Идети чувствует, не надо больше идти. Стоит тут остаться и прилечь. Прямо на тропе. Собрать из листьев себе постель мягкую и подушку удобную, в небо смотреть, как оно серым платком на лицо опускается, и дремать До первых звезд.
Только опускается на землю, глаза закрывает, как чувствуетхлопают крылья, глаза блестят, когти в одежду впиваются, клювы щелкают. Вороны стаей налетели, и вперед тянут, тянут, остановиться не дают.
Спотыкается, еле ногами ворочает, а потом вспоминает вдруг:
Эрле!
И вперед идет, торопится. Только по вороньему крику и ориентируется. Жалеет, что дома оставил телефон, карту, все, что было из той, обычной, повседневной жизни, от которой сбегал к Эрле снова и снова.
Всегда казалось: с Эрле как в сказку попадаешь. Только вот сказка выходит страшная.
А вороны ведут вперед, кружат над головой, все норовят схватить за одежду или в волосы вцепиться снова, только отпускают, делает пару шагов свободно, замедляетсятак они тут как тут. Потому припускает быстрее, чтобы воронам повода не давать, да и сердце сжимается в груди. Что-то с Эрле случилось, что-то плохое, очень плохое, а чтовообразить страшно.
Но под вороньим конвоем в безопасности оказывается: больше никто мороков не наводит и остановить не пытается. То ли смирились с воронами, то ли просто невозможно через них колдовству чужому пробиться.
Так и выходят на поляну Рогача.
Что там Рогач уснул, сразу ясно. По всей поляне кости добела обглоданные разбросаны, да по северной стороне грудой сложены оленьи рога и рядом другая горка, поменьше. С черепами.
Посреди поляныогромное тело. Огромноев самом деле, потому что, распрямившись, Рогач затмевает собою луну и смотрит поверх деревьев. Оттого его тело, полуразложившееся, все в пятнах да очагах опарышей, костями наружу, коченея, занимает треть поляны. С морды кожа совсем сползла, обнажая желтоватый череп, вместо глаз, выклеванных птицами, зияют черные провалы. Огромные рога темнеют на фоне непроглядно-серого небачерные, ветвистые, разлапистые, больше напоминающие высохшие сосновые ветви.
На них, распятый, пронзенный насквозь, висит Эрле. Глаза его открыты.
Эрле!!! кричит, захлебываясь разом накатившими слезами. Эрле!..
Вокруг тела Рогача стоят Высокие в белых одеждах и костяных коронах. Знает о них, слышал о них, помнил о нихи все равно не догадался! То были Старейшины. Те, кто ведают правдой. Самые древние и мудрые.
Теперь их древние и мудрые взгляды, все как один, устремляются на него.
Как ты прошел сюда? говорят, казалось, одновременно, все разом, и гулкие голоса отозвались в груди тягучей болью.
Голоса этиили все же один голосстоль прекрасны, или же столь ужасны, что человеческое ухо не способно вынести их. Боль пронзает барабанные перепонки, прижимает руки к ушам, плачет сильнее, но все равно не сдается, не отступает. Наоборотвперед идет, шагает в костяной круг, в заговоренную землю, чем-то красным облитую, к Оленю.
Эрле! Я пришел! Я здесь! говорит.
Глаза нараспашкусловно слюдой затянуты. Рот зашит вощеной нитью. Волосы длинные, рыжие, как лисий мех, по прядям разделены да к рогам привязаны. И ни кровинки на прекрасном лице.
Эрле!
Как ты прошел сюда? повторяют Старейшины своим нечеловеческим голосом, одним голосом на всех.
Вновь уши руками закрывает, вперед идет. Всего шаговтри по три, листва под подошвой шуршит, приминается, земля сухая, комьями летит. Подходит, руками в кости вцепляется, смотрит вверх: как добраться? Как спасти?
В глазах Эрле мука и печальтолько головой качает, мол, не надо. Да что значит не надо, когда надо, когда уже здесь?
Подожди, дружищеи вверх лезет.
Слышит: шаги. Сотня Стражей выступает из леса. Поднимают луки. Чувствует, как в спину упираются взгляды, нет-нет, да и зазвенит чья-то тетива, лишь приказа ждут. Ну пусть ждут, дождутся, но пока надо вверх по белой кости лезть, ногами упираться в полые глазницы, на руках подтягиваться, и добраться до Эрле.
Старейшины снова говорят, но чторазобрать с трудом можно, ну и не разбирает. Лезет в карман, достает нож, тянется нитки срезать. Эрле головой мотает сильнее: нет, нет. Да кто его слушать будет? Срезает
Уходи, шепчет Эрле побелевшими губами, шепчет быстро, торопиться, времени нет, а успеть надо. Уходи сейчас, отпустят, выпустят. Нечего тебе тут делать, не твое время.
Я без тебя не уйду, говорит упрямо. Ты мой друг!
Друг, друг, торопливо говорит Эрле, шрамы от нитки кровоточить начинают в тех местах, где прошито было. Ты мой друг, друг навсегда, друг навеки. Только тебе сюда нельзя, не сейчас, не в это время. Потом Потом приходи, когда все зелено, когда все радостно. Когда тепло и свет солнца рассыпается по листве, когда роса сияет как драгоценные камни. Тогда приходи, слышишь?
Эрле, Эрле, я приду, а тебя не будет!
Ты без меня приходи, отчаянно шепчет Эрле, изворачиваясь в путах так, чтобы видеть лицо. Тут по весне без меня так хорошо.
Да не хочу без тебя! во рту вяжет горечь слов. Мне с тобой надо, к тебе пришел.
Зачем пришел-то?
Увидетьвсхлипывает, хватает ртом воздух, заново начинает: Увидеть тебя хотел!
Эрле улыбается легко и свободно, делает глубокий вздох и говорит:
Ну вот, увидел же. Теперь иди. Иди с миром.
В глазах его отражается осеннее небо, рыжая листва, целый мир в одних только его глазах. А потом Эрле глаза отводит, голову запрокидывает, смотрит в небо. И прутья-ветки, удерживающие его, сильнее впиваются в кожу, уже не позволяя пошевелиться. Алая кровь продолжает течь по темной ткани его одежд.
Скелет Рогача шевелится, кости трясутся, недоволен, видатьвсе норовит незваного гостя с себя сбросить. И ведь сбрасывает. Так, что не выходит удержаться, а получается соскользнуть неловко, упасть на сырые листья так, что ногу остро пронзает болью, но до ноги ли теперь?
Эрле, ну как же это, как же?
Плачет.
Чьи-то руки крепко берут за плечи. Обернулся: Листвен. Каким-то образом нашел время, нашел способ, оставил пост, оставил службу, чтобы сюда прийти и собой закрыть от направленных в спину стрел.
Уходим.
Листвен говорит торопливо, слова катятся, точно бусины.
Уходим, пока есть время, пока есть силы, пока они дадут нам уйти.
Чей-то голос серебряным колокольчиком разлетается над поляной:
Может они и дадут А он не даст!
Поднимается, опираясь на руку Листвена, озирается по сторонам. Видит замерших Старейшин, видит стаю ворон, мальчишку с улыбкой до ушей, на себя похожего тоже, видит. И Эрле распятого видит.
И видит, как, поднимая в воздух комья пыли и пепла, поднимается на костяных коленях Рогач. Голова его, огромная и белая, украшенная мертвыми рогами, поднимается над в поляной, и Эрле взмывает в небо, растянутый на ней, точно бабочка.
Эрле! Ну как так! Что
Кажется самому, что кричит, а на деле пищит тише мышки. Листвен закрывает ему глаза узкой ладонью.
Тшшш Не надо. Не смотри.
Не стоит в самом деле смотреть, как Рогач ест Эрле. Но все равносмотрит. Не отводит глаз. Слезы жгут, а все равно не отводит, не моргает даже, чтобы ни на миг не перестать смотреть.
С лютым хрустом костяные челюсти ломают позвоночник. Рогач заглатывает Эрле быстро, крупными кусками, не жует, и теплая кровь льется по белому черепу, застывая бурыми разводами. Кровь хлещет по сторонам, падает вниз, на руки, на лицо.
Не смотрипочти умоляет Листвен, но голос его теряется среди шума листвы и хруста костей.
Да как же этоговорит, с трудом разлепляя губы. Да как же так-то Эрле
Эрле не зря тебя просил уходить. Пойдем. Не будем огорчатьЛиствен крепко сжал пальцы на его плече.
Тем временем белые кости шевелятся, поднимаясь с земли. Вместо жил их стягивают между собой черные ветви и колючки, и держат накрепко, так, что Рогач, не прекращая работать челюстями, встает-таки сначала на колени, преломив передние ноги, а потом и во весь свой немалый рост.
Опускает голову и смотрит, в а глазницах матово и черно, словно оттуда сама ночь смотрит.
Темное время пришло, говорит Листвен и опускается на одно колено, склоняясь перед величием Рогача, получившего жертву.
Озирается вокругсквозь пелену слез все как в тумане. Видит, как один за другим склоняют колени Старейшины, а мальчишки не видно нигде. Темнеет мгновенновесь свет, что еще оставался, Рогач заслоняет могучей своей головой.