Всем привет, бодро сказал я, давно ждете?
Не так уж, с часик, наверное, Андрей встал и протянул мне руку. Его ладонь оказалась твердой и сильной. Он был все в той же серой футболке и зеленых армейских штанах с накладными карманами на бедрах. Его загорелое лицо лучилось оптимизмом.
Смотрю, с Игнатьичем уже нашел общий язык, улыбнулся я.
Федор Игнатьевич зовет меня к себе на постой. Я обещал обдумать предложение, в голосе Андрея улавливалась легкая ирония.
Да уж, смущенно заговорил старик, закрывая альбом, недовольный, что прервали сеанс внушения. На кухне повисло неловкое молчание. Андрей явно не хотел разговаривать при старике, а тот не спешил удаляться. Я прошел к окну, достал сигарету, закурил, молчание неприлично затягивалось и становилось тягостным.
Федор Игнатьевич, наконец, заговорил Андрей, жутко извиняюсь, но у меня к Сергею Михайловичу важное дело.Если вы не против, я бы хотел с ним пообщаться с глазу на глаз.
Старик состроил недовольную гримасу, сгреб со стола потрепанные альбомы, сунул под мышку и кряхтя зашагал по коридору на выход. Я проследовал за ним, чтобы закрыть дверь. У порога он еще раз недовольно посмотрел на меня, пошамкал губами, словно что-то хотел сказать, затем вышел. Я закрыл дверь на замок и прислушался. Звук шагов вниз по лестнице скоро прекратился и затем снова вернулся к двери. Ручка медленно и осторожно опустилась вниз. Хотя Игнатьич слышал поворот щеколды, все же проверил. Стараясь не смутить старика, я на носочках прокрался на кухню. Приложил палец к губам и взглядом указал в сторону двери. Андрей кивнул и улыбнулся.
Забавный старик, проговорил он вполголоса.
Да, безобидный, все ищет, к какому берегу пристать. Старость его пугает, боится один остаться.
Почему один, пусть перебирается ближе к людям.
Привык он здесь, это ведь его квартира, по очереди получал. Еще запасы у него тут. Зять перед отлетом в полу дыру пробил, из кирпича сложил закуток в подвале, забил консервами под завязку. Игнатьич не соблазнял всякими там вареньями, соленьями?
Нет, еще не успел, мы только по родственничкам до второго колена дошли.
Да, старость не радость.
Ты в кафе сегодня ходил? Андрей перестал улыбаться.
Нет, я покачал головой, может, видел, у нас после землетрясения второй подъезд обвалился?
Андрей кивнул:
Видел.
У Игнатьича тоже по потолку трещина пошла.
Так оно и бывает.
Мы разговаривали о том о сем, я все не решался заговорить о переезде, ждал, что Андрей поднимет эту тему. Но он не поднимал. Когда собеседник стал поглядывать на часы, я испугался, что он передумал.
Пора мне, Михалыч, хороший ты мужик, рад был потрепаться, но надо идти, он встал, долгим взглядом посмотрел в окно, спросил:
Ты решил насчет переезда?
Я с готовностью кивнул:
Да. Хоть сейчас.
Думал, не согласишься, больно дружно с Игнатьичем живете.
Я его навещать буду, да и запасов у него до конца света хватит. А попросит, помогу переехать ближе к центру. Он ведь что еще, вспомнил я и усмехнулся, почему не хочет съезжать. Боится засветиться. Люди увидят, сколько с собой добра тащит, и обкрадут. А оставлять здесь опасается, думает, «шныри» найдут. Он мне про кладовку не сразу рассказал, только когда в сиделки стал заманивать. Я его не осуждаю. Может, эти банкисамое дорогое, что у него осталось.
Ну да, согласился Андрей, затем зажал зубочистку зубами и проговорил, не размыкая челюстей: Надо уходить незаметно, чтобы старик не просек.
Мы протопали всю Краснознаменную, пересекли Союзную, свернули на Советскую и скоро вышли к КПП. Хоть убей, не помню, чтобы в тот пьяный вечер пересекали контрольный пункт. После КПП долго шли дворами в северную, брошенную часть города.
Нас обступили дома-призраки, одичавшие деревья, кустарники, заросшие детские площадки, ржавые машины, столбы с оборванными проводами В знойной тишине не слышалось ни одного городского звука, лишь гипнотизирующий стрекот цикад да щебет птиц. Растлевающее чувство запустения проникало внутрь меня вместе с теплым тягучим воздухом, высасывало силы и мысли, погружало в тупую лень и безмятежность. Любое время кажется здесь вечером. Хочется сесть, ни о чем не думать, бессмысленно наблюдать за закатом. Поддавшись очарованию безвременья, незаметно погружаться в сумерки и превращаться в мумию.
Всю дорогу шли молча. Андрей заметно нервничал, постоянно озирался, всматривался в перекрестки, в темноту проулков и арок. Как потом понял, сделали несколько обманных зигзагов, запутывая следы. Наконец свернули за угол силикатной трехэтажки, и перед нами возник знакомый приземистый дом из красного кирпича с низкими окнами и жестяной крышей.
По скрипучей деревянной лестнице поднялись на второй этаж. Андрей отпер замок, мы вошли в квартиру. Из комнаты навстречу с вытаращенными глазами выбежал Гжегош. Несколько секунд он и Андрей смотрели друг на друга. Гжегошбыл напуган и растерян. Лицо Андрея сделалось серьезным, глаза сузились, зубочистка застыла в левом уголке рта.
Что ты здесь делаешь? сухо спросил он.
Я пришенж за своими вешчами.
За какими такими вещами? взгляд Андрея застыл на руке поляка, которая сжимала плоский предмет размером с мобильник.
Ты поджелилнечештно, этот навигайшен мой, при этих словах Гжегош убрал руку с прибором за спину. Ты, Анджей, все забжалсембье, и пиштоль, и кашту.
Потому что это все нашел я, ты ни черта не делал, только консервы с тунцом трескал.
Так джузья не делают, надо чештно, все пополам.
Выкуси. Навигатор гони на базу, Андрей протянул руку с открытой ладонью. Еще раз появишься, по репе настучу, и ключ верни, его взгляд застекленел. Ты же сказал, что потерял, рот изогнулся в усмешке.
Джипеш мой, упорствовал Гжегош, наклонил голову, словно собрался бодаться, крепко сжатые губы побелели.
Тогда я прострелю тебе ногу, и ты все равно отдашь навигатор, при этих словах Андрей вытащил из-за пояса пистолет, передернул затвор и нацелился на левое бедро поляка. Тот колебался секунду, затем сморщился, фыркнул и протянул руку с прибором.
Михалыч, будь добр, возьми джипер, он нам с тобой пригодится, сказал Андрей, не сводя глаз с Гжегоша.
Поляк метнул на меня злой взгляд:
Он тепенжь твой новый помоньшник? Ну-ну. Долго ли пжотянжешь, бжаток? Он
Навигатор с ключом гони, перебил его Андрей.
Я взял плоский, с большим экраном прибор. Когда Гжегош доставал ключ из заднего кармана, тот упал. Я хотел было поднять, но меня остановил Андрей:
Не поднимай, отойди.
Я подчинился и отступил к стене.
Я его считал джугом. Ланжо, пшонжеву беж него. Ты шпонжи, бжанток, что за гожодДжагжбуг. Пушч шассканжент, какие джела его там заденжали на чентынжегжода. Думаю, он совжет. Мы в тюнжмесинджели.
Все, пошел, Андрей грубо схватил Гжегоша за руку выше локтя и вытолкал из квартиры. Еще раз придешь, пеняй на себя, захлопнул за поляком дверь.
Чертов Гжегош-тупиш, пробурчал Андрей, взял у меня прибор, подобрал ключ, прошел в комнату, из которой выбежал поляк. С места, где я стоял, было видно, как он копался в черной сумке, наверное, проверял ее содержимое.
Было неприятно оказаться свидетелем ссоры, из-за чего чувствовал себя неловко. Мое доверие к Андрею пошатнулось. Хотелось немедленно услышать правду. Задевало, что он не спешит меня разубеждать.
Через несколько минут Андрей встал, осмотрел комнату, вернулся в коридор:
Проходи, что встал, как бедный родственник, мимо меня прошел на кухню. Скоро послышался звук вскрытой банки. Я поморщился. Помедлив еще немного, преодолевая неловкость, проследовал за ним. Андрей сидел на стуле, в руке держал «хенекера» и смотрел в окно. Изгрызенная, превращенная в метелку зубочистка лежала на столе.
Я опустился на табурет. Ноги после похода гудели и теперь пели гимн благодарности. Андрей неподвижно смотрел в окно. Казалось, он переживает ссору, и я старался не отсвечивать.
Я служил, вдруг начал Андрей, не отводя глаз от стекла, словно смотрел не на заросший двор, а назад сквозь года, в триста девяносто пятой отдельной испытательной авиационной эскадрилье. Стояли в двух километрах южнее поселка Сенное Саратовской области. Летал на СУ-27. В двадцать четвертом нашу ОИАЭ сократили и меня уволили. К тому времени я уже был женат и растил Шурика. Нас бросили в военном городке на произвол судьбы, вывалили, как шлак. Через месяц в домах отключили воду, через триэлектричество. В то время мир уже катился в тартарары. Работу найти было невозможно. Мы не голодали, в армейских складах оставались кое-какие запасы. Жалкое существование поедателя консервов меня уничтожало. Мне было стыдно смотреть в глаза своим. Школа тоже закрылась. Шурка так и не окончил третий класс. Светланка занималась с ним, но это не то. Каждый божий день я ездил в город и искал работу. До чертей хотелось заколотить денег и выбраться из ямы. Перебивался разными шабашками, но их становилось все труднее найти и платили все меньше. Я продолжал медленно и уверенно идти ко дну. Однажды мне позвонил Ромка Сошин. Мы вместе учились в летном институте. Он предложил работу, и главное, по специальности. Я сразу ухватился за эту возможность, Андрей замолчал, сделал несколько глотков пива. Затем повернулся ко мне: