В свете редких желтых ламп я различил небольшое помещение, напоминающее гараж. На стенахполки. Множество полок до потолка, с вертикальными металлическими перегородками. Все полки забиты свернутыми листами бумаги.
Что это? спросил я, понимая, что вопрос глупый и, в общем-то, бесполезный. Несложно было догадаться.
Это, брат, кукловоды, с которыми я смог договориться, сказал Волька. Его рука тяжело легла мне на плечо. В каждом моем отеле есть такая комнатка. Я рисую постоянно. По два-три рисунка в день. Не считая заказов. Только так мне удается справляться с этим проклятым даром. Не буду рисоватьиз листов вылезут призраки, демоны, черти, вампиры, кракены и сожрут меня к чертовой матери с потрохами. Как когда-то давно они сделали это с моими родителями. Для моих заказчиков это всего лишь бизнес, для меняплата за жизнь.
Я не в силах был вымолвить ни слова.
Нарушил обещание, не скрою. Надо было жить серой, мелкой жизнью, изнывая от желания постоянно рисовать, но сдерживаться. Тогда бы мне не за что было себя винить. Признайся, ты ведь тоже хотел сварить крем. Хотя бы еще разок, да? Это как с онанизмом. Всегда хочется сделать в последний раз. Пока нет постоянной девушки, или когда в постели семидесятилетняя старуха. Разве ты закончишь когда-нибудь? Нет.
Голос его дрожал от волнения. Дрожь передалась и мне. Я невольно мотнул головой. Шепнул:
Ты прав. Абсолютно прав. Я и сейчас хочу сварить кое-что. По рецепту номер пять. Просто так. Для себя.
Мне стало невыносимо завидно. Я видел перед собой человека, который справился с демонами. Серая и мелкая жизньэто про меня, а не про Вольку. Он был на коне. А я превратился в тень.
Выбирай, сказал Волька, на любой вкус. Каждый из тех, кто изображен на картинах, готов избавить тебя от драгоценной, но, увы, мертвой жены. Без следа. А затем я заберу лист обратно, сверну его в трубку, положу на полку, и ни одна живая душа не узнает, что произошло. Считай, что я сдержал обещание и расплатился за то, что ты сделал для меня в детстве. Идет?
Что я мог ему ответить?
Конечно.
Идет.
Волька оставил меня в баре у бассейна, а сам ушел с листом ватмана подмышкой ко мне в номер.
Я заказал пива и, развалившись в кресле, наблюдал как аниматоры развлекают детей. Солнце давно зашло за горизонт, кругом горели фонари, атмосфера призывала расслабиться, забыть о проблемах, ни о чем больше не думать. Но я продолжал размышлять о нашем с Волькой детстве. О том, какими мы были и какими стали. Яальфонс, убивший богатую жену ради ее денег. Онмиллионер, владелец отелей в Европе, вынужденный каждый день рисовать картины против своей воли. Я завидовал, а он мучился. Но хотел бы я оказаться на его месте? Несомненно. В этом и есть главный парадокс жизни. Каждый из нас завидует кому-то по мелочам, но живет своей жизнью и в своих шаблонах. Добровольно. ЯФокусник. ОнСолнечный Мальчик.
Волька пришел минут через двадцать. Разложил на столе телефоны, сигареты и коробки спичек без этикеток. Мы не разговаривали, а просто смотрели на аниматоров. Потом Волька сказал:
Когда получишь по завещанию все эти старухины миллионы, будь добр, перечисли мне десять процентов за работу. Я сброшу реквизиты.
Мне показалось, ты делаешь это ради дружбы.
Волька ухмыльнулся, постучал себя согнутым указательным пальцем по лысине.
Ты форменный идиот, сказал он, если в таком возрасте все еще веришь в сказки.
Мы посидели в молчании еще какое-то время. Я допил пиво и спросил, можно ли возвращаться в номер. Впереди меня ждало несколько сложных дней.
Волька протянул мне руку. Рукопожатие вышло крепким.
Комар носа не подточит.
Пообещай, что мы больше никогда не увидимся, сказал я на прощание.
Непременно, ответил Волька.
Я прошел мимо бассейна, к стеклянным дверям отеля, и все это время казалось, что Волька смотрит мне в спину. Только это был молодой Волька, с белыми кудрями, с прыщавым лбом, тот самый, который не разлюбил рисовать чудовищ.
Нелюбовь
Кто задремлет на холме
С веточкой тимьяна
Будет всюду видеть смерть
И погибнет рано.
Кто увидит хоровод
Фейри ночью лунной
Будет проклят через год,
Прослывет безумным
Фэлан прикрывает глаза, вслушиваясь в летнюю ночь. Ветер стекает с холма, как шелк с женского плечамало, медленно, поторопить хочется, а нельзя.
Душно.
Душно, хотя пахнет дубовой листвой, и травами лесными, и сыроватой землей, и стынью от костей земных, и пьяными цветами из-под Холма.
Сколько лет прошло, а на Белтайн поют все те же песни
Они тебе надоели? Сирше смеется, а ее пальцы, прохладные и сухие, легонько скользят по его лбу и седым вискамгладят, ласкают, прогоняют усталость.
Нет.
Фэлан даже не лжет, просто недоговаривает. Да и что тут сказатьмне больно от этих песен? Я сожалею о том, что было? Хочу вернуться назад и все исправить?
Сирше может сшить для него рубашку из лунного света, звезду с неба достать и играть ею, как монетой, за одну ночь облететь весь остров от моря до моря Но обмануть смерть или времяслишком даже для нее.
1
Кто задремлет на холме
С веточкой тимьяна
А началось все с бахвальства, с глупости.
«Никто не сможет вернуться, если заснет на холме и увидит фейри, Дара лукаво улыбается, зеленоглазая и рыжая. Дразнит. Ведьма, дочь ведьмы, они все такие. Но говорят, что там растут самые красивые цветы. Хочу их».
Говорит она, вроде ни к кому не обращаясь, а смотрят почему-то на него, на Фэлана-колдуна. Любопытные глаза, жадные до чудесну как, сможешь бросить вызов красавице? Или опять она уйдет, насмехаясьвсе-то вы мальчишки еще, трусы, болтуны
«А что мне будет, если я тебе принесу этих цветов?»
Дара опускает рыжие ресницыплутовка, ведьма девчонка влюбленная и гордая.
«Всё, что захочешь. Только вернись, если сможешь».
Фэлан упрямо хмурится и встает на ноги, отряхивая штаны от прилипших травинок и лесного сора.
«Вернусь. А ты смотри, сдержи тогда слово».
Ни отцу, ни деду, ни братьям Фэлан ничего не говорит. Сам плетет амулеты, сам вышивает обережные узоры по подолу рубахион умеет, он колдун, как бы там Дара не смеялась. Фэлан знает много, но прежде ему никогда не приходилось колдовать одному; этим вечером он испытает свое искусство в деле.
Если Фэлан вернется победителем, никто и никогда не узнает, как ему было страшно.
Увидеть фейри легкодостаточно уснуть в правильном месте и подложить под щеку веточку тимьяна; а вот сбежать от них невредимым сложнее.
Когда Фэлан идет вдоль реки к проклятому холму, то мир вокруг кажется ярким и невыносимо прекрасным. Очень хочется жить; ноги как свинцом налитые, непослушные, а дыхание тяжелое.
Назад дороги нет. Отступать нельзяДара засмеет, ославит на всю деревню.
Вечернее небовысокое, прозрачное, нежное. Оно как поток изменчивого пламени; с запада на восток перетекают цветазолотой, рыжий, алый, лиловый, лавандово-голубой, синий, иссиня-черный Тает на языке весенняя прохлада, оглаживает лицо сырой ветер с озера, мнутся и соком истекают под рукою ломкие стебельки цветовзапах горьковатый, свежий, льдистый. Холм дрожит, будто там, под землей, размеренно бьется чье-то огромное сердце.
Фэлан закрывает глаза и слышит смех, пока еще далекий и похожий на шепот листьев. Фейри появляются позже, когда сон начинает смешиваться с явью; они возникают из тумана, облаченные в разноцветные одежды. Арфа, и флейта, и колокольчики из серебра вторят гортанным и высоким голосам. Древняя речь завораживаети пугает своей чуждостью. Фэлан боится не то что пошевелитьсявздохнуть лишний раз. На этом языке, чьи звуки исполнены таинственного могущества, он составляет заклинанияа фейри на нем говорят, шутят, поют
А потом Фэлан слышит:
«Эйлахан, смотри, какой хорошенький мальчик! Можно, я?»
«Иди, смеется кто-то. Кажется, мужчина; впрочем, этих фейри по голосам не разберешь. Только возвращайся скорее. Без тебя скучно, Сирше».