Рейнор завертел головой, но в коридоре никого, кроме самого капитана, не было.
Не стоит испытывать мое терпение! раздался тот же голос.
Капитан гвардейцев, не понимая что делает, схватился за голову и зашагал к комнате Малтиса. От мерзкого запаха перед глазами все колыхалось и плыло, к горлу подкатил осклизлый, солоноватый ком. Желудок задергался. Рейнор, сделав над собой усилие, толкнул дверь и заглянул в небольшую каморку. Пусто и
Едкий дым флавиновой свечи скользнул в ноздри, резанул по глазам, забил рот. Капитан упал прямо на порог и опорожнил желудок. Потом еще раз и еще. До болезненных спазмов, до дрожи во всем теле. До постыдных истерических визгов. Он плакал и блевал, а в голове полыхали костры, и гремел ужасный молот, отзвуки которого, казалось, разносятся по подземелью циклопического размера. И кто-то говорил с ним. Говорил, не умолкая ни на секунду. Кричал, угрожал, умолял, упрашивал. А потом будто стал главным. Над телом и разумом
Рейнар обнаружил себя лежащим на полу в луже блевотины. Голова гудела, тело ломило, но капитан все же поднялся на трясущиеся ноги. Еще раз окинул безумным взглядом комнату Малтиса. Пустая. Пустая! Щенок удрал и оставил на полу только флавиновую свечку.
«Как?! Как ему удалось? Хитрый Нельзя недооценивать демонолога, пусть даже молодого, даже неопытного Переиграл Или это вы безмозглые идиоты То есть мы», в голове Рейнора метались спутанные мысли. Чужие мысли!
Капитан, еле переставляя ноги, покинул комнату, проверил все остальные и только после этого заковылял вниз по лестнице. У стойки окинул кровожадным взглядом притихшего трактирщика, сдернул засаленный передник с горничной и вытер им с губ засыхающую блевотину. Бросил грязную тряпку обратно девушке. Горничная, извиваясь всем телом, потянулась к Рейнору. Мужчина лишь захохотал пугающим голосом. Повернулся к Берни и сказал:
Мастер Малтис, оказывается, покинул ваше заведение. В комнате его нет. Поэтому, как только он появится, передай ему, что я буду ждать в переулке Нэбри, на окраине старого квартала. Пусть явится туда сразу после захода солнца.
Не дожидаясь ответа, Рейнор вышел вон из трактира. Махнул своим воинам и направился вниз по улице.
***
Тихо скрипнула дверь.
Ты где весь день пропадал? раздался встревоженный голос. Давай, заходи, заходи! Чего на пороге мнешься?
Малтис резко обернулся. Энни стояла на пороге, уперев руки в боки. На голове пожелтевшая от времени и пота косынка. Из-под нее торчит выбившаяся седая кудряшка. Поверх простого домашнего платья накинут замызганный фартук, сшитый из разноцветных лоскутков.
Я Малтис еще не успел перевести дух. Демонолог бежал от самой таверны до дома, ни разу не останавливаясь. Дел много навалилось пришлось немного задержаться.
Так заходи тогда! Чего стоишь? прикрикнула хозяйка дома и тут же по-матерински добро улыбнулась. Давай-давай, сейчас обед разогрею, печка-то еще горячая!
Малтис улыбнулся в ответ и, все еще тяжело дыша, поплелся вслед за женщиной. Та прошла сразу на кухню и принялась греметь горшками, крышками, глиняными плошками. Через пару минут из печи ароматно потянуло похлебкой, тушеными овощами с мясом, картошкой и кашей. Еще через какое-то время на столе исходила паром небогатая, но вкусная снедь. Малтис принялся за еду, но ел без особого аппетита. То ли сказывалась усталость, то ли навалившиеся проблемы.
Спасибо, Энни, все очень вкусно, наконец покончив с пищей, сказал демонолог.
И как тебя только ноги еще носят. Ешь, что соседские цыплята. Вон бледнющий какой! Ну, ничего, скоро муж с мастерской придетужинать будем!
Извини, но я не останусь на ужин, тихо сказал Малтис и попытался ободряюще улыбнуться.
Как?! Опять куда-то побежишь? всплеснула руками женщина.
Нет демонолог не знал, как начать. Я я выселяюсь.
Малтис, я ведь
Подожди. Не перебивай, Энни, я все сейчас объясню. В общем меня снова отправляют на юг. Мне поручили много важных заданий, и я не знаю когда вернусь. Честно, Энни, работы очень много. Не знаю даже, на сколько все это затянется, Малтис не хотел расстраивать эту добрую женщину, поэтому не стал говорить о том, что случилось сегодня. По сути, он даже не врал, просто сказал не все. Да ей и не нужно этого знать.
Ох, мальчик! Энни с тоской взглянула на демонолога. Ты же еще просто мальчишка.
Извини с грустью в голосе сказал Малтис.
Тебе не за что извинятся. Во всяком случае, не передо мной!
Демонолог кивнул. Поковырял деревянной ложкой остывшую, недоеденную кашу. Посидел молча, достал из кармана монеты, отсчитал нужное количество и положил на стол.
Что это? с недоумением спросила Энни.
Оплата за последний месяц.
Перестань! Не надо. Тебе они теперь будут нужнее, а мы уж тут как-нибудь
Нет, ты их заберешь, жестко сказал Малтис. Энни даже опешила от такого напора.
Хорошо, наконец сказала женщина. Я их заберу, но комнату пока сдавать не буду. Подержу под тебя.
Малтис лишь пожал плечами. Встал из-за стола и сказал:
Что ж, мне пора собираться.
Ну, тогда пошли, провожу хоть тебя!
Они вдвоем отправились в комнату Малтиса. Там демонолог первым делом принялся укладывать в сумку всю необходимую одежду. Когда с этим было покончено, парень нагнулся к кровати и достал из-под нее довольно увесистый сверток. Следом вытянул широколезвийную саблю и плеть, полагающуюся каждому мастеру демонологии. Приладил оба оружия на поясе. Распаковал сверток и высыпал содержимое прямо на пол. Кошель с небольшим запасом серебряных уни, бронзовый подсвечник искусной работы, пучок флавиновых свеч, россыпь корешков. Одни для концентрации внимания, другие для утоления боли, третьи от инфекций. Энни с интересом смотрела на все эти вещи. Малтис ловко распихал припасы по небольшим отсекам сумки, взглянул на хозяйку.
Ну, вроде готов! сказал демонолог. Теперь с тобой Я хочу кое-что тебе подарить.
Не стоит попыталась возразить Энни.
Нет, стоит, Малтис отсчитал пару десятков свечей, вручил хозяйке подсвечник и самодельный медальон, который забрал из своей каморки в Красной Академии. Смотри, эти свечи будешь зажигать раз в десять дней, и тогда никакая демоническая сущность не сунется в твой дом. Подсвечник. Для этих же свечек. На него я наложил эфирную энергию. Она будет усиливать действие флавина. И медальон. Держи. Носи его всегда на шее. Если он вдруг обожжет твою кожу, то значит где-то рядом демон или одержимый. В таком случае немедленно уходи подальше из такого места. Так Вроде все
Флавин эфир непонимающе забубнила Энни. Я совсем ничего не понимаю! Что все это значит.
Сложно объяснить, улыбнулся Малтис. Просто делай так, как я сказал. От этого мне будет спокойнее. За тебя, за твою семью.
Хорошо. Я сделаю в голосе хозяйки прорезалась дрожь. Энни обняла демонолога и поцеловала в лоб.
Ладно, мне пора! наиграно бодро сказал Малтис. Еще раз обнял женщину и уверенным шагом вышел из дома.
Только на улице парень остановился, сглотнул горечь, возникшую в горле от проступивших слез и, не оборачиваясь, двинулся в обратный путь. Сабля, слегка оттягивающая поясь, придавала уверенности, ободряюще касалась бедра. И хотя демонологам нельзя было носить холодное оружие в городе, Малтис плевать на это хотел. И так слишком много уступок. Всю жизнь. Всю свою нелепую, случайную жизнь он только и делал, что мирился с правилами. То, что больше всего сдерживает одних, полностью развязывает руки другим. И первых всегда больше, чем вторых. Всегда так было и навсегда так останется. Кто бы что ни делал. И если даже кто-то перевернет привычный всем мир с ног на головуничего не изменится. Кто-то всегда будет выполнять чужую волю. Но стоит только тебе понять что к чему, стоит только открыть глаза пошире, начать действовать, и ты сразу же станешь предателем. Изгоем, изменником, человеком низшего сорта, сумасшедшим, в конце концов! Так было с мастером Вингутом, так стало с Малтисом.
Нормы, устои и правила лишь ограничивают, для этого и созданы. Но вот парадокс: они очень глубоко вросли в общество, а общество, как один из факторов, напрямую влияет на развитие человека. Так и получается, что чистый изначально младенец становится в итоге очередным слепком, обрубком, исторгнутым обществом и окружающей средой. Но остается ведь что-то внутри? В самом потаенном уголке души? Может что-то всколыхнуться иногда. И тогда даже морально полусгнивший труп когда-то чистого духа внутри самого гнусного человека пустит горячую слезу обжигающего, дикого сожаления. О том, что было, что безвозвратно упущено; о том, что сделано и о том, что никогда уже не притворить в жизнь.