Молила я Матушку Всея не о себео возлюбленных своих, чтоб жилось им на том свете беззаботно и хорошо, а сама ревела в три ручья и мечтала о том, чтобы она тоже забрала меня обратно в своё лоно, где нет страданий и боли.
Знала я, что по ту сторону мне уже ни с сыном, ни с мужем не встретиться, потому как один ушёл от меня слишком рано, а другой суть ужасно поступил, против воли Матери пошёл, и теперь уготовано ему на том свете прощение вымаливать, неприкаянным бестелесным духом томиться.
Ничего у меня не осталось, кроме собственных слёз, и щедро орошала я ими землю в лесу.
И вдруг донёсся до меня голос женский, тоненький, дюже приятный. Мудрые вещи тот говорил, так что я сразу поняла, что своими рыданиями не кого иного, а Матушку привлекла:
«Не плачь, дитя моё, зрю я в твоей душе то, чего ты сама не видишь: ум, волю и милосердие великое. Есть у меня для тебя две новости: радостная и печальная. Радостная, что сын твой прощён за глупую попытку распоряжаться чужой жизнью. Я его отпустила, и теперь он очень далеко отсюда, так далеко, что вам больше никоим образом не повстречаться ни на том, ни на этом свете.
А печальная новость касается твоего мужа. Совершил он проступок более тяжкий, добровольно лишившись главного моего дара, и теперь должен понести наказание».
Услышав это, упала я на валун, присыпанный тонким слоем снега. Прямо тут были выплаканы все мои слёзы, выжаты до последней каплии поэтому хотелось смеяться. Я больше не увижу своего сыназато он помилован богиней, и это самое горькое счастье в моей жизни. За мужа я просить не смела, понимая, что оное бесполезно и скорее разозлит Матушку, нежели разжалобит. Слово еёзакон, не нам, детишкам малолетним, его оспаривать.
«Ты верно мыслишь, ответила она, и в её словах мне послышались игривые, не к месту весёлые нотки. ЯМать, и моё словозакон. Но всегда ли я разумно себя веду по отношению к детям?»
«Всегда!» уверенно заявила я, не допустив ни малейшего промедления в ответе.
«Тогда скажи мне вот что. Ты, как мать, всегда ли была разумна по отношению к Златоглаву?»
Тут я засомневалась. Будь я разумна, разве произошло бы то, что произошло? К тому же где я и где Мать Всея? А она по-доброму рассмеялась: «Не такая уж между нами большая разница! Я тоже порой сомневаюсь в себе, но одно знаю точно: я бы не задумываясь отдала то немногое, что имею, за любого из своих детей, моё сердце обливается кровью каждый раз, когда приходится прибегать к наказанию, чтобы научить вас, наставить на путь истинный»
Я лежала на том валуне, чувствуя, как коченеют ноги и руки. С чего вообще Матерь снизошла до меня, оставшись глухой ко многим другим? Этого я не знаю до сих пор.
«Твой муж будет веками искупать вину, и вы больше не встретитесь, но если и встретитесь, то не узнаете друг друга», добавила Мать строгим голосом. Голос исходил отовсюду, и я была уверена, что окажись прямо здесь, на поляне, случайный путник, то он не услышал бы ни словечка из нашего разговора, поскольку всё сказанное предназначалось только лишь мне.
Я почти забылась там, на холоде, решив про себя, что так, может, будет к лучшемуво мне не было ни капельки сил, чтобы вернуться в селение через лес и засыпанный снегом луг. Искать меня бы принялись не сразу. И тогда Матушка дрогнула, сразу стала мягче, принялась убаюкивать меня:
«Не горюй и не беспокойся, Богданой наречённая, простила я уже твоего мужа, отправила вслед за сыном. Они ещё успеют повидаться, прежде чем их дороги разойдутся на веки вечные».
«Но чем я заслужила?.. Как тебя отблагодарить, Матушка?» слабо прошептала я. Чудилось мне в тот момент, что я наяву вижу, как оба онимуж и сынишкастремительно удаляются от меня, один за другим, и видны мне только их спины. Я слабо окликнула мужа, и он обернулся, помахал мне рукой, а следом помахал и Златоглав. Я как их увидела, так сразу сердцем поняла, что не быть нам больше вместе, одной семьёй.
«Отпусти, молвила Матерь, подслушав мои мысли. Они тебя почти забыли. Таков естественный ход вещей. Я тоже отпускаю меня тоже забывают».
«Я не смогу вернуться к людям, лучше мне уйти вслед за ними», возразила я.
«Не догонишь, жёстко возразила она, и я не усомнилась, что это правда. А коль не хочешь возвращаться домой к себе, а желаешь меня отблагодарить, так я могу тебе подсказать, чего именно я хочу от тебя».
Я не сомневалась ни одного мига, я внутренне согласилась на всё, даже не успев дослушать предложение Матери до конца. Она сделала меня своей служительницей, совершила поступок, на который способна лишь только мать. Она одарила меня частичкой своей силы, так же, как одаривала каждую прислужницу, с поистине невероятной щедростью. Как ты знаешь, Немила, наш Отец никогда не был столь же щедр по отношению к детям, но онотец, его любовь не столь безусловна и более холодна, хоть и облачена в тёплую золотую оправу.
Баба-яга, скажи, а она ещё говорила с тобой после этого?
Нет. Ни со мной, ни с моими сёстрами во служении, буркнула Яга угрюмо. Если хочешь знать моё мнение, то скажу тебе вот что. У неё ведь тоже целое тридесятое царство под присмотром, так что некогда ей к нам хаживать. А если она и когда вернётся сюда, то лишь затем, чтобы новых прислужниц выбрать, когда мы трое помрём. Гляжу, у тебя остались ещё вопросы?
(После такой грустной истории Немиле хотелось взбодриться и поднять обеим настроение, так что она не стала в очередной раз допытываться о том, чем Яга скрашивает свои будни в лесу и в чём именно состоит служение Матери, а решила полностью поменять тему разговора).
Баба-яга, ты так интересно рассказываешь! Пожалуйста, поведай о царице Лыбеди! Немила умоляюще сложила руки. Я её так люблю, она такая красивая и смелая! Честное слово, если ты о ней расскажешь, то я больше не буду к тебе приставать!
Ах, негодница, усмехнулась Яга. Сидишь тут, душу изливаешь, а ей одних цариц подавай. Ты лучше не меть в царицы, жизнь у них лишь на первый взглядмёд да нектар, а как узнаешь изнанку, так там сплошная горечь. Но я, так и быть, отвечу. Знавала я Лыбедь, видала. Мы тогда с сёстрами во служении втроём жили, все вместе. Если не подводит меня память, ко дню первой встречи с Лыбедью уж около двух сотен лет я состояла в услужении Матери. Ты себе и представить не можешь, как это долго и что за это время успело произойти! Но мы договорились, что разговор пойдёт только о Лыбеди, так что остальное неважно.
Взгляд Яги устремился вдаль, она чуть улыбнулась, уселась поудобнее и облокотилась на клюку.
Когда на белый свет народились трое братьев и их сестра Лыбедь, Мать уже давнёхонько не давала о себе знать. Она ушла, завещав нам троим напоследок, чтобы мы продолжали делать то, чему она нас научила. Так и жили мы, поживали, добра не совершали, зла не преумножали, иногда в люди выбирались тайком, чтобы проведать, что в мире происходит.
Про трёх братьев и сестру прослышали мы, когда молва о них народная пошла. Мол, есть такие-то такие-то, град они строят на севере с благословения самого Отца.
Но перескажу-ка я эту историю с самого начала, перемежая слова Лыбеди с собственными знаниямии начну я со встречи с неизвестным странником, который однажды напросился к ней и к её братьям домой.
Итак.
Возжелал однажды Отец объединить множество мелких княжеств в одно царство-государство, подобное тридесятому: нас, живущих на Великой равнине испокон веков, и горных, которые всегда держались поодаль. А для этой цели заприметил он семью одну, состоящую из четверых дружных сиротинушек. Почему он выбрал именно ихникому доподлинно неизвестно, а потому не будем сказ на этом месте останавливать.
Притворился Отец странником и попросился, будто случайно, в дом братьев, коих звали Кий, Щек, Хорив, и их единственной, а оттого очень дорогой всем троим сестры, Лыбеди.
И стал он в облике бродяги истории разные сказывать, о далёких странствиях, чудесах и приключениях.
Сестра была ему поначалу неинтересна, он её почти не замечал, однако Лыбедь впитывала истории о странствиях странника по белу свету не хуже, а то и лучше братьев, и когда пришло время прощаться со странником, она была первая, кто топнул ногой и сказал:
«Вы как хотите, а я не могу жить как прежде после всего, что слышала. Пока весь белый свет не повидаю, не успокоюсь!».