Бежевое пятно, вполне могущее быть лицом Тиркилда, висело где-то над головой.
- Боюсь, не миновать мне Малого Искупления за сии дела. - Его голос был размыт и широк, как океанский прибой. - Фримен Шейд, должен сказать вам, что по чистой случайности - печальной для вас - мой дражайший отец, Рыцарь куда более славный и благородный, нежели моя жалкая особа, был подло убит. Ассасином из Монастырей. Теперь вы понимаете лучше?
Камень становился плотью и обратно, мои руки и ноги спазматически дергались; я не мог даже пошевелиться. - Будь я... проклят...
- Да, знаю, это черный грех, обвинять человека за преступление его брата; но я понял, что не смогу противостоять радости. Хоть чуть-чуть. Отсюда и ожидание Малого Искупления, о котором я упоминал. В некоем грязном уголке души я нахожу надежду, что вы продолжите играть в увертки и бросать нечестивый вызов, дабы я мог применять Руку Хрила к вашей грешной голове, пока из глазниц ваших не выльются остатки гнусных монашеских мозгов!
Тело вспоминало и напоминало о себе. Я обратил это себе на пользу, обвившись вокруг медицинбола из колючей проволоки, что вырос под ребрами.
- Мне будет так жаль... жаль вашего папу и вашу грязную душу и так далее... - Струйка крови изо рта тянулась к камням пола. - Если вы не выбьете из меня все дерьмо вместе с...
- Встать можете?
- А нужно?
- Вам не понравится использование сапога.
- Я и от рук не фанатею. - Я выставил свою руку. - Ладно, погодите. Сдаюсь. Дайте пару секунд на передых, а?
Тиркилд развел руками, сочувственно улыбаясь.
Я нащупал одну из каменных скамеек у стены и вполз на нее. Камера кружилась, стены напирали, живот свело; я встал, проковылял мимо стражника к медной вазе в углу, чтобы решительно избавиться от сыра, орехов и сухофруктов, коими перекусил час или два назад.
Снова упав на колени, опершись на вазу, я выблевал кровью. - Имеет ли значение, если я расскажу правду?
- Каждое правдивое слово удаляет одно пятно с вашего смрадного сердца, - довольным тоном сообщил Тиркилд.
- Никогда не слышал о говенном Лике Свободы, пока вы не произнесли эти два слова.
- Давайте, фримен. Не испытывайте мое терпение.
Я собрался с силами и встал, шатаясь. - У тебя тоже есть чувство истины, сраная башка. Я вру?
Тиркилд вздохнул. - Фримен Шейд, вам ли убеждать меня, будто чувство истины Нашего Владыки Отваги нельзя обмануть темной магией эльфов?
Рвотный узел в брюхе завязался сильнее. - Эльфов?
- Теперь вы попытаетесь сказать, что эзотерик из Анханы случайно наносит визит Орбеку Черному Ножу из Анханы прямо сейчас?
- Анхана?.. Чтоб меня. - Я поднес руку к глазам. - Поиметь меня как юного козла. Лик Свободы. Проклятая Кайрендал.
- Ага, вот. Видите? Возможно, вы все же поделитесь истиной.
- Что ж, скромнице-истине, похоже, требовалось набраться храбрости, чтобы высунуть нос на божий свет.
Он побуждающе протянул ко мне дубовые руки. - Расскажите об этой Кайрендал.
- Вот дерьмо. Спросите о чем другом. Ненавижу эту чокнутую шлюху. - Я утер рот рукавом. - Так дело в том, что "нужно-освободить-бедных-угнетенных-в-дупу-трахнутых огриллонов"?
- Только поглядите. - Тиркилд просиял. - Давайте, выгоняйте скромницу-истину из ее норки... - Он многозначительно согнул руку. - Или желаете, чтобы я пригласил ее сам?
- Я просто догадываюсь... - Тяжело дыша, я гадал, не готов ли снова сблевать. Кажется, нет.
Проклятие.
Не будь я таким одурелым, догадался бы обгадить ублюдку весь доспех.
- Да... понимаю. Три года назад Империя даровала Народу свободу. Может, и вы слышали. Теперь они полноценные граждане. С правами человека.
Тиркилд горестно покачал головой. - Анханцы.
- Не начинайте. Кайрендал... вот дерьмо, даже не знаю, как теперь ее звать. Назовем Герцогиней; имя не хуже другого. Она перворожденная - вы зовете таких эльфами - ведущая некие весьма успешные дела в столице. Почему успешные, спросите? Она держит также преступный синдикат, крупный... выросший из банды Лабиринта, из трущоб района, именуемого Лик. Так что они звались "ликами". Поняли? Если кто-то завел подпольное дерьмо "свободу гриллам", она к этому причастна. Вот серьезная проблема для вас. Она очень богата и могущественна, чертовски умна и совершенно безжалостна. Уж не говорю про связи. По всему по этому она так успешна.
- Друзья на самом верху, да?
- Привыкла давать самому Императору. Это считается?
Тиркилд кивал, принимая новости с печальной улыбкой гения. Стража даже не моргала.
- Ох, ради всего дурного. - Я потряс больной головой и выплюнул еще один мерзкий сгусток. - Когда я дойду до того, чего вы еще не знали, дайте знак, а? Помашите флагом, ладно?
- О, да, все верно. У нас есть способы узнавать истину, сами видите.
- Значит, снова начнете катать меня от стенки к стенке?
- Вполне возможно. Теперь, когда вы поняли, что можете быть честны со мной, когда сделали усилие... - его руки снова согнулись, - будьте достаточно откровенным.
- Дерьмо.
- Такое часто случается в подобные долгие полдни. Давайте перейдем к вашему, гм, брату... и его дружкам по Дымной Охоте.
- Дымной Охоте?
- О да, фримен. Вы же знали, что дело идет к ней?
Я глубоко вдохнул и со стоном выдохнул. Поднял голову. Она весила пару тонн. - Полагаю, истина в этом дерьмовом случае особенно пуглива.
Тиркилд ободряюще улыбнулся.
Я кивнул ему. - Похоже, она забилась в мою гнусную монастырскую жопу. Попробуйте, может, сумеете высосать ее наружу.
Губы Тиркилда шевельнулись, рождая мелодичное слово; в этот раз я не заметил мановения.
Рука вошла мне под грудину, шок прокатился по хребту и печени, и почкам, от макушки до подошв, и вокруг меня стал один воздух, я полетел и врезался в угол потолка и стены, затем по пути вниз шлепнулся на скамью; но удар о каменный край с высоты десять футов был едва заметен. Я свернулся вокруг сжавшихся кишок, кровь потекла из губ, пока я вспоминал, как нужно дышать.
- Фримен, фримен. - Тиркилд говорил с искренним сожалением. - Вы же знаете, как меня искушает память о невинно убиенном отце.
Диафрагма содрогнулась и воздух ворвался в легкие, я закашлялся и сплюнул кровавую жижу вверх, в сторону солнечного знака на груди Тиркилда.
Промахнувшись.
Так что мне остались лишь слова. Я выбирал их медленно. Произнес не спеша, ясно и спокойно. Не дав и знака, что обмочился. - Твой отец. Был низкородным. Скотом. Куском дерьма. Трусом. - Я чуть не подавился кровавой мокротой. - Как и ты.
Дыхание вдруг стало тверже. - Он умер на коленях.
Лицо Тиркилда оледенело. - Ты ничего не знаешь о моем...
- Знаю, он умер... - Медленно, ясно и спокойно. - ... с членом монаха во рту.
Тянулась тишина и тишина; лишь тяжелое дыхание, мое и его, задушенное и грубое, общее, связующее нас вместе. Наконец-то понимание потекло в обе стороны.
В тишине - хриплый шепот. - Поднимите его.
Ближайший стражник, покрасневший, блестевший потом от жары, нерешительно перехватил ружье. - Сэр Рыцарь...
Белые глаза Тиркилда обещали убийство, это ему не шло. - Поднять.
Стражник слизнул мутноватый пот с губы, повесил ружье на плечо, на сафари- перевязь. - Как прикажет Рыцарь.
С пола я показал ему зубы со вкусом крови. - Тронь меня - пожалеешь, что еще не убит...
Лицо стражника побелело, нога замерла на половине шага.
Я перевернулся, позволяя холодным камням выпить жар и дрожь из лица. - Ты и твой гребаный папаша... - Я плюнул на пол. - Давай, расскажу тебе об отце.
Я подтянул руки, ноги, встав на четвереньки. Голова свисала ниже плеч. Не было сил ее поднять. - Мой отец, - начал я, - каждый свой поганый день жил с железным сапогом на шее.
Вот она, сила, возвращалась, бежала по спине от поврежденных внутренностей. Я уже мог поднять голову. Встретить взор Тиркилда своим. Его был белым.
Мой - черным.
- Мой отец... не имел брони и гребаной дубины в руке... не имел бога, готового исцелять, не владел скоростью света и мощью грома и прочим вашим дерьмом. Просто человек. И всё. Этого достаточно. Мой отец умирал каждый треклятый день, чтобы...
Дыхание на миг прервалось.
- ... просто чтобы членососам вроде тебя было не очень комфортно править миром.
Тиркилд повторил: - Поднять.
Стражник присел, протянув левую руку, а правой неловко попытался перевесить дробовик назад. Да ради всего святого.