Жюстина села на свою сторону их дивана, поджав под себя ноги, и выглядела очень маленькой.
- Это плохо, - тихо сказала она. - Не так ли?
- Это... - Я выдохнул, тщательно подбирая слова. - Противно. Это не та проблема, которую я могу взорвать или сжечь.
- Думаешь, он сможет выкрутиться? - спросила она.
Адские колокола. Если и был какой-то выход из этой ситуации, то я не представлял, как ему это удастся. У свартальвов были свои пороки и добродетели: те, кто никогда не обижает других, не видят особой ценности в прощении. Томас предал их. Они не успокоятся, пока чаша весов не будет уравновешена их удовлетворением.
- Я думаю, - сказал я, - что еще не все закончено. Вполне возможно, что эмиссар найдет способ разрешить ситуацию без дальнейших жертв.
Ее темные глаза внимательно следили за моим лицом.
- Ты думаешь, что так и будет?
- Я не знаю, - сказал я. - Мы почти не разговаривали, но Томас хотел, чтобы я приехал к тебе и убедил тебя, что он тебя любит.
Она нетерпеливо фыркнула и скрестила руки на груди.
- Если он любил меня, то почему... - Она прикусила губу и склонила голову, напускная маска дала трещину. Она вздрагивала в тишине какое-то время, прежде чем ее голос прозвучал снова, выцветший и потрескавшийся по краям. - Но почему? Почему, Гарри? Я не понимаю, почему он так поступил.
Проклятье. Я тоже не понимал. События развивались так быстро, что у меня не было времени сесть и задать себе несколько простых вопросов. Например, какого черта мой брат пытался убить короля свартальвов? Было ли это вообще тем, что произошло? Или это было только то, что произошло с точки зрения свартальвов?
Что сделал мой брат? Зачем он это сделал?
Еще больше вопросов, на которые нужны ответы. В таком случае, мне потребуется рулон газетной бумаги, чтоб все их записать.
Что ж. Ответим на несколько вопросов. Начиная с того, почему мой брат напал на свартальвов. И почему Этри все еще жив, если мой брат намеревался убить его? Что бы вы ни говорили о Томасе, он хорош в бою. Действительно хорош. Я видел, как он брался за ружье и клинок больше раз, чем мог сосчитать.
И каждый раз, когда он делал это, мой брат вступал в бой с ясным умом и намеренно. Томас умел драться, но делал это не ради забавы. Так что в этом крылся ответ на один из вопросов.
- Что бы он ни сделал, - сказал я. - У него была веская причина.
- Какая причина? - спросила она срывающимся голосом.
- Будь я проклят, если знаю, - сказал я.
- Он рассказал тебе, - сказала она. - Обо мне. Нас.
Она положила руку на живот.
- Да, - сказал я. - Эм. Поздравляю.
- Но что если он... если он не вернется домой...
Я сидел, чувствуя себя беспомощным.
- Эй... Жюстина, эй... Он все еще жив. И я позабочусь, чтобы так и было.
Она посмотрела на меня, распущенные волосы прилипли к слезинкам на ее лице.
- Ты?
О боже.
Когда она посмотрела на меня, я понял, что какая-то часть меня приняла решение, не связавшись с моим сознанием. Снова.
Я собирался сохранить жизнь моему брату или умереть, пытаясь. Не имело значения, кто стоял на пути. Даже если это были Этри, Мэб, Лара и весь Белый Совет в придачу.
О господи.
Усиливались цикличные ветра. Беспрецедентные количества акул сбивались в стаю. Студийные боссы скрывались с контрактами на сиквелы фильмов, до бесконечности.
- Да, - тихо сказал я. - Я.
Она наклонилась вперед, в ее глазах была мольба.
- Ты обещаешь, Гарри? Ты?
- Да, - сказал я. - Я. Даю слово. Жюстина.
Потом она сломалась, склонившись над руками, которыми она баюкала свой еще плоский живот, и всхлипнула.
Я не мог сесть на то место на диванчике, где должен был сидеть мой брат. Но я опустился на колени рядом с ней и обнял ее за плечи.
- Эй. Эй. Я здесь.
Жюстина обмякла и заплакала.
Глава 11
Я стоял в коридоре, после того как Жюстина закрыла за мной дверь, и чувствовал себя ужасно.
Мой брат умрет, если я ничего не сделаю.
Жюстина была разбита горем. Я мог только сидеть, как деревянный болванчик, обнимая ее и говорить: Ну, ну.
Моя квартира в доме свартальвов явно осталась в прошлом. Как бы ни складывались дела с Томасом, я не собирался держать Мэгги в одном здании с людьми, которые либо убили моего брата, либо жаждали отомстить ему. Так что даже если я переживу следующие несколько дней, я собирался приглядывать за движением на той стороне, что никогда не помешает.
Кроме того, были еще такие мелочи, как мирные переговоры с Фоморами, политические беспорядки внутри Белого СоветА и возможность того, что я буду изгнан из него. Что лично меня не очень огорчало. Белый Совет был в основном головной болью всю мою жизнь, но... они также дали мне приют в своей общине. За эти годы я нажил себе немало врагов. Одна из причин, по которой они не приходили все время открыто убивать меня, заключалась в том, что Белый Совет маячил на заднем плане, хранители тайн Вселенной, мужчины и женщины, которые могли протянуть руку из любой точки мира и нанести удар своим врагам. В последний раз, когда кто-то из подписавших Соглашения наций попытался открыто напасть на меня напрямую, какой-то негодяй скинул спутник с орбиты прямо ему на голову.
Конечно, у него были свои причины для этого, но что касается всего мира, то Белый Совет говорил просто и ясно: связываясь с одним из нас, ты связываешься со всеми нами.
Если они проголосуют против меня, это покровительство исчезнет. Никто не прикроет меня, даже теоретически.
Никто, кроме Мэб.
Конечно, в определенных обстоятельствах я доверял Мэб свою спину больше, чем кому-либо из живых. Может, она и чудовище, но сдержала слово и осталась на стороне своего народа. Но даже в этом случае я не питал иллюзий относительно того, что она хочет, чтобы я был более податлив к ее различным потребностям. Она хотела, чтобы я был злее, холоднее, темнее, безумнее, потому что это сделало бы меня более способным выполнять работу Зимнего Рыцаря. Я знал, что Мэб не сможет слишком сильно толкнуть меня в этом направлении, потому что это разозлит некоторых людей в Совете - а объединенный Белый Совет был силой, которой даже Мэб не могла бросить вызов.
Но если бы я был изгнан из милости Совета . . . Что ж. Без угрозы действий вплоть до тотальной войны, чтобы защитить чародея с хорошей репутацией, Мэб была бы свободна сделать намного больше, чем предложить мне свежие печеньки, когда дело дошло бы до подталкивания меня к темной стороне.
Я постоял там некоторое время, раздумывая. Томас отправился в охоту на Этри. Это было личным? Вряд ли. Томас был, кхем, в фаворе у свартальвов. Особенно у женщин. Я не думаю, что он хоть раз даже говорил с Этри.
Тогда, было ли это как-то связано с ревностью? Может быть Томасу пришлось защищаться, или пытаться донести что-то до ревнивого дружка? Или брата?
Опять же, сомнительно. Свартальвы не понимали концепции сексуальной моногамии. Их пары основывались на общих ценностях, биологических или иных, и за пределами железного кодекса чести, когда дело касалось заботы о потомстве, они находили обычный человеческий подход к сексуальности сбивающим с толку. Если бы я сел обедать с Этри и заявил, что трахнул его сестру, Этри счел бы это замечание небрежным интересом и поинтересовался, понравилось ли мне.
Окей, я сейчас скажу кое-то немного злое - мой брат вообще не сложный парень. Ему нравится, по порядку, Жюстина, секс, физические упражнения, еда и питье, а иногда и драка с кем-то, кто нарывается. Последнее, по-видимому, не включало в себя Этри и его людей, которые, как группа, были примерно такими же угрожающими, как амиши в ваш обычный день. Так что причин, по которым Томас захотел бы убить Этри, было немного.
А может быть, он и не хотел. Предположим, что я был среднестатистическим завоевателем мира, смутьяном с манией величия, и я хотел, чтобы Томас убрал кого-нибудь для меня. Как мне заставить его сделать это?
Очевидный ответ. Когда я уходил, она все еще вытирала слезы, которые время от времени появлялись на ее щеках.
Если кто-то угрожал Жюстине, то, по крайней мере, за ней следили. Но кто мог это сделать?
Чтобы ответить на этот вопрос, полагаю, что должен выяснить, кто наблюдает за ней, и расспросить их.
Я хрустнул костяшками пальцев и принялся за работу.
Я быстро осмотрел коридор перед их квартирой и ожидаемо ничего не нашел. Лара и ее охранники уже осмотрели это место, а мой брат унаследовал остатки маминого могущества. Он не был даже близко похож на чародея, но у него было достаточно сил, чтобы разбираться в магических схемах, и было бы чертовски трудно шнырять по этому коридору, накладывая заклинания для слежки в течение часа или двух, оставаясь незамеченным.
Я провел второй, более тщательный осмотр, чтобы быть уверенным, а затем пошел наружу, медленно, с открытыми чувствами, чтобы воспринимать любые магические силы, которые могли бы тут присутствовать. Я даже быстро посмотрел на швейцара Зрением - опасной практикой открытия разума перед сырой энергией мироздания. Зрением ты видишь вещи такими, какие они есть, и запоминаешь все, что видишь, и никакие чары не могут от этого скрыться.
У меня ничего не было. Швейцар был чист, говоря магическим языком, или, по крайней мере, не пострадал от психической атаки, которая могла бы его принудить. Кто-то мог бы так же легко его подкупить, предположил я, хотя был уверена, что люди из Службы безопасности Лары достаточно хорошо прикрыли бы его. Черт возьми, если уж на то пошло, я предположил, что швейцар был одним из людей Лары. Это было бы вполне в ее стиле.
Поэтому я отправился на поиски снаружи, так же чутко реагируя как на любые магические проделки, так и на любую обыденную подозрительную активность. Я осторожно обошел здание, все мои чувства были открыты, и нашел... абсолютно ничего.
В этом не было никакого чертова смысла, поэтому я проделал это снова, только медленнее и тщательнее, не закончив до полуночи. По-видимому, вокруг было очень много ничего. Но, по крайней мере, мне потребовалось полтора часа, чтобы определить это.
Я прорычал что-то себе под нос, повернулся, чтобы снова уйти, и приготовил Зрение, чтобы быть абсолютно уверенным, что ничего не пропустил.
- Когда собака слишком сильно гонится за запахом, - сказал мужской голос позади меня, - она не следит за своим собственным следом. Чародей должен быть лучше.
Я совершенно не подпрыгнул от неожиданности. Ни чуточки. Я спокойно повернулся и с огромным достоинством посмотрел на говорившего со стоическим спокойствием, и никто из вас не может доказать обратное.
Я обернулcя и увидел Эбинизера, выходящего из-за завесы с обрубком посоха в руке. Он смотрел на меня довольно долго, его морщинистое лицо было лишено каких-либо эмоций.
- Немного поздно становиться вашим учеником теперь, сэр, - сказал я.
- Ты удивишься, - ответил старик. - Хосс...
- Занят, - резко сказал я. - Работаю. Как вы меня нашли?
Старик стиснул зубы и с минуту смотрел в никуда.
- Гарри, о Томасе Рейте ходят слухи. Как только я узнал, кого удердивают свартальвы, я решил, что ты будешь в одном из двух мест. Это было первым.
- Если хотите стать детективом, можете год поработать у меня подмастерьем, - сказал я. - Если моя лицензия еще действительна. Честно говоря, я был слишком занят, чтобы уделять Чикаго столько внимания, сколько он считает нужным.
- Хосс, Томас Рейт не твоя забота, - сказал Эбинизер.
Черта с два не моя.
- Черта с два не моя, сэр, - сказал я. - Я обязан ему жизнью, несколько раз.
- Дело не в этом, мальчик, - сказал Эбинизер, с трудом сохраняя спокойствие в голосе. - Это не о правильном и неправильном. Речь идет о власти и территории.
У меня болели ноги. И я не ребенок, чтобы выслушивать лекции о том, как устроен этот проклятый мир.
- Знаете, забавно, как часто я слышу, что люди, которые собираются сделать что-то ужасное, говорят о правильном и неправильном, - сказал я. - Это словно, как если бы они знали, что собираются сделать что-то ужасное, и просто не хотят столкнуться с какими-либо негативными последствиями, связанными с их выбором.
Мускулы у основания челюстей старика вздулись так, что стало казаться, будто он контрабандой перевозит грецкие орехи.
- Прошу прощения?
- Он мой союзник, - сказал я. - Мой друг. Я помню, как вы когда-то рассказывали мне о том, как надо отвечать на преданность. Что когда вы получаете ее, вы должны ответить тем же, иначе можно начать смотреть на этих людей, как на вещи, которые можно использовать.
- Я говорил как на монеты, которые надо потратить, - отрезал старик, и в его голосе чувствовался жар. Что было признанием того, что я был прав, помимо прочего.
Мы обменялись взглядами, и выражение его лица сказало мне, что он знает, о чем я думаю, и это разозлило его еще больше.
- Ты думаешь, что знаешь мир, - сказал старик. - Ты еще только начинаешь. Ты еще не видел, как это бывает. Как это может быть плохо. Как жестоко.
Я вспомнил лицо Сьюзен. В самом конце. И ярость, которая прошла сквозь меня, была раскаленной и странно далекой, как увидеть фейерверк из пролетающего самолета. До меня донесся запах древесного дыма, и аллея внезапно наполнилась золотисто-зеленым светом от рун моего посоха.
- Может быть, я что-то видел, - ответил я, и мой голос звучал совершенно спокойно.
Морщины на лице старика стали плотнее и глубже при резкой смене освещения, лицо его потемнело, а голос стал мягким и молящим.
- Ты опустил ноги в воду и думаешь, что знаешь океан. Боже мой, мальчик, надеюсь, ты никогда не увидишь того, что видел я. Но если ты будешь продолжать в том же духе, то получишь что-то еще хуже. Я пытаюсь защитить тебя от ошибок, которые чуть не убили меня. Это убило так много людей, о которых я заботился.
Я подумал о Кэррин. О Никодимусе, умышленно, эффективно ломающем её тело. Насовсем. Это была одна из тех тихих, околозимних ночей. Я был достаточно близко, чтобы услышать, как рвется хрящ.
Руны на моем посохе начали чернеть, и зрачки сузились.
Внутри моей головы голос Кэррин тихо предупреждал меня о том, что ссоры с семьей причиняют гораздо больше боли. Но голос моего гнева был гораздо громче. К этому времени Зимняя мантия была настороже и заинтересовалась происходящим, посылая толчки адреналина в мой организм, готовя меня к бою.
Я вложил в свой голос столько гнева, сколько смог, это был мой единственный выход.
- Сьюзен испробовала твой вариант. И если бы они были умнее, а не одержимы жаждой мести, Красная коллегия могла бы убить Мэгги в тот же день вместе с ее матерью, тобой и мной. Так что расскажи мне еще раз, какой это замечательный план - отослать ее.