Николас, брось меняпрошептала девушка.
Вот ещё! Что придумала, да здесь недалеко осталось! постарался сказать как можно увереннее Ник, но губы плохо слушались, челюсти едва раскрывались, а голос был тихий, подобный шёпоту ледяного ветра.
Брось меня Я тебя прошушептала Маиза, покачиваясь у него на руках в такт шагам. Она проваливалась в сон. В сон, в котором было тепло, в котором были отец и братья, зовущие к себе.
Ник упрямо шагал, взбираясь по склону. Ночной ветер, словно не замечал кожи, добираясь до самого сердца. Ноги, подобные ледяным колоннам, двигались сами по себе, руки, двумя застывшими крючьями, прижимали к груди другую морозную статую. Лицо с немигающими глазами смотрело лишь в сторону приближающегося перевала. И только два сердца, бившиеся редко-редко, дополняли друг друга, помогали, подталкивали, не давая застыть. Тук, тук. И в ответ, словно эхо: тук, тук.
Вот и перевал. Ник замер на несколько секунд, собираясь с силами. Маиза с каждым шагом становилась всё тяжелее и тяжелее, расслабляясь, соскальзывая в забвение. Она уходила от него, уходила, когда спасение было уже так близко. Оставалось совсем немного, неужели все усилия были напрасны? Неужели она умрёт у него на руках за несколько шагов до предгорий? Бессилие что-то изменить, леденящее душу сильнее холодного ветра, едва не взяло верх над огнём жизни. «Ну уж нет! Так просто я тебя не отдам!» Ник сделал пару шагов. Но не вниз по склону, а в сторону гор. Развернувшись, он сел прямо в сугроб, привалившись спиной к камню. Устроив поудобнее девушку у себя в объятьях, Ник начал собирать силы.
Жизнь есть везде. Она особенно сильна в чахлых стеблях травы, выживающей на продуваемой всеми ветрами скале, в упорно пробивающихся каждую весну цветах, в камнях, что выдерживают ярость гроз, в морозном воздухе, в тяжёлой снежной шапке. Везде. И Ник тянул эту жизнь, пропуская через себя и вливая в остывающее тело Маизы, где в ледяном коконе едва шевелилась душа.
Камень за спиной треснул, умирая, снег просел, лишившись воздушности, ветер затих, растворившись. Девушка задышала, едва заметно, неровно, но задышала. Вот только без постоянной подпитки извне, она снова проваливалась в лёд забвения. И поэтому Ник тянул силы из мира, тянул столько, сколько мог. Прошёл час, затем второй, потом третий. Наступил рассвет. Бледное, практически белое солнце, показалась Нику насмешкой, ведь оно ничего не могло изменить. Теплее не становилось. Он вытянул всю жизнь с перевала, но этого было недостаточно. Нужны были ещё силы. У Ника оставалась надежда, что исчезновение каравана заметили и наверняка послали помощь, нужно только её дождаться. Нужно, чтобы её дождалась Маиза.
И он начал тянуть жизнь из себя, тонким ручейком перекачивая её в девушку.
Следующим утром воздух прорезал лай собак, и трое саней взобрались на перевал. Выскочившие из них люди аккуратно высвободили едва живую Маизу из колыбели рук удивительной ледяной статуи. Она была выполнена в виде фигуры мужчины в кольчуге. Белые как снег волосы едва не сливались с кожей, такой прозрачной, что был виден голубой отлив льда, из которого было выполнено изваяние. Распахнутые глаза, гладкие как поверхность стекла, не мигая, смотрели на восход, в сторону равнин. Люди подивились, поудобнее устроили в санях вялую, словно после долгого сна, Маизу, и уехали.
Когда на равнинах весеннее солнце растопило снег, когда из бледной, словно ещё не верящей в себя травы, выглянули маленькие цветочки, отвечая небу яично-жёлтыми лепестками соцветий, на шестом перевале морозный ветер сорвал серый снег с тускло-бурой земли, к ледяной статуи подошла девушка. Ветер трепал её снежно-белые волосы, звенел тёмно-синей кольчугой. Девушка вытащила из-за наруча цветок: тонкий стебель с шишечкой бутона на кончике. Склонилась и положила у ног статуи.
Глаза застывшего изваяния моргнули. Нет, не растаяла корка льда, стеклом покрывавшая их, не исчез иней с ресниц, не вырвалось ни вздоха из плотно сжатых бескровных губ. Но хрустально звякнули кольца кольчуги, но протянулись к цветку негнущиеся, непослушные пальцы, пытаясь его коснуться. И хватило одного неловкого движения, чтобы стебель надломился, а бархатистые лепестки упали на подставленную ладонь.
Николас, девушка сжала синие губы.
Маиза, ледяная статуя подняла на неё взгляд, узнавая. Твои волосы
Девушка отвернулась, провела рукой по прямым прядям.
Уже не МаизаЗима. Я больше не принадлежу своему миру, своей семье. Лучше б мы умерли тогда, оба.
Не говори так, Губы слушались плохо. Ник сжал кулак. Я создам для нас замок, наполню его слугами, стражами, всем чем пожелаешь. Мы хотели быть вместе и теперь мы будем вместе вечно.
Зима по-прежнему не смотрела ему в глаза. И не слушала невнятное бормотание.
У меня теперь своя жизнь. Тебя не было двадцать лет. Сначала я носила тебе цветы каждый год. Потом, стала реже. Последний раз была здесь пять лет назад. Не знаю, зачем я пришла. Привычка, наверное.
Мы вернём всё что было раньше.
В моей крови только лёд. Из-за тебя. Ничего уже не будет так, как раньше.
Девушка развернулась.
Меня тянет к тебе, но это из-за родственности нашей природы. Ничего другого. Не ищи меня, я сама приду. Когда-нибудь.
Николас разжал ладонь. Лепестки рассыпались. Ветер разметал остатки, оставив лишь испачканную гладкую как лёд кожу.
Не осталось ничего. Ни Николаса, ни Маизы, ни цветка. Лишь память, с трудом разлепив губы, проговорил Ник. А знаешь, как назывался этот цветок? спросил он, обращаясь в спину уходящей Зиме. И сам же ответил: Любовь
Ты заигрался, Зед, Саламандра провела рукой по круглому животу. Ты спутал реальность и игру. Сам привязал себя ко мне чувством вины, потом чувством долга. А я прикипела к тебе. В твоей реальности это называют стокгольмским синдромомкогда жертва проникается к агрессору симпатией.
Тысяча демонов! Ты теперь меня с террористами ровняешь?! Посмотри вокруг! Что тебе не нравится?! Разве нам плохо вместе? Я построил для нас дом, Максим обвёл рукой каменные стены, пол, потолок и гранитную мебель, всё огнеупорное, всё для тебя!
Я об этом и говорю, играешь в примерного семьянина, дом построил, сына вот решил завести, она ещё раз погладила живот, а кто мы для тебя? Точнее, что? Очеловеченные программы. И главное зачем? Влюбил меня в себя, чтобы бросить и уйти.
И ты решила обсудить это сейчас, на девятом месяце? Самое время! он вскочил с кровати, заходил из угла в угол.
Да, уже поздно, натворили мы дел, тут тоже моя вина, не настояла, не остановила. Но чем ближе срок, тем мне больнее! Я не хочу тебя терять, не хочу!
Не кричи, тебе нельзя волноваться, Максим сел с ней рядом, обнял. Всё к лучшему. Часть твоей силы уйдёт в ребёнка, ты сможешь себя контролировать, не сжигая всё вокруг. Сможешь без меня обходиться, если что. Да и не будет ничего! Бред всё это, чушь!
Не бред и не чушь. Таков закон Создателя: Чадо Игрока остаётсяродители уходят.
Создатель, Макс фыркнул, читер он серый, а не создатель! Понимаю для чего этот законэто чтобы твинководством не занимались, а то будут плодить персов на одном аккаунте бесконтрольно. Но всё равно это бред! Я договорюсь с ним!
Не станет он с тобой разговаривать.
Ещё как станет, будет же он меня из Уробороса провожать.
Не будет. За тобой придёт Смерть. С ней не договоришься.
Пфф, подумаешь! Встречался я уже с одной дамочкой в балахоне и с косой
Ты лучше не напоминай, в глазах Саламандры показались самые натуральные языки огня.
Макс прикусил язык.
Ты не понимаешь всей серьёзности. Всё для тебя игра. Милый, я тебя не держу, иди, развлекайся, играй, лупи мобов, заверши все квесты, какие хотел. Я понимаю, что тебе это важно.
К демонам квесты!.. парень снова вскочил, подошёл к окну. Сосны поскрипывали стволами вдоль каменной дорожки, ведущей к лесному озеру. Тихо, спокойно, вот только облака наплывали, застилая солнце.
Сколько мне осталось? Саламандра едва расслышала тихий голос Максима.
С момента рожденияпять лет.
Приличный срок. Я что-нибудь придумаю. Как думаешь, в Уроборосе есть ещё такие как ты?