Вообрази же мое изумление.
Большую часть своих 122 лет я был удовлетворенно одинок, странник и одиночка по натуре, врач, ставший диссидентом, ставший ночным охотником, который преодолел некоторые чрезвычайно жестокие побуждения высасывать жизнь из снующих мимо людей, чтобы создать для себя более этически чистое существование. Я был одинок, но лишь изредка довольствовался книгами, музыкой и долгими философскими дискуссиями с моим единственным другом, Одайром Онанди Делисом, ночным уборщиком в больнице. Родом с маленького Карибского острова Виргин-Горда, Одайр, хотя и был молод по человеческим меркам, был удивительно глубоким, почти неиссякаемым источником мудрости. Гедонистический, богемный рассказчик, у которого было столько любовниц, сколько у него было пальцев на руках и ногах, Одайр никогда не переставал удивлять и развлекать меня, и, если у него и было какое-то представление о том, насколько мы действительно разные, он никогда этого не показывал.
Знаешь, в чем твоя проблема, Роман? спросил он меня в тот четверг вечером, толкая швабру по лаборатории, всего за несколько минут до того, как я впервые отведал изысканный эликсиртвою кровь.
Я не знал, что она у меня вообще имеется, ответил я, не отрывая взгляда от маленькой стеклянной пробирки в моей руке, пожертвованного образца, который я проверял на вирусы и другие аномалии, которые бы автоматически исключили этот образец от занесения в банк крови. Технически мне не нужно было проверять его, потому что я мог с абсолютной ясностью чувствовать, какие образцы были чистыми, а какиеиспорченными, но ради видимости я следовал протоколу.
У тебя сердитый взгляд.
Я поднял глаза и увидел, что Одайр, опершись на ручку швабры, смотрит на меня с выражением крайнего неодобрения. Его кожа была темной, как обсидиан, и от него пахлокак всегдасладким, едким дымом конопли.
У тебя никогда не будет подружки с такой-то кислой миной, чувак!
Одайр произносил «человек» по-островному, отчего получалось «чувак». Его сладкозвучный акцент был так же очарователен для женщин, как его сияющая улыбка, его ненавязчивые комплименты, его темные глаза с полуприкрытыми веками. Большинство медсестер из ночной смены, как, впрочем, и из дневной уже побывали в его постели.
Я не завидовал его легкому обращению с женщинами. До этого момента своего существования я находил женщин крайне запутанными существами и, как правило, доставлявшими больше хлопот, чем они того стоили. Лишенный приятной индивидуальности Одайра и неспособный участвовать в светской беседе, легком флирте и остроумном подшучивании, которые я так ненавидел, а женский пол, казалось, требовал этого, я по обыкновению относил женщин, которых мне приходилось встречать, к одной из трех категорий мужчин: угрюмый, странный или просто пугающий.
Мой рост и общее выражение кипучей силы никак не способствовали мне в этом отношении.
Но я все еще оставался мужчиной, пусть и пугающим. У меня были потребности. Когда физическая потребность в теплом женском теле стала слишком велика, я посетил бордель в Верхнем Ист-Сайде, девушкам которого было все равно, хмурюсь я или ухмыляюсь, лишь бы я платил.
Я буду иметь это в виду, Одайр. Благодарю тебя, как всегда, за твою проницательность. Эти твои маленькие наблюдения так полезны для моей общественной жизни.
Одайр удивленно приподнял брови.
Это был сарказм? Осторожнее, парень, это очень похоже на юмор. А там, глядишь, и анекдоты начнешь травить. Ты же не хочешь разрушить свою репутацию волка-людоеда, сбежавшего из зоопарка.
Мы обменялись кривыми улыбками. Ну, Одайр улыбнулся, а у меня лишь дернулся уголок рта. Это было настолько близко к улыбке, насколько позволяло изобразить ее мое лицо.
То есть на тот момент. Как только в театре погас свет, поднялся занавес и зазвучали первые страстные, навязчивые ноты концерта, мое лицо из бесстрастной маски, которую я носил последние семьдесят четыре года, превратилось в нечто совершенно иное. Я это почувствовал. Сначала у меня отвисла челюсть. Потом мои глаза широко раскрылись. Затем, словно приподнятые невидимой проволокой, обе стороны моего рта приподнялись, и мои зубыклыки удлинились, как всегда, когда я был возбужден, на краткий миг мое лицо приобрело ликующий вид.
Потому что в этот момент на сцене танцевала балерина, и все, чем я был до этого момента, было поглощено и уничтожено в одно мгновение силой, красотой и грубой, свирепой магией, которая и есть ты.
20:14
Я избавлю тебя от воспоминаний о том, как твоя красота подействовала на меняты хорошо владела и этим лицом, и этим телом в течение двадцати пяти лет, тебе доподлинно известно, как мужчины реагируют на тебя, насколько слабыми и ошеломленными ты нас делаешь, поэтому перейдем прямо к нашей первой встрече и первым, славным словам, которыми мы обменялись.
Добрый вечер, барышня. Меня зовут
У тебя есть три секунды, чтобы убраться к черту из моей гримерки, прежде чем я разнесу тебе башку.
Ах, как теплеет на сердце, когда я вспоминаю об этом.
Произнося эти слова, ты сжимала в руке довольно зловещего вида серебряный револьвер, сидя по-солдатски прямо и без улыбки в кресле перед освещенным туалетным столиком, и я не сомневался в твоих намерениях. Но я не двинулся с места, потому что был слишком удивлен наличием у тебя пистолета и полным отсутствием страха, который я учуял в тебе. Ты была возмущена и рассержена моим внезапным, незваным появлением, но, чтобы бояться меня, нет, этого точно не было.
Сколько знаменитых, желанных женщин, застигнутых врасплох странным, хмурым русским ростом под два метра в уединении своей гримерной, не почувствуют страха?
Спорный вопрос. Достаточно сказать, что ты единственный человек, женщина, которую я когда-либо встречал, и которая абсолютно ничего не боится. Так что да, я был застигнут врасплох твоим пистолетом и твоим бесстрашием, отчего краткий миг стоял неподвижно.
И ещелиф твоего белого танцевального костюма стал прозрачным от пота.
Прости меня. В конце концов, я всего лишь мужчина. Хотя мое сердце перестало биться почти три четверти века назад, вид идеальной груди все еще может ослепить меня.
Один.
Судя по тону твоего голоса и тому, как ты опустила прицел пистолета на мою промежность, я догадался, что к тому времени, как ты досчитаешь до трех, я лишусь важной части своего тела. Поэтому я импровизировал.
Тебе не нужна операция, чтобы спасти свою жизнь, Майко. Единственное, что тебе нужно, это тот, кто стоит сейчас перед тобой.
Ты моргнула. Твои глазанеобычного темно-серого цвета, цвета грозовых туч, на мгновение сузились, потом ты вздохнула. Ты откинулась на спинку стула и с видом заученной скуки, словно делала это тысячу раз, взвела курок.
Как ты прошел мимо охраны?
Мой ответ был честным.
Я зачаровал их. Пройдет не меньше часа, прежде чем они снова вернутся в строй. А пока твоя охрана мирно почивает в чулане для швабр, в том, что в конце коридора.
Последовала секундная пауза, пока ты обдумывала сказанное мной, выражение твоего лица было непроницаемым. Затем ты спросила
Это ты оставляешь те отвратительные сообщения на моей голосовой почте?
Я отрицательно покачал головой.
Тогда цветы. Это ты всегда присылаешь черные розы.
Черные розы? Я даже не подозревал, что такая вещь существует. Я снова покачал головой.
Ты поднялась со стула одним плавным, быстрым движением конечностей и посмотрела на меня свирепым, немигающим взглядом тигрицы, созерцающей обед. Пистолет в твоей руке ни разу не дрогнул.
Кто бы ты ни был, сказала ты еле слышно, я хочу, чтобы ты кое-что знал. Я хочу, чтобы ты поверил тому, что я собираюсь тебе сказать, потому что я скажу это только один раз.
Я ждал, наблюдая за тобой, слыша, как кровь стучит в твоих венах, чувствуя жар твоей кожи, вдыхая запах твоего пота, твоего гнева и слабый, перезрелый фруктовый аромат твоих поврежденных почек.
Если ты сейчас же не повернешься и не выйдешь за дверь, я тебя убью.
И о, моя храбрая, дорогая девочка, я снова влюбился в тебя.
21:23
Позже ты признаешься мне, что никогда не встречала такого крупного и устрашающего человека, который казался бы такой удобной мишенью под дулом пистолета.