Мерси рассмеялась:
О боже, ну ты даешь.
Лорен пожала плечами.
А как еще нам добраться до «Икеи»? Нам нужен диван.
Очевидно было, что она станет в их компании заводилой: это она будет выбирать, на какие вечеринки им ходить, она убедит их устроить тусовку на Хэллоуин.
Извините, с виноватой улыбкой сказал Дарлингтон. Я не смогу вас отвезти. По крайней мере, сегодня.
«И никогда», мысленно добавил он.
А еще мне нужно украсть у вас Алекс.
Алекс вытерла ладони о джинсы.
Мы тут пытаемся разобрать вещи, нерешительно, даже с надеждой сказала она.
Он заметил круги пота у нее под мышками.
Ты обещала, подмигнув, сказал он. И ты знаешь, как серьезно моя мать относится к семейным делам.
Он увидел вспышку неподчинения в ее масляных глазах, но сказала она только:
Ладно.
Можешь оставить нам наличных на диван? спросила ее Лорен, небрежно засунув пластинку Queen назад в ящик.
Он понадеялся, что это не оригинальный винил.
А то, сказала Алекс и повернулась к Дарлингтону: Тетя Айлин ведь обещала раскошелиться на новый диван?
Мать Дарлингтона звали Харпер, и он сомневался, что ей вообще известно, что такое «Икея».
Серьезно?
Алекс скрестила руки на груди.
Ага.
Дарлингтон вынул из заднего кармана бумажник и отстегнул триста долларов наличными. Он протянул деньги Алекс, а та отдала их Лорен.
Не забудь написать ей благодарственную записку, сказал он.
Ой, обязательно, сказала Алекс. Я же знаю, как для нее важны приличия.
Когда они шли по газонам Старого кампуса, оставив позади красные кирпичные башни и зубцы Вандербильта, Дарлингтон сказал:
Ты должна мне триста долларов. Я не собираюсь покупать тебе диван.
Ты можешь себе это позволить, невозмутимо сказала Алекс. Похоже, ты из преуспевающей ветви семьи, братан.
Я нашел тебе оправдание для частых встреч со мной.
Брехня. Ты меня испытывал.
Испытывать тебямоя работа.
Я думала, твоя работаменя учить. Это не одно и то же.
По крайней мере, она не глупа.
Справедливо. Но визитами к дорогой тете Айлин можно будет иногда объяснять твои поздние возвращения.
Насколько поздние?
В голосе ее чувствовалось беспокойство. Что это, осторожность или лень?
Много тебе рассказал декан Сэндоу?
Не особо.
Она оттянула рубашку от живота, пытаясь проветриться.
Почему ты так одета?
Он не собирался спрашивать, но ей было явно неудобно в застегнутой на все пуговицы черной рубашке с расплывающимися темными кругами пота под мышками, и выглядела она совершенно неуместно. Девушка, умеющая так гладко лгать, должна получше разбираться в маскировке.
Алекс только покосилась на него.
Я очень скромная.
Не найдясь с ответом, Дарлингтон показал на одно из двух неотличимых друг от друга зданий из красного кирпича по обеим сторонам дорожки.
Это старейшее здание в кампусе.
А так и не скажешь.
Его поддерживают в хорошем состоянии. Но его чуть не уничтожили. Люди решили, что оно портит вид Старого кампуса и хотели его снести.
Так чего не снесли?
Книги приписывают все заслуги кампании за сохранение памятников архитектуры, но на самом деле «Лета» выяснила, что оно несущее.
Несущее что?
Оно несущее в духовном смысле. Оно являлось необходимой частью старого ритуала, оберегающего кампус.
Они повернули направо, в сторону псевдосредневековой опускной решетки Ворот Фелпса.
Так раньше выглядел весь колледж, продолжал Дарлингтон. Небольшие здания красного кирпича. Колониальные. Во многом похоже на Гарвард. Потом, после Гражданской войны, возвели стены. Теперь большая часть кампуса представляет собой россыпь запирающихся и обнесенных стенами фортов. Что-то вроде главной башни замка.
Отличным примером был Старый кампусвнушительный четырехугольник высоких каменных общежитий, окружающий огромный солнечный двор, вход в который был открыт для всех, пока не спускалась ночь, и ворота не закрывались.
Зачем? спросила Алекс.
Чтобы отвадить чернь. После войны солдаты возвращались в Нью-Хейвен одичавшими. Большинство из них были холостыми, многие получили увечья в боях. К тому же прошла волна иммиграции. Ирландцы, итальянцы, освобожденные рабывсе искали работу в промышленности. Йелю все это было не нужно.
Алекс рассмеялась.
Что тебя насмешило? спросил он.
Она оглянулась на свое общежитие.
Мерсикитаянка. Рядом с нами живет нигерийка. Плюс я, полукровка. Все мы так или иначе сюда пробрались. Со временем.
Это была долгая изнурительная осада.
Слово «полукровка» показалось Дарлингтону опасной наживкой. Черные волосы, черные глаза, кожа с оливковым отливомона могла быть гречанкой. Мексиканкой. Белой.
Матьеврейка, никаких упоминаний об отце. Но я полагаю, что он у тебя был?
Никогда его не знала.
Здесь скрывалась какая-то история, но он не собирался давить.
Есть темы, думать о которых никому из нас не хочется.
Они дошли до Ворот Фелпсабольшого гулкого сводчатого прохода, ведущего на Колледж-стрит, прочь от относительной безопасности Старого кампуса. Ему не хотелось отвлекаться. Им предстояло преодолеть слишком большоебуквально и образнорасстояние.
Это Нью-Хейвен Грин, сказал он, когда они зашагали по одной из каменных дорожек. Когда была основана колония, здесь построили молитвенный дом. Город должен был стать новым Эдемом, заложенным между двух рек, как между Тигром и Ефратом.
Алекс нахмурилась.
Зачем столько церквей?
На лужайке их было три: две в федеральном стиле, почти одинаковые, а третьяжемчужина неоготики.
Почти в каждом квартале этого города есть церковь. Или раньше была. Сейчас некоторые из них закрываются. Люди их попросту не посещают.
А ты? спросила она.
А ты?
Нет.
Да, посещаю, сказал он. Это семейная традиция.
Он заметил в ее взгляде тень осуждения, но объясняться было излишне. По воскресеньям церковь, по понедельникам работатак было принято у Арлингтонов. Когда Дарлингтону исполнилось тринадцать и он заявил, что готов рискнуть гневом Господним ради пары лишних часов сна, дед схватил его за ухо и силком вытащил из постели, несмотря на свои восемьдесят лет.
«Мне все равно, во что ты веришь, сказал он. Работяги верят в Бога и ожидают от нас того же, так что ты либо оденешься и дотащишь свою задницу до церкви, либо я выпорю ее так, что живого места не останется».
Дарлингтон пошел в церковь. И продолжал ходить туда после смерти деда.
Этот паркместо первой в городе церкви и первого кладбища. Это источник колоссальной силы.
Ага Охренеть.
Он заметил, что ее плечи расслабились и опустились. Изменилась и ее походка. Уже не казалось, что она собирается с силами перед ударом.
Что ты видишь? стараясь не выдавать чрезмерного любопытства, спросил Дарлингтон.
Она не ответила.
Я знаю, что ты умеешь. Это не секрет.
Взгляд Алекс оставался далеким, почти безучастным:
Тут пусто, вот и все. Вообще-то на кладбищах я никогда не вижу ничего такого.
Ничего такого. Дарлингтон огляделся по сторонам, но увидел только то, что увидел бы любой: студентов и людей, работающих в суде и магазинах на Чепэл-стрит, вышедших на солнышко в обеденный перерыв.
Он знал, что дорожки, которые пересекали парк, казалось бы, как попало, были распланированы группой франкмасонов в попытке ублажить и удержать мертвецов, когда кладбище перенесли за несколько кварталов отсюда. Он знал, что их разметкуили пентаграмму, мнения разнились, видно с высоты. Он знал, где ураган «Сэнди» повалил дуб Линкольна, и что в корнях дерева обнаружили скелетодно из многих тел, которые так и не перенесли на кладбище на Гров-стрит. Благодаря этим своим знаниям он видел Нью-Хейвен по-другому, и они достались ему не случайно: он обожал этот город. Но никакая любовь не позволяла ему видеть Серых. Увидеть их можно было, только приняв «Оросчерио» очередное чудо-средство из Золотого блюда. Дарлингтон вздрогнул. Каждый раз, выпивая эликсир, он рисковал: его тело могло попросту сказать «хватит», у него могли отказать почки.