернувшись домой, сказал ей:
— Знаете новость? Паши под Острогожском окружили группу «Крамер» — пять дивизий! Теперь домолачивают.
— Острогожск? Это ж совсем близко от Коротояка! — взволновалась Саша. — Страшно вспомнить, сколько тогда фашисты на коротоякской переправе народа загубили... Ну, теперь им на том самом месте слезы отольются! Пусть их там так же бомбят, как они матерей с детьми бомбили!
А еще через несколько дней стало известно, что советские войска одновременно с севера и с юга начали наступление в направлении станции Касторной. Это чрезвычайно встревожило всех немцев в Щиграх. От Касторной до Щигров меньше ста километров. Если русских не остановят, положение станет катастрофическим. В комендатуре стали всерьез поговаривать о возможной эвакуации. Но приказа о ней еще не было. Возможно, немецкое командование надеялось, что положение удастся выправить и русские до Щигров не дойдут. Тем не менее комендант, встретив как-то в коридоре комендатуры Сашу и Белова, сказал ему:
— Не пора ли отправить вам жену подальше от фронта, Гедер? Сами понимаете: на войне возможны всякие неожиданности...
— Спасибо за заботу, господин майор! — поблагодарил Белов. — Я думаю, что...
— О нет, нет! — перебила его Саша. — Мне с Адольфом ничего не страшно, я готова быть с ним всюду! Я не могу оставить его.
— Ваша решимость делает вам честь, Роз-Мари, — похвалил Сашу комендант. — Это решимость настоящей германской женщины. Но опасности войны — это все-таки но для женщин.
— Вы правы, господин майор, — поспешил согласиться с комендантом Белов. — Но ведь еще есть время. А главное — я твердо верю, что мы остановим русских!
— Да, да, конечно... — комендант, возможно, несколько смутился тем, что его подчиненный проявил больше веры в силу германского оружия, чем он сам. — Обстановка подскажет вам решение.
С каждым днем все нервознее вели себя сослуживцы Гедера: привыкшие к тыловой жизни, все они жаждали приказа об эвакуации, зная, что с каждым днем фронт на сколько-то километров приближается к Щиграм. Двадцать пятого января стало известно, что русские уже полностью заняли Воронеж. Двадцать восьмого — что русские с юга и севера подошли вплотную к Касторной, окружив несколько немецких дивизий, пытавшихся удержать оборону западнее только что оставленного ими Воронежа.
«Наши вышли к Касторной!» — Саше с трудом удавалось скрыть свою радость от осточертевших ей гитлеровцев. А радость била в ней ключом: «Если наши вышли с юга к Касторной, значит, им остается совсем немного до Рогозцев. А может быть, Рогозцы уже и свободны? Как там мама, Ниночка, уцелели, нет ли?» Тревога о матери и о маленькой сестренке, о которых она не знала ничего вот уже полгода и ни на день не переставала беспокоиться, смешивалась с радостным предчувствием встречи с ними.