Фонберин увлёкся. Его ласки чередовались со словами, иногда ласковыми, иногда грубыми. Он шептал о моем вкусе, шептал о характере и обещал, много обещал. И о том, как сломает, подчинит, подомнёт и о том, как мне понравится, ка доставит удовольствие. Я не вслушивалась. Лишь внутри все сильнее разгорался огонь, злость, ненависть Это давало сил и снаружи я была все так же надменной и равнодушной. А он, я чувствовала, как он менялся, он словно не завоёвывал, а подчинялся. Все больше ластился и тёрся. Ласковым щенком пытаясь заслужить похвалу и нежность хозяйки. Он не замечал изменений в своём поведении. Но я видела и чувствовала. Как и реакцию стаи на эти изменения. Фонберин опустился на присядки лаская меня, и я перевела взгляд на стаю у костра. Бегло просмотрела застывших оборотней и поймала, зацепившись взглядом за знакомое лицо. Того самого мужчины, который мне шептал не о, что говорил во всеуслышание, того самого из совета этой стаи, кто сжимал одной рукой мальчонку пытаясь второй закрыть ему глаза. Того. В чьих глазах первым увидела вялый огонёк надежды. Сейчас он сидел, расправив плечи и прямо смотрел. Нет, не со страхом и не с вожделением. Он не рассматривал меня скользя липким взглядом по телу. Нет. Он смотрел прямо мне в лицо, в глаза. И в его взгляде бушевал огонь. Там уже была не просто надежда, там была твёрдая уверенность и вера. Вера в меня. Я видела это и чувствовала. Он, этот мужчина чьего имени я не знаю, он словно вливал в меня силу своим огнём, своим взглядом, своей верой, уверенностью.
Фонберин не добившись успеха своими ласками стал подниматься, продолжая ласкать я зыком. Медленно, уверенно. Он решился. Сейчас он поднимется и перейдёт от ласк к действиям. В голое мелькнула предательская мысль о Серее, нет, я не винила его в том, что он опоздает или не придёт. Таких глупостей в моей голове не рождается. Не винила и в самой ситуации с Фонбериным, я понимала, я давно была целью этой семейки. Не сейчас та раньше или позже, но мы бы встретились. Я лишь радовалась, тому что в моей жизни был Сергей и понимала, что после того, что сейчас произойдёт я ещё долго не подпущу к себе никого. Ну а Сергея его, наверное, никогда. Не наказывая, а наоборот, освобождая.
Я вернулась взглядом к Фонберину когда он встал передо мной. Он взял мои волосы в куру и глубоко вдохнул мои волосы.
Ты вкусно пахнешь и скоро будешь пахнуть только мною.
Он приблизился ко мне ближе. Провёл рукой по щеке. И стал спускаться к бёдрам смотря на меня. В его глаза блестела страсть, вожделение и нетерпение. Он приблизился к моему лицу едва касаясь поцеловал губы. И в этот момент подхватил меня под бедра. Я не сдержалась. Моя бравада дала трещину, и я отвела взгляд и отвернулась. Он торжествующ рыкнул мне в шею пытаясь войти в меня. Не так это и легко с девушкой, привязанной к столбу.
Развязать.
Рычит двоим за моей спиной. И они отпускают меня в руки Фонберину. Ему не удобно, я слишком низко, сама низкая и мелкая, да ещё и привязанная так, что не подвижна особо. И когда я оказываюсь всем весом в его руках. Он снова вдыхает мой запах у шеи и трётся щекой об неё. Я опять смотрю вперёд. Но уже нет той уверенности и безразличия. Нет, мои чувства ещё не вырвались наружу, но я чувствую, что уж скоро. Но теперь вся боль меня поглотила. Я явственно ощущаю каждое противное мне касание и его запах, и дыхание на моей коже. Он трётся своей щекой об мою. Шепчет «моя». И целует, едва касаясь губами. Крепко держит под бедра слегка сжимая ладони. Ему приходиться изгибаться стоя чуть дальше склонившись. Мой рост и то что я все ещё привязана к столбу даёт мне небольшую отсрочку.
Он опять трётся своей левой щекой о мою правую цепляя укушенную им же до крови мочку уха и снова капает кровь из потревоженной раны. Он подхватил губами и слизал кровь. А потом ещё нагнулся и уже правой щекой потёрся о мою шею и плечо. Именно сейчас меня развязали. Его шея, открытая и прямо передо мной, вот онатут. В олове словно стая птиц взметнулись воспоминания, когда мой волк рассказывал мне о стае и о вожаках. О том, как можно стать вожаком. Волей и силой. Я действовала на инстинктах доверившись моей волчице себе самой. Я вцепилась в горло своего врага. Не рвала, нет. Стоит мне разомкнуть челюсти и второго шанса у меня не будет. Обмякнув в его руках и оперившись затёкшими и усталыми руками в его грудь. Я с огромным трудом подтянулась и опёрлась в плечи. Только сейчас заметив на руках звериные когти и чувствуя уже совсем не человеческие зубы. В рот и по шее текла чужая и горячая кровь. Я чувствовала её солоноватый вкус. Я чувствовала, как с каждым ударом его трусливого сердца мой рот наполнялся и по шее стекало все больше крови. Порвать, уничтожить, единственное моё желаниеубить. Но чувства и желания бьются о стену хладнокровного расчёт. Разожму челюсти и все, он или убьёт меня, или просто не даст второго шанса. Он держит меня на весу, боясь лишнего движения. Любое его не обдуманное движение приведёт к его смерти. Он медленно прижимает меня к себе. Я чувствую его голое тело своим. Чувствую его дыхание рваное. Я чувствую запах его крови и страха. Это пьянит, и я чуть сильнее сжимаю челюсть рыча. Он отваживается заговорить. Медленно, не громко и голосом ласкового и нежного, даже любящего
Ну же, девочка моя сладенькая. Отпусти, будь умницей. Заигрались. Не стоит рисковать. Ты же не хочешь стать убийцей? Не хочешь убить и попасть в тюрьму. Ты же сломаешь себе жизнь. Не стоит детка.
Он хочет успокоить. Хочет отвлечь. Хочет заговорить. Он понимает, что я не разбираюсь в законах стаи и пытается на этом с играть. На глупости мелкой девчонки и её неосведомлённости. Только кто из нас двоих ещё глуп?! Даже если бы мне не рассказал в тех снах мои серый хитрый волк подробностей как стать вожаком. Даже не зная того что я знаю. Кто сказал этому глупому «мальчику», возомнившему себя вожаком, что «девочка» глупа. Что «девочка» не понимает, что, если отпустит его сейчас, разомкнёт челюсти, что она поверит и что выживет. Или что этот «мальчик» не продолжит с того на чем остановился или не начнёт с начала и сделает её своей, как и обещал.
Злость. Ненависть. Они отрезвляют и дают силу ослабшим от усталости и побоев рукам и челюстям. Рычу и сжимаю ещё сильнее челюсти на его шее, чуть-чуть, но достаточно чтобы пробить артерию. Сейчас от кровопотери его спасает только мои челюсти. Чуть ослаблю и откроется кровотечение через артерию, дёрнуть и порву, сожму сильнее и пробью насквозь. Когтями я впиваюсь в его плечи, на которые опираюсь и ослабляю хватку, снова впиваюсь. Он матерится, и крепче сжимает мои бедра прижимая к себе терпит. Угрожает. Я рычу, плюясь и брызгаясь его кровью. Он замолкает, но ненадолго. Дышит рвано и не глубоко. Боится пошевелиться. Его жизнь сейчас на кончиках моих челюстей. Буквально в моих зубах-клыках. И я продолжаю впиваться когтями и отпускать, а потом опять впиваться. Он крепко держит.
Ты хоть понимаешь, что означает наша поза? Ты хоть представляешь насколько это все интимно, девочка моя.
Фыркаю и снова со звуком выплёвывается и разбрызгивается кровь, его кровь.
Значит знаешь. Он меняет тон. Больше нет в голосе нежности и ласки. Нет компромисса и нет уговоров. И когда успел просветить, щенок.
Он злится. А я довольно растягиваю губы в улыбке. Теперь передо мной тот самый Вячеслав Вольфович Фонберин. Достойный своих братьев, равный им по отсутствию морали, принципов, силы воли и взявший е своё силой ослабив до предела стаю. До того предела, когда ему не смогут противостоять. Мой личный враг и враг всей моей стаи и не только моей. Я словно всем телом почувствовала, как он изменился. С него спало наваждение страсти и вожделения, давно, ещё тогда, когда мои челюсти сомкнулись на его шее. Но его игра прекратилась именно сейчас, в этот момент. Голос стал жёстким, привыкшим приказывать и подчинять. Руки на моих бёдрах напряглись и когти впились глубоко в тело. Он словно стал твёрже, жёстче и увереннее.
Что ж, сучка. Надо было тебя брать сразу. Это не победа. Это подлый удар. Тебя не признает моя стая если убьёшь меня так. Да и сама сея съешь с потрохами если сейчас убьёшь. Если вообще сможешь убить. Это ведь не так просто, оборвать чью-то жизнь. Тем более так, подло и кроваво.
Я фырчу и закатываю глаза. И о подлости мне будет говорить эта шавка? Довёл стаю до изнеможения. Рвал, ломал, калечил своих же, не жалея не старого не малого. Убивал, насиловал чужих. Не совести. Ни морали. Зато учит меня, критикует. Он не видит, как я закатываю глаза, как кривлю губы в подобие лживой улыбки, но чувствует мой настрой, мой скептицизм. Ощущает брызги и потеки собственной крови. О да, нервничай, «мальчик», твоя жизнь на кончиках клыков «мелкой сучки».