Купцы снова переглянулись.
Ну а что? сказал второй купец, с серьгой в ухе и красной сатиновой рубахе. Помощь нам не помешает. В охрану возьмем, но бесплатно, за кормежку. Если сладится сторговаться с мессиром, не обидим.
Вот и хорошо! улыбнулся Ремгол. Когда выезжаем?
Завтра поутру.
Меня Ремголом зовут. Отставной сержант королевского кирасирского полка.
Я Тамаш, представился купец с серьгой, а это Гуарил. Выезжаем с рассветом. Так что не опаздывай, Ремгол.
Не извольте беспокоиться, господа купцы. Я к дисциплине приучен. С рассветом, значит, с рассветом. Посижу тут, подожду. И он махнул рукой, подзывая полового.
В дверь дома, где снимал комнату отец Ермолай, громко и сильно постучали. Старая хозяйка, вдова отставного вахмистра пограничной стражи, с кряхтеньем поднялась и, шаркая босыми ногами, подошла к маленькой лампаде, что горела под образом Дракона Хранителя.
Кого там нечистые носят по ночам? недовольно проворчала она и направилась к входной двери. Там остановилась и спросила: Кто?
Открывай. Свои.
Свои по ночам спят
Святая инквизиция к отцу Ермолаю.
А утра дождаться нельзя?
Утром ты, старая, уже будешь гореть на костре, если не откроешь.
Да открываю уже, открываю! засуетилась старуха.
Она отодвинула массивную щеколду, и тут же дверь от резкого рывка распахнулась. На пороге стояли двое мужчин инквизиторы в красных мантиях, выглядывающих из-под дорожных плащей.
Ермолай здесь? спросил один из них, с волосами до плеч и неприятным холодным взглядом.
Здесь. Где же ему еще быть, господа. Проходите. Она посторонилась.
Отведи нас к нему! приказал тот же инквизитор.
Меченосец веры лежал на неразобранной кровати, полураздетый, в одном сапоге, и храпел, наполняя комнату вонью дешевой самогонки. Старуха подошла и осторожно стала будить постояльца.
Вставай, сердешный. За тобой пришли Видать, много нагрешил
Уйди, бабка. Мы сами его разбудим, проворчал длинноволосый инквизитор.
Старуха охотно бросила дело побудки отца Ермолая и быстро ушла. Длинноволосый, не церемонясь, скинул меченосца веры с кровати и пнул сапогом в живот. Но не сильно, а так, чтобы разбудить инквизитора.
Отец Ермолай с трудом поднялся с пола, ругаясь и сквернословя.
Ну, твари! Кто посмел так богохульно обращать ик!.. тисяся с верным служителем матери нашей цер ик!.. кви? Сожгу на хрен Ик! И скажу, что так и было. Отец Ермолай ухватился за спинку кровати, старался удержать равновесие. Удавалось ему это с трудом. Он смотрел на гостей маленькими, заплывшими от пьянства глазками. Первое время он не мог сфокусировать взгляд, моргал и щурился, потирая глаза ладонями. От него далеко несло удушающим запахом перегара.
Длинноволосый поморщился и помахал перед лицом ладонью, отгоняя вонь.
Спился! поморщился и второй инквизитор и сел на лавку.
Кто? Отец Ермолай наконец узнал своих гостей. Облизнул пересохшие губы и, пошатнувшись, ухватился рукой за крышку стола. Я денно и нощно бздю Вернее, бзду Э-э-э Смиренно провожу время в посте и молитве, родя хм бдя над душами грешников Скорбя Ик!.. Ой! Вот А что понадобилась вам, братья, в этом Хранителем забытом месте? Чтоб здесь все передохли.
Бздит он, проворчал длинноволосый.
Кто бздит? Я бздю? Я денно и нощно ик!.. Короче, вот. А? Что вам надо? Оставьте меня. Мне надо исполниться молитвенного духа. Инквизитор оглядел стол и увидел недопитую бутыль самогона. Жадно облизнулся.
Длинноволосый обреченно махнул рукой.
Утром поговорим, произнес он. Пусть проспится, старый пердун. Пошли, обратился он к второму инквизитору, низкому и полноватому.
Тот кинул взгляд на старающегося устоять на ногах отца Ермолая и кивнул. Поднялся с лавки.
Проспись, сказал он, собираясь уходить.
Да я денно и нощно в посте и молитве начал было отец Ермолай, но гости, громко стуча каблуками сапог, ушли. Отец Ермолай протрезвевшим взглядом, не скрывая злобы, смотрел им в спину. Паскуды столичные, прошипел он. Пусть проспится передразнил он инквизитора.
Подходило к концу жаркое, но короткое северное лето. Дни становились короче, а ночи длиннее и прохладнее. Все чаще по небу с востока на запад двигались темные слоеные тучи. В прорехах облаков еще по-летнему сияло синее небо, и лучи местного солнца серебрили гладь реки. Утки и гуси, нагуляв жирок, тысячами перелетали с одного пруда на другой.
Поселок в Черной Пади обстроился, обжился. Рыбы, дичи, грибов и ягод вокруг заставы было множество.
На холме, где Артем убил шамана, пограничники силами крестьян поставили небольшой острог с вышкой. Там, наблюдая за рекой, круглосуточно дежурили бойцы. В случае опасности и приближения лодок дикарей могли зажечь на вышке костер и предупредить гарнизон о надвигающейся угрозе.
Артем тренировал личный состав, внеся изменения в программу подготовки. Он учел характер действий дикарей и учил солдат действовать в отрыве от основных сил тройками в лесу, на реке. Но также отрабатывал действия и в составе полного отряда. Все учились стрелять из лука, сражаться с копьем и метать дротики. Но дротики были иные, чем у дикарей. С внутренней стороны щита крепились три коротких дротика со свинцовым грузом. Острие дротиков было длинным и напоминало зазубренный гарпун. При сближении с противником до семи десяти шагов воины выхватывали дротики и, размахнувшись, кидали в соломенные чучела.
Артем выплачивал жалованье солдатам в полном объеме и своевременно. Приехавшим купцам он продал всю пушнину и половину драгоценных камней и выплатил всем пограничникам премию в полбарета. От этого Артам впал в трехдневный запой. Ему помогал страдающий от неразделенной любви великий проклинатель Сунь Вач Джин.
Девушка Луша, калека знахарка, любила играть с коротышкой, но на его чувства не отвечала. Была она на две головы выше гремлуна и постоянно говорила, что Сваду нужно подрасти, помыться и надеть чистую одежду, что для Свада было выше всех сил и влюбленности.
Воды он боялся больше, чем огня, а расстаться с замызганным кожаным фартуком было для него сродни святотатству. Так они и проводили ночи. Один страдал от уплывшей от него выгоды, другой от неразделенных чувств. Артем поругался и успокоился.
Жизнь в поселке налаживалась. Авторитет Артема был непререкаем. Зомби, сожрав всю падаль в овраге, заматерел, стал худым и жилистым. Бегал быстрее оленя. Вместе с пантерой они образовали стаю и надолго исчезали в чаще леса.
Где-то через пять седмиц после разгрома дикарей, перед полуднем, Артем сверял запасы зерна в лабазе с приходными ведомостями для отправки отчета в полк. Оказалось, что такой рутинной хозяйственной работы у начальника заставы было много. Определить потребность в фураже, мясе, овощах. Подать заявку в полк, не забыть отправить мзду начальнику снабжения, начальнику строевой части, старшему магу полка и конечно же неизменным сержантам-снабженцам. Иначе ничего он не получит. Строевая часть не утвердит его списочный состав. Начальник снабжения не выпишет требование, а сержанты не сторгуются с купцами. А за несвоевременный подвоз припасов спросят с него. Всей это премудрости его научил Козьма, он же и ездил с заявками и подарками в полк. Меха и драгоценные камни вот что шло в качестве взяток.
Кроме централизованных поставок Артем сговорился с купцом Вацлавом, с которым он прибыл в Хволь, на обмен. Он ему отдавал шкуры, мазь от слепней, а Вацлав привозил крупы, зерно, овощи, пока свои не подоспели. Оба были довольны. Не было нареканий и со стороны командования полка. За уничтожение отряда дикарей он получил благодарность. В полк в качестве доказательства своей победы отправил топоры и дротики.
Продовольствия было много, но нужно было определить, что свое, а что прибыло из полка. Такие отчеты нужно было посылать раз в три декады, или раз в месяц, по-земному. Артем уже понял, что военная бюрократия так же, как и мздоимство, неистребима во всех армиях, во всех мирах, и с этим нужно было мириться. Он сразу не сообразил отделить то, что поступало по линии полка, и то, что он добыл сам, а теперь ругал себя за непредусмотрительность, совершал замеры и, почесывая лоб, гадал: как же все это разделить? А ведь приедет еще ревизия