Кармаль ГерценПеснь ледяной сирены
Глава первая. Остров вечной зимы
Белая Невеста дышала стужей в лицо, рассыпая иней на пушистые ресницы. Танцевала рядомбеспечная, свободолюбивая. Ветер, ее дикий безымянный спутник, бросал в Сольвейг снежинки, словно шкодливый зверек. Она не замечала колких прикосновений зимыявления на Крамарке незыблемого, вечного. Нерешительно топталась на месте, искоса поглядывая на сестру.
Давай, у тебя получится! ободряюще кивнула Летта, которая играла роль ее наставницы вот уже несколько зим, что плавно перетекали друг в друга.
Сольвейг с обреченным видом повернулась к воткнутой в пушистый снег вазе из тонкого стекла. Набрала в легкие воздуха с ароматом еловых иголок и спела короткую музыкальную фразуэнергичную, отрывистую, взрывную. Во всяком случае, таковой она подразумевалась. Вышло ужасноприумноженный эхом вскрик девчонки, увидавшей здорового инеевого паука. Сольвейг вздохнула и послала Летте виноватый взгляд.
Пой не голосом, не связкамисердцем! Сосредоточь всю силу, что в тебе скрыта, сплети ее в один большой клубок. Сестра сжала ладонь в кулак и тут же резко разжала пальцы. А затем выплесни наружу, высвободи ее! Пой!
Сольвейг зажмурилась и запела. Увы, она слишком старалась и слишком боялась снова подвести Летту: Песнь получилась чересчур громкой и резкой. Так пронзительно и фальшиво звучит скрипка в руках человека, который коснулся ее струн в первый раз. Снежнокрылки, что устроились на припорошенных инеем еловых ветвях, испуганно разлетелись в разные стороны, а вазе все было нипочем. Сольвейг в отчаянии помотала головой. Так стыдно!
Попробуй еще раз, мягко сказала Летта.
Сольвейг смотрела на вазу как на злейшего врага. Вгляделась в светлое стекло, словно пыталась проникнуть в само его естество, выискать его слабостичто отчасти и было правдой. Сосредоточилась и запела так, как учила Летта. На этот раз ее голос звучал иначесильнее, глубже. И песня стала иной, не человеческой. Раздался хруст, по упрямому стеклу зазмеилась тонкая трещинасеребристо-белая, словно иней.
Она вздохнула. Радоваться долгожданному успеху мешало понимание: ее способности все еще слишком скромны. Музыку, что обычно лилась с губ Сольвейг, тяжело назвать полноценной Песньюуникальным даром ледяных сирен. У нее был идеальный слух, чистый голосок, приятный тембр, и по человеческим меркам пела она неплохо. Однако ее связки, призванные стать связующими нитями между ней и магией сирены, не восстановились до сих пор. Песнь Сольвейг потеряла былую мелодичность и звучала слишком неуверенно. На тихие вибрации ее голоса окружающий мир не реагировал вовсе. Они с Леттой пробовали разные ноты, разные тональности, но результат был всегда один. Сиренья магия пробуждалась лишь тогда, когда Сольвейг использовала более громкую, напористую грань своего голоса. Но и это получалось далеко не всегда.
К тому же, подобная Песньзвучная, отрывистая, с резкими переходами от одной ноты к другой, излечивать не способна. Она способна только разрушать. Бросив взгляд на стену живого зеленого леса, за которой прятался Ледяной Венец, Сольвейг поежилась. Онане Фрейдис, которая годами вынашивала планы обнаружить гнездо исчадий льда, добраться до него и уничтожить. Сольвейг с детства грезила мечтой стать целительницей. Но она была так же далека от этой мечты, как и восемь лет назад, когда случилась беда. С тех пор ее Песнь уже не звучала так, как раньше.
Они все никак не могли подобрать к ее родовым способностям заветный ключ. Никак не могли сделать из Сольвейг настоящую ледяную сирену.
Ничего страшного, улыбнулась Летта. Теперь попробую я.
Могла бы сказать: «Смотри, как надо». Но чуткая и сострадательная сестра никогда такого не говорила.
Она отошла на шаг от вазы, прикрыла глаза и разомкнула губы. То, что донеслось до ушей Сольвейг, разительно отличалось от ее бездарного пения. Звук шел изнутри, из души, из сердца Летты. Шел по нарастающей, становясь все громче, выше и звонче. Будто кто-то раскручивал спираль, конец которой с каждой секундой становился тоньше и острей. В какой-то момент почудилось, что Песнь Летты способна иглой проколоть набухшие облака, чтобы усеять землю белоснежным пухом.
Она могла варьировать силу своего голоса, настраивать его, как чрезвычайно хрупкий и капризный инструмент. И сейчаскак, впрочем, и всегданастроила его идеально. Летта брала не громкостью голоса, а разрушительной точностью, филигранностью. Она роняла ноты, словно бритвенные лезвия, игольчатые шипы, острые льдинки. И когда ее Песнь преодолела порог, за которым для людей звук становится неслышим, ваза пошла трещинами и разлетелась на части.
Сольвейг понуро смотрела на блестящие в снегу осколки. Источник их дара был один, но воплощение разнилось. Летта была всего на пять лет старше Сольвейг, но уже изумительно владела искусством сиреньего пения. В ее вьющихся, темных с рождения волосах уже появилось несколько бело-серебристых, словно изморозь, прядок. Когда дар ледяной сирены раскроется в полную силу, локоны Летты станут прекрасным белоснежным полотном. Сольвейг не сомневалась, что это произойдет совсем скоро.
Ледяных сирен с абсолютно белыми волосами на Крамарке было не так много. Одной из них была Фрейдис, чей сын Риг проявил немалую настойчивость, ухаживая за Леттой. Другойиз тех, кого лично знала Сольвейгбыла старая Магнхиль, лучшая целительница Атриви-Норд. Та самая, что лечила ее разорванное когтями исчадия льда горло. Та самая, что пыталась спасти и ее мать. Магнхиль умерла на сто сорок пятом году жизнипредел даже для ледяных сирен, которые словно замораживали время, благодаря чему жили дольше обычных людей.
Сольвейг же скоро исполнится семнадцать. К этому времени ледяные сирены уже вовсю постигают свой дар, но ее Песнь набиралась силы так медленно! Сольвейг упорно вставала за час до рассвета, на тренировки с Леттой шла с легкой надеждой, робким ожиданием чуда и возвращалась домой разочарованной и полностью разбитой. Так повторялось изо дня в день. Каждый вечер Сольвейг по несколько минут стояла у зеркала. Не для того, чтобы вдоволь насмотреться на свое отражениетщетно надеясь разглядеть хоть одну инеевую прядку в темно-русой копне. А видела только едва различимые белесые полосы на горлевечное напоминание о причинах ее неудач.
Должно быть, все эмоции, что бушевали сейчас внутри, как в зеркале, отражались в ее глазах. Летта подошла ближе, мягко обняла за плечи.
Сольвейг, я верю в тебя. И ты должна в себя верить! Видя отчаяние сестры, Летта горячо воскликнула: Сила ледяных сирен у тебя внутри. Быть может, тыне обычная сирена. Но даже если твои связки повреждены найди свой собственный способ говорить с миром на языке стихии.
Своей пламенной речью Летта подарила сестре частицу своих сил. Придала решимости, которую на долгом пути к постижению дара Сольвейг порой теряла. Не магия ледяных сирен, но та, что не уступала ей по силе. Магия иного родасестринская, граничащая с материнской, любовь.
Сольвейг не могла даже представить, какая ноша легла на плечи сестры, когда умерли их родители. Всю свою юность Летта растратила на Сольвейг. Пока ее ровесницы бегали на танцы и строили глазки симпатичным молодым людям, Летта оставалась с младшей сестрой. Учила ее, непутевую, наукам и магии холода.
Вся любовь Сольвейг, которая должна была делиться на троих, после смерти родителей досталась одной Летте. Да и еесветлую, искреннюю, жизнерадостнуюпросто невозможно было не полюбить. Вот почему Сольвейг было так больно разочаровывать сестру. Достаточно того, что каждый день она разочаровывала саму себя.
Думаю, ваза нам еще пригодится, с улыбкой сказала Летта.
По снежному ковру полилась ее тихая Песнь. Окутанные призрачной синевой магии, осколки стекла потянулись друг к другу. Лед покрыл сложенную, словно головоломку, вазу тонкой хрустящей глазурью, сращивая, залечивая трещины-раны. Сольвейг с восторгом наблюдала за происходящимлишь одним из проявлений магии сирен. Куда сильней ее восхищала другая грань дара сестры. Летта не крала ее мечту но она все же умела исцелять.
Самый страшный и опасный жару маленького ребенка. Порой не помогает ни отвар целительниц из крепости огненных стражей, ни шаманские обряды, ни лучшие лекарства аптекарей. И дикие злые ветра пуще прежнего вьются вокруг дома, а за порогом таится буря. И Белая Невеста готова рядиться в черные одежды, чтобы унести чужую душу в снежную тьму. Тогда в дом, где в горячечном бреду мечется дитя, приходит Летта. Кладет руку на лоб и поет, тихой Песнью забирая жар. Как только за ней закрывается дверь, родители смотрят на спящее чадо и понимают: беда миновала. А Белая Невеста уходит, чтобы кого-то другого увести в вечную стужу за собой.