В ушах зазвенело, звон перешел в оглушительный свист, он все нарастал по силе и быстро достиг апогея, словно врубили мощные колонки и их заклинило. Когда давление сделалось совсем нестерпимым, раздался оглушительный треск и все разом стихло. Но зрение еще подводило. Проморгалась не помогло. Казалось, словно реальность вокруг была соткана из петель и сейчас они лопались и распускались, обнажая прорехи, сквозь которые просвечивала другая картина. Ее охватил мучительный дисбаланс всех органов чувств, будто она присутствовала в двух мирах одновременно, принимая импульсы от обоих. А затем одна реальность начала медленно таять
Шух шур хык хык дзынь дзынь внимание зацепилось за звук. Она постепенно приходила в себя. Что-то скреблось и шебуршало под ногами. Резкий запах ударил в нос: смердело гнилью, кислятиной и застарелой мочой. Взгляд невольно пополз вниз, под стол огромная крыса с голым хвостом и отвратительной проплешиной на серовато-коричневой шерстке выгрызала из железной миски остатки съестного. И что-то не так было с дорогим паркетом. Напрягла зрение пол стал другим. Этот не мылся уже давно и был покрыт толстым слоем налипшей грязи, вперемежку с раздавленными объедками и прочим мусором. Сверху черными точками валялись трупики насекомых, в основном мух, прилетевших сюда осенью в поисках смерти. В отдельных местах еще проступал элемент рисунка да, пол когда-то застилал линолеум. Теперь же он истерся до дыр и больше не мог скрывать деревянные балки, почерневшие от сырости и времени.
Катя запоздало вскрикнула и отскочила. Табурет, протяжно скрипнув, опрокинулся назад. Уперлась глазами в стол он лишь немногим превосходил пол по опрятности. Замызганная скатерть, щедро изрезанная до облупившейся белой краски, с засохшими разводами, чем-то налипшим и потерявшим изначальный вид скользнула по надтреснутой тарелке в центре с заплесневевшей краюшкой хлеба и трем засаленным кружкам с вонючей жижей по краям. Та, что стояла ближе, почти пустая ощутила во рту резкий привкус тухлой кислятины и живот скрутило болезненной судорогой. Ее вырвало прямо на пол.
Сбоку тихо заскрипел чей-то смех. С трудом разогнувшись, повернула голову на звук. На нее пялилась безобразная старуха с паклей редких седых волос, крючковатым носом и лицом, изрытым глубокими бороздами морщин. Заношенный махровый халат давно выцвел, а местами протерся и пошел надрывами, абы как стянутыми белыми нитками; он был запахнут сбоку большой ржавой булавкой. Поймав Катин взгляд, старуха захихикала громче, обнажая осколки гнилых передних зубов и с безумной злобой чиркнула по полу ногой в шлепанце, с мерзким хлюпаньем раздавив какое-то насекомое. Девушку передернуло от отвращения и испуга. Сейчас она находилась не о особняке тренерши, а в ветхой хибаре. Сверху нависал потолок, разукрашенный следами старых и недавних протечек и почерневший по углам плесенью, на неровных стенах кусками пузырились обои, полу обглоданные мокрицами и прочей живностью. Там, где они отвалились совсем, зияли глубокие трещины в штукатурке, сквозь которые проступало серое нутро самана. Окна с трудом пропускали свет: заколоченные деревяшками, тряпками и драным полиэтиленом, они казались лишь нелепыми провалами в поверхности стен. Вместо мебели вокруг громоздилась какая-то рухлядь: покосившийся шкаф, кухонные ящики, полуизломанные и заляпанные жиром, кровать с продавленной сеткой в углу, плита с впалыми конфорками, покрытая желтым налетом и копотью. В раковине покоилась помойная тряпка, приглушающая звуки подтекающего крана. Все обветшалое, липкое, засранное И что-то смутно напоминающее ночной горшок посередине нет, лучше туда не смотреть
Вздрогнула, когда дрожащая рука обхватила запястье. Мила, бледная, с горящими глазами, тянула к выходу. Жалобно простонала, затем хлопнула дверь, и они вывалились наружу, жадно хватая ртом свежий осенний воздух. Участок перед домом был густо усеян хламом и тряпьем, прогнившим и уже частично вросшим в землю. А рядом, на иссохшей ветви старой яблони, мирно покачивались на ветру их куртки. Стянули с дерева и через дырку в заборе выбрались на улицу. На Катю вновь накатила дурнота, в голове зашумело, а ноги сделались ватными, но напарница упорно тащила дальше. У синей калитки наконец остановились и перевели дух.
Пенсионерка, у которой они узнавали дорогу, все еще была здесь сжигала мусор вместе с ветками и опавшими листьями.
Ну что, сходили к Петровне? поинтересовалась, завидев девушек. И, не дожидаясь ответа, продолжила: Недавно с телевидения приезжали, ее в новостях покажут За какие заслуги, спрашивается? Она-то, помимо пенсии, еще и пособие получает, да ведь не тратит, все копит а что я сорок лет учителем в школе промудохалась, последнее здоровье положила неинтересно никому, на десять тысяч выживаю. А ей вон помощь собирают, ремонт хотят сделать а что у меня крыша течет никому и дела нет!
У Кати в голове царил полный хаос. Казалось, было нечто общее в речи женщины тогда и сейчас но никак не получалось зацепить, что именно и связать воедино. Ее замутило сильнее, а когда та подпихнула в костер откатившийся рваный пакет, и он сразу сжался и почернел, и вовсе вырвало. Пенсионерка подозрительно покосилась, на сей раз изучая внимательнее:
Что-то вы не похожи на журналисток в голосе засквозило явное неодобрение, такие молодые, а уже нахлестались взгляд наполнился откровенной враждебностью. Шли бы отсюда, прошмандовки пока милицию не вызвала, и она на удивление резво скрылась за калиткой, даже клюку позабыв на входе. Видимо, так спешила исполнить свою угрозу.
И девушки, пошатываясь, побрели дальше, надеясь через проулок выйти на остановку автобусов.
Глава 33. Ошибка
Катя сидела в пиццерии в центре города и мрачно сверлила взглядом два треугольных кусочка теста. На подрумяненном хлебе среди расплавленного сыра прятались ломтики колбасы и колечки помидоров. Так и просились быть съеденными. Но увы, не сегодня С тяжелым вздохом отодвинула тарелку. Раньше ей казалось забавным давать заведениям смешные клички, изменяя или добавляя в название пару букв, но сейчас это сыграло с ней злую шутку. Пиццерия, из оригинала превратившаяся в Ташнир, как никогда оправдывала свое прозвище девушку ужасно тошнило. После интервью прошла почти неделя, но до сих пор перед глазами стояло содержимое той кружки, и кусок в горло не лез. Таблетки от тошноты не помогали, а Саша не умела лечить психологические травмы. И Катя пришла сюда с последней надеждой, что вкусная пицца, которую в былые времена она могла умять целиком, пересилит отвращение и вернет аппетит. Увы, не прокатило
Вновь тяжело вздохнув, уронила взгляд на большие круглые часы напротив шесть вечера. Через час собрание группы. Но нет, она не пойдет: Мила уже по-любому все выболтала, и ее теперь засмеют. В памяти всплыла ухмыляющаяся физиономия старосты, и девушка совсем скуксилась. Достала из сумочки телефон. Может, Антону позвонить? Вдруг что-то знает и подскажет?
Несколько ночей она провела в раздумьях, стараясь понять, что случилось с ними в том злополучном доме. Склоняясь то к гипнозу, то к наркоте в печенюшках, то к неполадкам с головой. Мила судила обо всем со своей колокольни мол, в тетку вселился демон и навел на окружающих морок, но всевидящий Бог их не покинул и разрушил иллюзию. Но Катю подобное не устраивало: на дворе 21 век, она почти врач, а тут какая-то религиозная фигня. И потом, даже если допустить правдивость такого объяснения, то люди вокруг должны были, очнувшись от наваждения, крайне удивиться, обнаружив вместо дворца ветхую лачугу. Но взять ту же пенсионерку у калитки она ведь говорила о тренерше, словно ничего не случилось, будто та изначально была полоумной старухой. Как такое возможно?! Однако, несмотря на несостыковки в объяснении напарницы, Катя волей-неволей была вынуждена признать, что Мила обладала Силой и, столкнувшись с «внушением» тренерши, победила. Сейчас ей казался смешным и странным тот внезапный порыв все бросить и мчаться добывать деньги, как золотоискатель на новые прииски. Золотую лихорадку подцепила, не иначе. От Инессы явно исходило влияние и она (Катя) поддалась, а вот Мила нет, и стоит как-нибудь посетить ее церковь и посмотреть, откуда черпается такая сила