Я влетел внутрь, готов спасать своего любимца и выяснил, что спасение требуется вовсе не Агрию, а низкорослому караковому жеребцу в соседнем деннике. Гневный Агрий уже разломал копытами хлипкую перегородку, вознамерясь задать хорошую трепку наглецу, что осмелился фыркать на гостя. Балбесы-конюхи где их только набрали?! к Агрию подойти боялись и лишь делали ставки на исход драки.
Завидя меня, Агрий мигом успокоился. Я ласково потрепал его по шее, погрозил пальцем: оставь соседа в покое, понял? Ты главный, никто не сомневается.
Когда я уходил, конюхи провожали меня восхищенными взглядами. Агрий мирно хрупал отборным овсом, которым доверху наполнили его кормушку. Каракового же поспешили перевести в крайнее пустующее стойло от греха подальше.
дайте гостю хлеба и вина, ибо он голоден и жаждет
Хлеб и вино? Когда я вернулся, в покоях меня ждало царское угощение. Им, наверное, можно было накормить до отвала всю дворцовую стражу. Приказы ванакта здесь выполнялись, что называется, с большим запасом. Нет, хлеб и вино на столе присутствовали, врать не стану. Но кроме них стол ломился от яств. Сладкие финики, смоквы и орехи в меду, жареная свинина с хрусткой корочкой, сыр мягкий и твердый, овечий и козий; миски с мочеными ягодами и солеными оливками; рыба, запеченная с дикими овощами и кореньями
В дверях возник Анаксагор. Вошел, считай, вбежал, окинул быстрым взглядом благоухающее изобилие. Пригладил растрепавшиеся волосы, присел на краешек трапезного ложа. Нетерпеливым жестом указал мне место напротив. Он явно куда-то спешил.
Преломляю с тобой хлеб, Беллерофонт. Разделяю с тобой вино.
Он разломил пшеничную лепешку, протянул половину мне. Плеснул в чаши вина, разбавлять не стал. Это я сделал сам. Вино оказалось сладким, густым, щедро сдобренным пряностями.
Все, я пошел, он вскочил. Отдыхай.
Чувствовалось, что он исполняет приказ отца: показать гостю, что Аргос действительно принял его под защиту закона гостеприимства, столь любезного Зевсу. Сам правитель до меня не снизошел. Не снизошел бы и наследник, да только выбора ему не оставили.
Благодарю тебя и твоего благородного отца
Анаксагор хлопнул меня по плечу:
Я же обещал, что поручусь за тебя! Тот, кто по нраву мне, остается в выигрыше.
И выскочил вон.
Скромничать я не стал. В животе урчало от голода, я уже и не помнил, когда ел вдосталь. Горячий жир тек по подбородку и пальцам. Не знаю, как мне удалось не замарать новый хитон. Теперь глоток вина. И еще вот этот кусочек, и тот, дальний Я добрался до Аргоса! Живой и невредимый. Я гость. Странности ванакта? Ерунда! У правителя полно важных дел. Странности наследника? Чепуха! «Тот, кто по нраву мне, остается в выигрыше» Выигрыш значит очищение. Еще вина, надо разбавить, где тут вода? Два светильника у входа догорели, погасли. Ладно, не в воде счастье, выпьем неразбавленного
Дверь тихо отворилась. За ней была темнота.
СтасимПобеда над равным
Голову бога венчает шлем.
Настоящий бронзовый шлем с жестким гребнем из конских волос. Для того, чтобы открыть лицо, шлем сдвинули на затылок. Теперь каждый может видеть, что взгляд бога суров, лик тверд, а губы даже не думают улыбаться.
На поясе бога висит кривой меч без ножен. Жезл в правой руке похож на копье. Длиннее обычного, с острым наконечником. Змеи, обвивающие жезл, странным образом не разрушают, а напротив, усиливают это сходство.
Резчик был талантлив. Он взял ствол старой яблони и сделал воина.
Глядя на статую, Афина с трудом сдерживает раздражение. Это ее шлем. Ее копье. Ее ипостась. Мелкие различия не имеют значения. Такие вещи чуешь нутром, если ты принадлежишь к Олимпийской Семье. Природу не обманешь, ее можно только раздразнить.
Если Гермий хотел выбрать наихудшее место для встречи, ему это удалось.
Та́награ, захудалый городишко в Беотии, не был славен ничем. Главный предмет торговли дрянное винцо и глиняные статуэтки; главное качество жителей скупость и непоколебимая трусость. Расстояние от жалкой Танагры до могучих Афин равнялось одному дневному переходу воинов и афиняне вовсю пользовались таким очевидным подарком судьбы. Раз за разом они врывались в Танагру, грабя и разрушая. Врывались? Это громко сказано, поскольку танагряне сопротивления не оказывали, сдаваясь при первом появлении врага. Да что там! Случалось, они высылали гонцов к врагам, еще не вышедшим из-за холмов, чтобы предупредить о сдаче заранее.
Перед уходом отягощенные добычей афиняне, как правило, сносили городские стены. К следующему нашествию стены неизменно восстанавливались жителями города. И то, и другое действие вряд ли имело что-то общее со здравым смыслом.
Кто из Олимпийской Семьи покровительствовал Афинам, ясно из названия города. Покровителем Танагры был Гермий. Его изображения глядели отовсюду, ему возносилась хвала, в его честь пелись гимны. Гермию приносили в жертву свиней, коз и ягнят, мед и лепешки. Три священных источника текли в холмах во славу Гермия. Но главное, легконогому сыну Зевса в Танагре поставили храм, о котором судачили на всех перекрестках от Фракии до Крита.
Храм Гермия-Воителя.
С какой целью танагряне, чуравшиеся битв, всей душой возлюбили столь редкую ипостась бога-покровителя, осталось загадкой. И тем не менее вот он, храм: колонны, портик, статуя в шлеме, клубничное дерево у входа.
«Проклятье!» беззвучно выдыхает Афина.
Она летела сюда посмеяться. Нет, правда же, смешно малыш-воитель! Животики надорвешь! Она летела сюда на переговоры: Гермий не назначал свиданий просто так. Но она и предположить не могла, насколько этот храм заденет ее за живое.
Храм не просто дерево и камень, алтарь и ступени. Храм это молитвы и песнопения, просьбы и жертвы, вера и преклонение. Храм часть бога. Ипостась, которой поклоняются в храме, под этой крышей делается главной, превращается в суть и облик.
Гермий-Воитель?! Гермий-Вор!
Этот эпитет Воительница был неотъемлемой частью природы Афины. Это ее так звала стоустая молва, ее шлем и копье блистали в святилищах. И что же? Вот она стоит в храме, где трусливые собаки-танагряне украли крошки со стола грозной дочери Зевса и в дрожащих от страха ладонях преподнесли какому-то Гермию?!
Как они посмели? Как он посмел?!
Злишься? спрашивает Гермий.
Он всегда был наблюдателен.
Хочешь кинуться на меня? Вступить в бой?
Афина отворачивается. Молчание дается ей трудней, чем она предполагала. Стоя к отвратительной статуе спиной, богиня переводит дыхание.
Как ты взошла на Олимп? спрашивает Гермий.
Я родилась на Олимпе, хрипло отвечает Афина.
Она ждала любого вопроса, кроме этого. Мерзкий храм! Здесь мудрость превращалась в глупость, а военная стратегия в боевое безумие.
Как?
Издеваешься? Даже дети знают историю моего рождения.
Прекрасна была Метида-Мысль, дочь седого Океана, нараспев затягивает Гермий, танцуя вокруг алтаря. Прекрасна была Метида, богиня разума, первая жена великого Зевса. Прекрасна и мудра, что редко случается с прекрасными. Кто воспитал Зевса, укрытого на Крите от Крона-Временщика, отца, пожиравшего детей? Метида! Кто помог Зевсу вывести его братьев и сестер из отцовской утробы? Метида! Кто сказал Зевсу, что носит дитя от него? Метида! Кто сказал Зевсу, что это дитя превзойдет родителя? Метида!
Танец прекращается.
Странное дело, продолжает Гермий другим тоном. Я заметил, что самые большие глупости изрекают именно мудрецы. Сказать Зевсу, что его ребенок превзойдет отца? И рассчитывать после этого на спокойные благополучные роды? На любовь венценосного мужа? В такой мудрости есть что-то, непостижимое для меня. Стоит ли удивляться, что Зевс проглотил свою болтливую жену? Если ты сама мысль, сиди внутри и не вякай! В конце концов, если дедушка Крон пожирал уже родившихся детей, то пожрать беременную жену для нашего папы, сестричка, это истинная предусмотрительность. И наследственная, замечу, черта. Иногда я думаю, Афина, что ты не имеешь детей, потому что боишься. Не только отцы способны пожирать жен и потомство. Матери не уступят отцам в этом благородном занятии
Он встает так, чтобы алтарь отделял его от Афины. Ждет, не бросится ли Дева на него, пренебрегая тем, что находится на чужой территории. Улыбается, приветствуя сдержанность гостьи.