Она слегка ему кивнула.
Эбинизер кивнул в ответ. Затем он повернулся ко мне, и гнев, которого я никогда раньше не видел, вспыхнул в его глазах. Он открыл рот, чтобы заговорить.
Прежде чем он успел это сделать, я бросил на него предостерегающий взгляд и сказал:
- Как насчет того, чтобы мы пошли в сад, где Мыш сможет размять ноги?
- Хорошо, - ответила Мэгги.
Старик бросил на меня пронзительный взгляд. Выражение на его лице сменилось, и он снова повернулся к моей дочери с нежной улыбкой.
- Звучит неплохо, - сказал он.
Я стоял рядом с Эбинизером и смотрел, как Мэгги и Мыш играют с детьми свартальвов.
Сад был великолен, окруженный парой деревьев, росших во внутреннем дворе в самом центре посольства свартальвов. Трава и цветы были посажены со вкусом, оставляя достаточно места детям, чтобы бегать и играть в прятки. Дети свартальвов - странные маленькие существа, с серой кожей их родителей и совершенно огромными глазами, действительно очаровательны. В посольстве жило с полдюжины детей того же возраста, они играли с Мэгги, и все они любили Мыша, который вовлекал их всех в игру в пятнашки, легко отскакивая от них, извиваясь и уворачиваясь, несмотря на всю свою массу мышц.
В саду было несколько свартальвов. Они держали вежливую физическую и психологическую дистанцию от нас, явно чувствуя напряжение, в данный момент сквозящее между мной и стариком.
- Ты с ума сошел? - спросил меня Эбинизер.
- Я делаю выбор, - сказал я.
- Ты мог бы с тем же успехом подарить ей футболку с нарисованными мишенями, - сказал он. Он говорил слишком тихо, чтобы его могли услышать дети. - Ты растишь этого ребенка рядом с собой, и делаешь ее этим мишенью. Господи Боже, вампиры уже о ней знают.
- Она уже некоторое время жила в безопасном доме вдали от меня, - сказал я. - Сработало так себе.
- А что случилось с домом Карпентеров? - сказал он. - Не считая штаб-квартиры в Эдинбурге, это самое защищенное место. Почему бы не оставить ее там?
- Потому что ее отец там не живет, - ответил я.
Старик поднял глаза к небу, словно умоляя Всевышнего ниспослать ему терпения.
- Ты чертов дурак.
Я заскрежетал зубами.
- У тебя есть идеи получше?
- Ей нужно быть в безопасном месте. Где-нибудь подальше от тебя. По крайней мере, до тех пор, пока она не проявит свой собственный потенциал, чтобы научиться защищаться.
- Если она вообще его проявит.
- Если она этого не сделает, наш мир убьет ее.
Тут я почувстсвал, как растет мой собственный гнев.
- Полагаю, ты бы поступил иначе.
- Я уже поступил иначе, - отрезал он. - Я позаботился, чтобы твоя мать выросла вдали от опасностей моей жизни.
- Ну и как это сработало? - спросил я его. - Давай спросим у мамы. Ой, стой. Не сможем. Она мертва.
Внезапно стало очень тихо. Я не уверен, не потускнел ли солнечный свет буквально потускнел на несколько секунд. Но свартальвы вдруг отошли от нас еще дальше.
Голос старика превратился в негромкий рокот.
- Что ты мне только сказал, мальчик?
- Она мертва, - сказал я, четко выговаривая слова. - Твоя дочь, которую ты спрятал где-то в безопасном месте для ее же защиты, теперь мертва. Ты не можешь кидать в меня камни.
Старик выглядел словно изваяние из старой слоновой кости. Он ничего не сказал.
- Монстры уже пытались убить Мэгги. И я их остановил, - сказал я. - И если они попробуют снова, я опять их остановлю. Ей не нужно безопасное место. Но ей нужен ее отец.
- Как ты смеешь, - прошептал старик.
- Возможно, я не самый лучший родитель на свете, - сказал я. - Но я здесь. Я в ее жизни. И этому нет замены. Нет. Никогда не было. И никогда не будет.
- Ты идиот, - процедил Эбинизер сквозь зубы. - Ты хоть знаешь, что могут эти твои домовладельцы?
- Строго исполнять свои клятвы, - выплюнул я.
- Пацан, - сказал он. - Не дави на меня.
- Почему? Что вы собираетесь сделать? Позволить мне исчезнуть в системе усыновления? Для моего же блага, конечно.
Голова старика мотнулась, словно я отвесил ему пощечину.
- Мама умерла, когда я родился, - монотонно произнес я. - Папа - когда я только пошел в детский сад. А ты просто оставил меня одного.
Эбинизер отвернулся от меня и ссутулился.
- Вероятно, ты думал, что это для моей защиты, - закончил я, безо всякого выражения. - Но это означало и то, что ты меня бросил. И это больно. Это оставило шрамы. Я даже не знал, что ты существуешь, и я до сих пор на тебя зол. - Я смотрел, как дети гонялись за Мышом. Он мог бегать часами и не запыхаться. А еще у них был мячик. - Она уже достаточно натерпелась. Я не позволю и ей через это пройти.
Его затылок и лысая макушка покраснели. Я услышал, как хрустнули костяшки пальцев, когда его грубые сильные руки сжались в кулаки.
- Пацан, - прорычал он. - Ты плохо соображаешь. Не продумываешь все до конца.
- Ни один из нас.
- Твоя мать мертва, - сказал Эбинизер. - Твой отец мертв. Женщина, что родила тебе ребенка, тоже мертва. И ты тут - общий знаменатель. Разве не очевидно, что необходимо отбросить свои собственные чувства в сторону?
Я почувствовал вспышку ярости и боли, настолько сильную, что на секунду мне показалось, что я вот-вот потеряю контроль - и это не имело никакого отношения к Зимней мантии
- Что я вижу, - сказал я, - так это маленькую девочку, которая нуждается в ее отце, который ее любит. Я не смогу этого делать, если меня там не будет.
- Ты ошибаешься.
- Может быть, - сказал я. - Но она - мой ребенок. Это мой выбор.
Он покачал головой.
- И, поскольку я заметил, что моя жизнь временами напоминает плохо написанную мексиканскую мыльную оперу, - продолжил я. - Я хочу, чтобы вы кое-что знали.
- Что?
- Я думаю, что прямо сейчас ты раздумываешь, как бы защитить ее, схватив и спрятав где-нибудь в безопасном месте. Если ты пойдешь на это, я верну ее. Если понадобится - через ваш труп, сэр.
Старик повернулся и уставился на меня, его лицо было как грозовая туча. Я вернул ему взгляд. Не моргая.
- Пацан, - сказал Эбинизер. В его голосе послышался слабый шотландский акцент. - Ты идешь туда, куда не хочешь идти.
- Не в первый раз. Не в последний.
Старик воинственно выпятил челюсть и глубоко вздохнул.
- Джентльмены, - произнес новый голос, глубокий и богатый. - Джентльмены, прошу прощения.
Мы со стариком вдвоем уставились на незваного гостя.
Перед нами стоял свартальв в темно-синем шелковом костюме. Он был выше, чем Остри, и более мускулистый. Выражение его лица было спокойным и абсолютно твердым.
- Джентльмены, вы гости в моем доме. Эта ваша демонстрация в лучшем случае неприлична.
Я моргнул и медленно огляделся. Игра в саду прекратилась. Дети свартальвов сбежали и спрятались за спинами своих родителей. Мэгги стояла на полпути между другими детьми и своей семьей, балансируя на одной ноге, как будто собираясь бежать, обеими руками отчаянно цепляясь за гриву Мыша. Большой пес встал между ребенком и нами, адресовав мне очень неодобрительный взгляд.
Полагаю, наши голоса звучали не так уже тихо, как мы думали.
- Этри, - сказал мой дед. Он кивнул и добавил, - у нас тут... личная беседа.
Этри, глава свартальвского посольства, бросил на Эбинизера взгляд, в котором не было ни сочувствия, ни понимания.
- Перенесите ее в другое место. Вы пугаете детей моего народа. Пока вы находитесь в моем доме, МакКой, вы будете вести себя вежливо и благопристойно.
Заявление было прямым, бескомпромиссным, и в нем не было даже намека на то, что может быть хоть как-то иначе. Я поднял бровь, глядя на свартальва. Я знал, что он пользовался большим уважением в сверхъестественном сообществе, что обычно говорило о большой личной силе, но только дурак мог противостоять Эбинизеру МакКою.
(Да. Я отдаю себе отчет, о чем это говорит; я делал это уже минут как десять.)
Старик сделал неторопливый вздох и после огляделся. Его взгляд задержался на Мэгги, и внезапно он, казалось, слегка сдулся. Это было все равно, что наблюдать, как он стареет на десяток-другой лет за пару фраз.
И я вдруг по-настоящему подумал о том, что сказал в гневе, и мне стало стыдно.
- Конечно, - сказал старик. - Я приношу официальные извинения за то, что дискуссия вышла из-под контроля и что я потревожил детей вашего народа. Мне нет оправдания и я прошу простить мою неосмотрительность.
- Да, - сказал я. - Тоже самое. Я тоже.
Этри с минуту смотрел на Эбинизера, потом перевел взгляд на меня и слегка закатил глаза, прежде чем кивнуть.
- Полагаю, этот визит окончен, чародей МакКой. Я пришлю ваши вещи к главным воротам.
- Нет, погодите, - сказал я. - Сэр, я не имел в виду...
- Разумеется, вы правы, Этри, - сказал резким голосом Эбинизер. Он начал отворачиваться.
- Сэр, - сказал я.
- Пора идти, - устало сказал Эбинизер. - Надо делать работу.
И он ушел.
Я не видел, как Остри вошел в сад, но охранник тихо шагнул вперед, чтобы последовать за стариком. Я изобразил ему жест "будь полегче".
На секунду лицо свартальва застыло, но потом что-то вроде сочувствия смягчило его, и он кивнул мне в ответ.
Этри смотрел ему вслед. Затем он бросил на меня непроницаемый взгляд, покачал головой и ушел. Остальные свартальвы последовали за ним.
Как только все ушли, Мэгги поспешила ко мне и обняла за пояс. Я отцепил ее, поднял и прижал к себе.
- Это была моя вина? - спросила она меня дрожащим голосом. - Я хотела... хотела поговорить с дедушкой, но не смогла произнести ни слова. Я не хотела, чтобы он разозлился и ушел.
Мое горло сдавило, и я закрыл глаза, прежде чем слезы успели сбежать.
- Ты не виновата, тыковка. Это не твоя вина. Ты отлично справилась.
Она вцепилась мне в шею так крепко, что мне стало не по себе.
- Тогда почему он разозлился?
- Иногда взрослые не соглашаются друг с другом, - сказал я. - Иногда они злятся и говорят вещи, которые причиняют боль, хотя они этого не хотят. Но это пройдет. Вот увидишь.
- О, - сказала она.
Мыш подошел ко мне и прильнул к ногам молчаливой поддержкой.
- Дедушка придет на Рождество? - спросила она.
- Может быть.
- Хорошо, - сказала она. - Ты на меня злишься?
- Нет, - ответил я и поцеловал её в макушку. - Ты моя тыковка.
- Хорошо, - сказала она. - Я все еще хочу блинчики.
- Пойдем приготовим, - сказал я.
Хвост Мыша с надеждой забарабанил по моей ноге.
Но сначала мы все на мгновение замерли, утешаясь близостью друг друга.
Глава 5
- Конечно, все прошло хреново, - сказала Кэррин. - Это же была стычка с кем-то из родных. Поверь мне, семейные ссоры самые худшие.
- Семья еще не объединилась, а уже ругается, - пожаловался я.
- Судя по тому, что я видела, выглядит она довольно объединенной, - сухо сказала она.
- Ну да, конечно. У меня никогда не было возможностей поругаться с семьей, - сказал я.
- У меня были, - сказала она. - Все заботятся о всех остальных, так что когда ты выходишь из себя и говоришь что-то ужасное, это задевает еще больше. И слишком многие вещи остаются недосказанными. Это самое худшее, я думаю. Все думают, что знают остальных лучше, чем они сами, так что молчание ты заполняешь вещами, которые на самом никто не говорил. И не думал. И не думал говорить.
Я нахмурился и спросил:
- Это ваше профессиональное мнение, доктор Мёрфи?
Она фыркнула, замолчала и сжала мою руку своей. Ее хватка была маленькой, сильной и теплой. В последнее время мы часто держались за руки.
Я пришел, чтобы приготовить ей ужин. Мои кулинарные способности скромны, но вполне пригодны, и мы оба вдоволь наелись жареной в духовке курицей с картофелем и свежим салатом. Кэррин с трудом передвигалась по кухне со своими плечом и ногой, и всеми эти фиксаторами, которые ей приходилось носить, чтобы держать их неподвижными. И ее уже тошнило от еды, которую можно было заказать с доставкой, после того, как она пролежала несколько недель.
Я приходил пару раз в неделю и готовил ей ужин, когда дети Карпентеров могли посидеть с Мэгги.
- К слову о докторах, - ровно произнес я, - что тебе сегодня сказал врач?
- Первый раунд операции прошел хорошо, - сказала она. Она выдохнула и положила голову мне на плечо. Мы сидели на диване у нее в гостиной, раненая нога покоилась на пуфике, который я для нее раздобыл. Она была крохотной штучкой, ростом около пяти, весьма мускулистых, футов. Светлые волосы, чистые, но растрепанные. Трудно держать их порядке, когда ты орудуешь всего одной рукой. Никакого макияжа.
И она выглядела уставшей. Кэррин Мёрфи находила невозможность работать во время выздоровления весьма утомительной.
Она получала ранения из-за меня. Я в них не был повинен, как я продолжал себе твердить, но по итогу, она оказывалась там, где её травмировали, потому что я попросил ее там быть. Можно сколько угодно спорить о свободе воли, причинно-следственных связях и личном выборе, но дело в том, что если бы я не втянул ее в это дело, она, вероятно, сейчас была бы на одной из своих тренировок по боевым искусствам.
- Второй раунд может начаться на следующей неделе, - продолжила она своим профессиональным голосом, бесстрастным, лишенным всяких эмоций и используемым в основном, когда ее что-то очень, очень расстраивало. - Еще три месяца гипсовых повязок и фиксаторов, а потом еще полугодовая терапия, отучающая от обезболивающих, и если все пройдет очень, очень хорошо, он думает, что я смогу ходить без трости. До тех пор, пока мне надо будет делать это очень быстро.
Я нахмурился.
- А как же твои тренировки?
- Повреждения, - сказала она, голос ее был не столько спокойным, сколько... мертвым. - В колене, плече, локте. Они рассчитывают вернуть мне пятьдесят процентов. Основной функции. Не спортивной.
Я вспомнил ее крик, когда Никодимус пнул ее в колено. Жуткий, влажный хруст, когда он спокойно вырвал ее руку из основания, повредив плечо и одновременно чрезмерно растянув локоть. Он сделал это намеренно, причинил столько вреда, столько боли, сколько мог.
- Я больше не смогу быть собой, - прошептала она.
У нее и раньше были травмы, и она оправилась от них.
Но у всего есть свой предел. Она лишь человек.
Мы сидели в тишине, нарушаемой лишь мерным тиканьем старых дедушкиных часов.
- Если есть что-то... - начала она.
Я покачал головой.
- Когда дело касается исцеления, магия не шибко опережает медицину. Наши учатся у ваших. Если только ты не хочешь сделку с дьяволом.