Асфи все это время стояла посреди комнаты и озиралась. Увидев широкий тюфяк, разложенный на полу, довольно улыбнулась, сняла праздничное ожерелье и потянула тесемки рубахи. Прежде, чем она стала бы раздеваться при мне, я направился к двери и услышал едва разборчивый испуганный вопрос:
Ты уходишь?
Асфи, выдохнул я, хватаясь за голову.
Ее язык заплетался, а глаза, наполненные ужасом, опять блестели от слез.
Она прошла ритуал Ярости! Заколола васовергапочти вождя! Она запросто вела дела с воинствующими расами, влезала в их конфликты, говорила о драконах не как о могущественных существах, а словно размышляла о своем кинжале, закрепленном на поясе. Она смело говорила о сокровищнице Энраилл. Она была в ней! В конце концов, она полюбила зверя! И она расплакалась, как обычная девчонка, и бросилась мне на шею.
Не уходи! Пожалуйста, не оставляй меня больше! Я не смогу. Я больше не смогу!
Асфи
Ты обещал! Ты обещал мне! Обещал!
Затрясла меня, а после разревелась. Задыхалась, прижимаясь ко мне, и выла, будто ее Вольный умер только что.
Я старался не слушать и не поддаваться своим чувствам, но они толкали обнять, успокоить, пожалеть. В ее рыданиях и всхлипах иногда звучали обвинения.
Обещал оставил бросил Ты.
Не я.
С трудом удалось подвести ее к тюфяку и усадить. Когда она поняла, что я не собираюсь уходить, успокоилась, но в себя не пришла. Повиснув на шее, упрекала из-за какой-то целительницы, потом припомнила разносчицу И стоны в дешевой таверне, за тонкой стеной, принадлежащие какой-то мрази Этирс, взбесили даже меня. С другой стороны, что она хотела от Вольного?
И к Вол туру гнал, заплетающимся языком, проговорила. Как ненужную. А до этого птицу мне сбил. Помнишь? Помнишь же?
Помню, соврал. Лишь бы не плакала.
Сегодня кру жилась и падала. Ты сбил. В сердце стрелой.
Рубашка на плече и груди вымокла от слез, прилипала к коже. А еще ее волосы Тоже липли, но к тому же щекотали шею, подбородок, нос и лезли в рот. Я терпел. Как и хмельное дыхание, и неудобную позуАсфи забралась мне на ноги и скрутилась калачиком, отдавливая все, что можно. И выговор лился на меня, словно на виновника, и я терпел.
А потом избавил ся. Ты сжал сердце. Я не хотела сжимать.
О чем она бормочет? Ей пить нельзя. Нельзя.
Дома думала убью себя. Не успела И кровь на ногах Побила пальцы Нож ис правил бы. Но мама Там думалавсе. Тут думала Всхлипнула, ощутимо сжимаясь. Не успела
Т-ш-ш
Я прижал лохматую голову к своему плечу, обнял девушку и закачал.
Все хорошо, я рядом. Не плачь.
Но она плакала. Тихо, почти беззвучно. Позволяла укачивать себя и плакала.
Духи Фадрагоса, Вольный, что ты скотина наделал? Ты же знал, что бывших Вольных не бывает. Знал, что подохнешь! Знал! Не верю, что все об этом в мире знают, а ты не слышал. Какой тварью надо быть, чтобы позволить девушке, ничего не знающей о нашем мире, влюбиться в себя?
Безжалостные звери!
Успокоившаяся девушка в моих руках вдруг встрепенулась. Прошептала, обдавая ключицу теплым дыханием:
Я засыпаю.
Спи. Я погладил ее по голове и, запустив пальцы в волосы, помял затылок.
Она кивнула и устало добавила, будто с чем-то смирилась:
Я увижу тебя на рассвете. Ты обещал.
Я тяжело вздохнул, еще сильнее путаясь в чужих отношениях. О своих уже задумываться не хотелось.
Глава 20. Сбор
Аня.
Голова гудела. Щебет птиц откликался дерганьем в висках и затылке. Желтый каменный потолок расплывался, а стену на пару секунд перекосило. Когда очередной пик боли отступил, я заморгала. Глаза резало так, словно в них песка насыпали. Может, так и было?
Комната узнавалась медленно, но это узнавание приносило ни с чем несравнимое облегчение. На всякий случай я ощупала себя и, приподнявшись на локтях, оглядела одежду на себе. Крови не было, следов побоев тоже. Значит, вечер прошел благополучно. Тошноты тоже не было, будто и не пила вовсе, но все-таки голова раскалывалась, а часть вечера напрочь была выдрана из памяти. Помню второй кубок напитка
И все.
За окном только начало светать, что безумно радовало. Мы не планировали задерживаться у викхартов надолго, поэтому, несмотря на праздники, отдыхать и отлеживаться некогда. Хорошенько зевнув и потянувшись, я вышла из комнаты. Крадучись пересекла узкий коридор, заваленный сетками с продуктами и различными вещами, откинула темную занавеску на дверном проеме и переступила порог соседней комнаты.
У Елрех было прохладнее, но заметно теснее. Ее матрас лежал по центру. Сама Елрех, натянув легкую простыню до подбородка, спала на боку. Белые пряди, спутавшись с защитными амулетами, свисали на лбу, пересекали ровный нос. Синие губы были приоткрыты, и едва слышное сопение шевелило несколько тонких волосков. Присев на корточки, я легонько коснулась плеча, на котором собралась в многочисленные складки рубаха. Видимо, Елрех так устала ночью, что даже не разделась, к тому же непривычно долго спала.
Асфи? разлепив серые глаза, промямлила она. Приподнялась на локтях и глянула в сторону окна с приоткрытой шторой. Уже рассвет?
Ты, видимо, загулялась допоздна.
Она нахмурилась, кивнула. Села и принялась приглаживать волосы перебинтованной рукой.
А это что? поинтересовалась я.
Елрех удивленно вскинула брови, но сразу же закатала рукав мятой рубахи повыше и стала снимать бинт. Под ним оказалось четыре царапины.
Смотри, как хорошо все зажило, проговорила она, одновременно зевая. Провела коготком рядом с самой заметной царапиной. Даже слабейшее зелье, приготовленное с кровью викхартов, за ночь затягивает глубокий порез. Глянь, а от других и следов не осталось.
Кровь викхартов? изумилась я, склоняясь над синей царапиной ниже. А это безопасно?
А что может быть опасного в их крови?
Болезни, например, предположила я.
Тихий смех разнесся по комнате. В глазах Елрех образовалась убойная доза умиления.
Поднимай остальных, Асфи, с улыбкой сказала, а я соберу нас в дорогу. Знахарка говорила, что за травами надо идти с Луной.
Значит, с гор мы должны спуститься до вечера.
Желательно до полпути Солнца.
Не медля ни секунды, я поднялась и отправилась в комнату Кейела.
В помещении, больше похожем на подсобку, гулял легкий сквозняк. Каменные этажерки были завалены старой утварью. В углу стояла метелка и железное ведроместные даже в костры старались бросать меньше древесины, пуская в расход высушенный навоз и непригодные в быту коряги, зато с камнем и металлом никакой нехватки не испытывали. Через прорехи в шкуре, висящей на окне, просачивался утренний свет и тонким лучом падал аккурат в изножье матраса. Серая простыня сползла с Кейела и сбилась на полу; рубаха была брошена чуть дальше. Вот же, а совсем недавно он сетовал, что пустыня не пощадит такую хорошую вещь.
Я не удержаласьподняла рубаху. Отряхнула, а потом, глянув воровато на спящего, уткнулась лицом в мягкую ткань и закрыла глаза. Его запах Казалось, даже головная боль притихла.
Позволив себе короткое отвлечение от реальности, я все-таки заставила себя вернуться к делам. Сложила вещь и оставила на табурете. Присев на корточки у матраса, залюбовалась. Кейел, опрокинув голову на согнутые руки, спал на животе. Русые волосы разметались по сторонам, оголили шею. Загар, приобретенный под палящим солнцем, отливал золотом. Полосапереход к коже без загарабыла с трудом заметна в тусклом свете помещения. Руки сами потянулись к спине, к проступающим позвонкам. Сердце замедлилось, а вот дыхание зашумело, и я сдерживала его, чтобы не разбудить парня раньше.
Знахарка в Солнечной была и вправду потрясающей, потому что от детских травм почти не осталось следов. Тонкие рубцы тянулись такими незаметными ниточками, что пришлось постараться, чтобы увидеть их. Труд прожитых в деревне лет отложился в мышцах. Хотелось прикоснуться к ямочкам, образовавшимся на лопатках из-за поднятых рук. Еще сильнее хотелось лечь рядом и попросить обнять.
Кейел, осторожно позвала я и позволила себе накрыть ладонью плечо, просыпайся.
Он никак не отреагировал, поэтому я сжала пальцы и позвала громчев ответ ничего. Склонилась к нему и с удовольствием погладила по плечу.