— Задания будут посложнее, чем вы имели прежде, — вмешался в разговор молчавший до этого Шабанов. — Не только в родных курских краях придется действовать. Может быть, в совсем далеких. Оттуда за одну ночь домой не вернешься, как возвращались вы из Тима.
Саша удивилась: «Все-то они про меня знают».
— Вы слыхали про Зою Космодемьянскую? — спросила Сашу Масленникова.
— Конечно. И по радио и в газетах только что...
— А не боитесь, что с вами может случиться то же, что случилось с Зоей, что вас схватят немцы?
— Боюсь... — призналась Сайта. — А еще за маму боюсь. Как она все перенесет, если узнает про такое...
— Понимаю вас... — задумчиво проговорила Масленникова. — Матерям трудно. Им больнее, чем кому бы то ни было.
Выждав минуту-другую, Масленникова спросила:
— И все-таки, вы решаете твердо?
— Да, — ответила Саша.
— Если так... — Масленникова встала из-за стола и подошла к Саше, поднявшейся со стула. — Благословляю тебя, Шурочка, — она обняла Сашу и поцеловала ее. — Иди, дочка! Иди и будь мужественной! — Она обернулась к Шабанову, тоже поднявшемуся со своего места. — Так посылаем ее к Кремлеву?
— Да, — согласился Шабанов. — Сегодня и направим. — Он крепко пожал руку Саше: — Желаю успеха, комсомолка!
Уже уходя, на пороге, Саша обернулась:
— Только вот что матери сказать?.. Я не хочу, чтобы она знала...
— Скажите вашей маме, что вы направлены на курсы медсестер, а после их окончания будете работать в госпитале, — посоветовал Шабанов.
На следующий день Саша явилась к полковнику Кремлеву — ее новому начальнику.
— Что вы умеете? — спросил ее полковник.
— Стрелять. Научилась еще в школе. Знаю азбуку Морзе и немного — радиостанцию.
— Где научились?
— У нас в институте был осоавиахимовский кружок радиолюбителей. А еще я немного знаю немецкий.
— В институте изучали?
— Много не успела. Я же только первый курс кончила. Но еще в школе любила языком заниматься.
— Хорошо владеете?
— Читать могу. Понимаю, что немцы говорят. И сама с ними немножко говорить могу. Практики у меня было не очень много...
— В Николаевке, в столовой? — Кремлев пообещал: — Ничего, получите практику... побольше.
Он посмотрел в паспорт Саши, ее комсомольский билет:
— Кулешова Александра Александровна... Какое хотите взять себе имя?
— Имя? — не поняла Саша. — У меня свое есть.
— Про свое — забудьте. У нас правило — каждый боец получает условное имя. После этого никто, даже товарищи по службе не должны знать его настоящего имени. Это необходимо, чтобы предохранить себя от провалов в будущем. Мало ли какие впоследствии могут возникнуть ситуации...
— Понимаю.
— Так выбирайте себе имя. И фамилию. Саша подумала:
— Клава Васильева.
Полковник спрятал ее документы в сейф.
— Итак, товарищ Васильева, будем вас учить. Можете попрощаться с родными. Даю вам сутки.
Саша поехала домой, в Рогозцы. Стараясь говорить как можно более беззаботным тоном, объявила матери:
— Знаешь, мама, меня посылают на курсы, буду медсестрой.
Поверила ли мать? Кажется, поверила. Засуетилась, стала собирать дочку в дорогу.
— Да ничего не надо, мамочка! Только самое необходимое.
Саша быстро собрала свой вещевой мешок, поцеловала мать, отца, сестренку и заторопилась:
— До свидания, я побежала.
Она боялась, что если еще хотя бы ненадолго останется с матерью, то не сможет скрыть своего волнения, и та догадается, что Сашу посылают совсем не на курсы медсестер, а на какое-то другое дело, сопряженное с большой опасностью.
СНЯТСЯ ЗВЕЗДЫ...
Молчаливый немец-тюремщик подождал, пока она выйдет из камеры, провел ее темным и низким подвальным коридором, освещенным тусклой, одетой в проволочную сетку, лампочкой. В конце коридора крутые выщербленные ступени вели наверх.