На крыше каретыи на плечах друг у другастояли четыре акробата. Нижний, самый крепкий, упирался могучими ногами в крышу, верхний держал у глаза подзорную трубу.
Давай ты, скомандовал пятому Шанс, знаком отправляя его на крышу. Полезай и скажи, что видишь.
Мгновение спустя щуплый мальчишка уже проворно карабкался по живой пирамиде.
Ну, есть там что-нибудь? крикнул мальчику Шанс, когда тот взял подзорную трубу из рук предпоследнего акробата. Ты ищешь деревню Сен-Мишель. Там есть церковь со статуей архангела
Не вижу!
Шанс ругнулся.
Ты следующий! сказал он второму щуплому мальчишке.
Еще один? сказала дива и отвернулась. Не могу на это смотреть.
Шанс и его друзья заблудились. Кучер правил экипажем наугад и где-то свернул не туда. А все потому, что у него не было карты: Шанс терпеть их не мог. Говорил, что они портят удовольствие. Уже смеркалось, деревни Сен-Мишель все не было, а Шанс строил пирамиду из акробатов в надежде, что они ее увидят.
Дива взяла пирожное «макарон» из хорошенькой бумажной коробочки, которая стояла посреди скатерти, и впилась в него зубами. Хрупкая меренга раскрошилась; крошки посыпались в вырез платья. Обезьянка тут же вскочила певице на плечо и сунула лапку в декольте.
Нельсон, нахаленок! воскликнула она и шлепнула его по лапе.
Но тот обвил мохнатыми лапками ее шею, прижался мордочкой к щеке, словно поцеловал, и был таков. Не будь певица так раздосадована его выходками, она могла бы заметить, как что-то волочится за ним по траве.
Старая карга наверняка уже там. Нутром чую, сказала волшебница, нервно вертя в своих тонких длинных пальцах серебряную монету, которая то исчезала из виду, то появлялась снова.
Если она встретит девушку прежде, чем до нее доберется Шанс, то наверняка отравит ее душу сомнениями и страхами, подхватила дива.
А эта Изабель, она сильная? поинтересовалась актриса.
Я слышала, что да, откликнулась волшебница. Достаточно ли она сильна, вот в чем вопрос.
Он так считает, сказала дива и кивнула в сторону Шанса. Но это как посмотреть. Сами знаете, чего стоит вырваться из лап старой карги. Всякому, кто это задумает, придется выдержать настоящую битву, и нам с вами это известно не понаслышке. А в битве случаются и раны.
И она подняла рукав. Безобразный шрам змеился по ее руке, от запястья до самого плеча.
От моего отца, на память. Он погнался за мной с ножом и ударил меня, когда я сказала, что не пойду в монастырь, как он того хотел, а поеду в Вену и буду учиться пению.
Волшебница отогнула ворот жакета и тоже показала шрам, блестящий, синевато-багровый, прямо под ключицей.
Камень. Пущен рукой священника, который называл меня дьяволицей. А все потому, что горожанам мои чудеса нравились больше, чем его.
Пальцы актрисы потянулись к золотому медальону, пристегнутому к ее куртке над сердцем. Открыв его, она показала другим миниатюрудвое очаровательных детишек, девочка и мальчик.
Это не шрам, но рана, которая никогда не исцелится, сказала она, и в ее глазах заблестели слезы. Мои дети. Судья отнял их у меня и отдал пьянице-мужу. Ведь только безнравственная женщина выставляет себя напоказ на сцене.
Волшебница притянула актрису к груди, поцеловала в щеку и утерла ей слезы платком. Потом скатала платок в комочек и зажала его между ладоней. Когда она снова раскрыла их, платок исчез, а на его месте шевелила крыльями большая белая бабочка.
На глаза у трех женщин бабочка вспорхнула, и ветер понес ее в поле.
Она пролетела мимо обезьянки, которая забавлялась с ниткой жемчуга. Мимо скрипача и трубача, мимо повара, ученого, мимо трех балерину всех были свои шрамы.
Мимо человека с янтарными глазами, который ярился на наступающий вечер. Ругательски ругал предательницу-дорогу. И продолжал строить башню из людей.
Улыбка, не столь заметная, но дерзкая, раздвинула полные губы волшебницы.
Вот так мы поступаем со своей болью, сказала она, следя за полетом бабочки. Превращаем ее в нечто прекрасное.
В нечто значительное, добавила дива.
Не даем ей пройти бесследно, прошептала актриса.
Глава 20
Когда спустилась ночь, Судьба пила ромашковый чай в компании мадам Ле Бене, Шанс все еще искал дорогу в Сен-Мишель, а Изабель, стоя у себя на кухне, с тревогой поглядывала на сестру.
Как и всегда по вечерам, Тави сидела у очага с раскрытой книгой на коленях. Однако сегодня морщинки на ее лбу казались глубже, круги под глазамитемнее.
Тави с детства жила среди книг, не пуская никого в свой мир, но с тех пор, как уехала Элла, она еще глубже ушла в себя. Порой Изабель казалось, что сестра гаснет, подобно углям в очаге, и она уже начинала бояться, что в один прекрасный день, обернувшись, увидит вместо Тави кучку пепла, которая разлетится от первого же сквозняка.
Сестры были погодками и внешне очень походили друг на друга: медно-рыжие, лобастые, с веснушчатым носом и глазами цвета крепкого кофе. При этом Тави была выше и тоньше в кости, а Изабель отличалась более крепким сложением. Характерами они разнились куда сильнее. Тави была отстраненной и сдержанной, Изабельсовсем наоборот.
Раскладывая на тарелке ломтики ветчины, яблока, хлеба и сыра, чтобы отнести их наверх, в спальню матери, Изабель ломала голову над тем, как разговорить сестру.
Что ты читаешь, Тав? поинтересовалась она.
«Краткую книгу восполнения и противопоставления» персидского ученого Аль-Хорезми, не поднимая головы, ответила Тави.
То-то я вижу, увлекательное чтениене оторваться, поддразнила ее Изабель. А кто такой этот Аль-Хорезми?
Отец алгебры, ответила Тави, оторвавшись наконец от страницы. Хотя многие полагают, что на это же звание мог претендовать и греческий математик Диофант.
Забавное слово«алгебра». Тебе так не кажется? ляпнула Изабель наугад, лишь бы не дать Тави снова уйти в молчание.
Тави улыбнулась:
Арабское. «Аль-джабар» по-арабски значит «воссоединение разделенных частей». Аль-Хорезми верил, что разделенное всегда можно соединить, главноеправильно составить уравнение. Ее улыбка слегка померкла. Если бы это было верно и для людей
Она хотела что-то добавить, но ее прервал пронзительный окрик, прозвучавший со стороны двери:
Изабель! Октавия! Почему вы еще не одеты? Мы опаздываем на бал!
В кухню шагнула Маман, неодобрительно поджав губы. Она была в атласном платье цвета зимнего неба, в плохо причесанных волосах торчало белое страусиное перо. Бледное лицо; глаза, сверкающие лихорадочным блеском. Руки, как две голубки, порхали по телуто поправляли волосы, то принимались теребить нитку жемчуга на шее.
При виде ее сердце Изабель упалопосле отъезда Эллы мать так и не пришла в себя. Иногда к ней возвращались решительность и властность. А временами, вот как сейчас, на нее находило. Она полностью погружалась в прошлое. Собиралась то на званый ужин, то на бал, а то и во дворец.
Маман, вы перепутали день, сказала наконец Изабель и постаралась улыбнуться как можно увереннее.
Не глупи. Вот приглашение.
Маман протянула ей карточку из слоновой кости, пожелтевшую, с погнутыми уголками.
Изабель сразу ее узнала; эту карточку они получили много месяцев назад.
Да, верно, весело сказала она. Но, видите ли, Маман, этот бал уже давно прошел.
Мать уставилась на строчки, вырезанные на кусочке слоновой кости.
Да я забыла взглянуть на дату сказала она тихо.
Идемте. Я помогу вам снять платье. А потом вы наденете удобную ночную сорочку и ляжете.
А может быть, это ты путаешься в датах, Изабель? спросила ее мать; тиранические нотки в ее голосе сменились робкими.
Нет. Я все помню точно. Возвращайтесь к себе. А я принесу ужин, уговаривала ее девушка, положив ладонь ей на локоть.
Но мать, вдруг снова взбеленившись, стряхнула ее руку.
Октавия, немедленно положи книгу! воскликнула она. Этими цифрами ты только глаза себе испортишь. Она стремительно прошла через кухню и вырвала у Тави книгу. Честное слово! По-твоему, мужчины только и думают: «О, как бы мне повстречать девушку, которая умеет вычислять Х?» Лучше пойди и оденься. Нельзя заставлять графиню ждать!