Когда глаза Блу привыкли к темноте, она поняла, что он слишком взрослый для «вороненка». И даже весьма взрослый. Трудно было понять, отчего она хоть на секунду сочла его школьником.
Блу хмуро посмотрела на обувь гостя, потом в лицо. Хотя все в нем было рассчитано на то, чтобы поражать окружающих, она, в общем, осталась равнодушной. Пару месяцев назад впечатление было бы гораздо сильнее.
Здорово, ответил он, бодро улыбнувшись и продемонстрировав предсказуемо ровные зубы. Я хотел бы заглянуть в будущее. Я не опоздал, кажется?
В самый раз, моряк. Заходите.
В гадальной к Калле присоединилась Персефона. Они сидели за столом бок о бок, как присяжные. Молодой человек встал напротив и лениво забарабанил пальцами по спинке стула.
Сядьте, нараспев произнесла Калла.
На любой старый стул, негромко добавила Персефона.
Не на любой старый стул, поправила Калла и указала: На этот.
Клиент уселся напротив и обвел ясными глазами всю комнату. Его тело непрерывно двигалось. Он походил на человека, который «берет и делает». Блу никак не могла решить, правда ли он красив или эту мысль ей внушили его манеры.
Он спросил:
Ну, как это будет? Деньги вперед, или вы определите сумму после того, как увидите, насколько запутанно мое будущее?
Как вам угодно, сказала Персефона.
Нет, возразила Калла. Сейчас. Пятьдесят.
Он легко расстался с деньгами.
А можно чек? Деловые издержки. Кстати, у вас там потрясающий портрет Стива Мартина. Его взгляд так и следует за тобой по комнате.
Блу, выпиши счет, попросила Персефона.
Блу, стоявшая у двери, пошла за визиткой, чтобы написать на ней сумму. Когда она вернулась, Персефона говорила Калле:
Придется пользоваться только твоими, моих у меня нет.
Нет твоих! недоверчиво воскликнула Калла. Куда они делись?
Я их отдала парню с кока-колой.
Громко фыркнув, Калла достала свою колоду Таро и объяснила гостю, как ее перетасовать. Она добавила:
Потом верните карты мне, рубашкой кверху, и я вытащу несколько штук.
Он начал тасовать.
Пока тасуете, думайте о том, что вам хотелось бы узнать, негромко подсказала Персефона. Это поможет прояснить картинку.
Хорошо, хорошо, ответил гость, энергично мешая колоду.
Он посмотрел на Блу. А затем внезапно перевернул карты картинками вверх, раздвинул их веером и стал рассматривать.
Калла ему этого не велела.
Отчего-то Блу напряглась.
Значит, если мой вопрос«как добиться того, чего я хочу», сказал он, вытаскивая одну карту и выкладывая ее на стол, это неплохое начало, не так ли?
Настала мертвая тишина.
На столе лежала тройка мечей. На карте было изображено истекающее кровью сердце, пронзенное упомянутыми тремя мечами. По клинкам стекала кровь. Мора называла эту карту «разбитым сердцем».
Не нужно было дара предвидения, чтобы ощутить исходящую от нее угрозу.
Ясновидящие уставились на гостя. У Блу в животе сжалось что-то холодное; девушка поняла, что этого они не предусмотрели.
Калла прорычала:
Что за шутки?
Он продолжал улыбатьсятак же бодро и искренне.
Второй вопросгде еще одна? Та, что похожа на нее.
Он указал на Блу, и у той снова все перевернулось внутри.
«Мама».
Иди к черту! вспыхнула Калла.
Он кивнул.
Я так и думал. Как, по-вашему, она скоро вернется? Я бы очень хотел с ней поболтать.
К черту, повторила Персефона. Я полностью согласна. В буквальном смысле, то есть вы сейчас встанете и пойдете.
«Каким образом этот тип связан с мамой?»
Блу лихорадочно запоминала приметы гостя, на тот случай, если впоследствии понадобится его описать.
Мужчина встал и взял со стола тройку мечей.
Знаете что? Я это сохраню. Спасибо за информацию.
Когда он повернулся к двери, Калла двинулась было за ним, но Персефона коснулась одним-единственным пальцем ее руки и остановила подругу.
Нет, тихо сказала она.
Входная дверь закрылась.
Этого трогать нельзя.
9
Адам читал и перечитывал расписание на первую четверть, когда на стул рядом с ним плюхнулся Ронан.
Они сидели вдвоем в классе с синим ковром на полу; Адам приехал в Борден-хаус рано. Казалось неправильным, что начало учебного года эмоционально заряжено ничуть не меньше, чем тревожный день в пещере воронов, но Адам не мог отрицать, что радостное предвкушение, струившееся по его жилам, было столь же несомненным, как в те волнующие минуты, когда вокруг них пели птицы.
Еще один годи это закончится.
Первый день, конечно, был несложным. Еще толком ничего не началосьуроки, спорт, школьные ужины, консультации по поводу колледжа, экзамены, очередной кредит. Вечерние подработки и сидение за учебниками до трех часов утра еще его не убили.
Он перечитал расписание. Куча обязательных и внешкольных занятий. Выглядело как нечто невозможное. Учиться в Агленби было трудноа для Адама труднее вдвойне, поскольку он должен был держаться на первом месте.
В прошлом году в этом самом классе перед ними стоял Баррингтон Пуп и учил их латыни. Потом он умер. Адам точно знал, что видел смерть Пупа, хотя не помнил, как конкретно она выглядела. Хотя, приложив некоторые усилия, он мог представить, что это было такое.
На мгновение Адам закрыл глаза. В тишине пустого класса он слышал шуршание листьев о листья.
Не понимаю, сказал Ронан.
Адам открыл глаза.
Что?
Очевидно, Ронану не сиделось. Он подошел к доске и начал писать. Яростным почерком.
Мэлори. Вечно он жалуется на больные ноги, глаза, правительство и эта собака. Но он же не слепой и не инвалид.
И почему он не завел какое-нибудь нормальное животное? Типа ворона.
Ронан пропустил его слова мимо ушей.
И он три раза вставал за ночь, чтобы отлить. Наверно, у него опухоль.
Адам сказал:
У тебя же все равно бессонница.
Нет.
Маркер протестующе пискнул: Ронан буквально вбивал в доску латинские слова.
Хотя Ронан не улыбался, а Адам узнавал не все слова, он был уверен, что это грязная шутка. Несколько секунд он наблюдал за другом и пытался представить, что перед ним не Ронан, а учитель. Невозможно. Адам сам не мог понять, в чем делов том, как Ронан засучил рукава, или в его апокалиптической манере повязывать галстук.
Он все знает, как бы мимоходом заметил Ронан.
Адам ответил не сразу, хотя и понял, что́ тот имел в виду. Всеведение профессора смущало его самого. Задумавшись об источнике этого неприятного ощущенияа источником была мысль о том, что пятнадцатилетний Ганси прообщался с Мэлори целый год, Адам вынужденно признал: это не паранойя, а ревность.
Мэлори старше, чем я думал, заметил он.
Да он вообще суперстар, отозвался Ронан, как будто ждал реплики Адама. И он жует с открытым ртом.
Хрустнула половица. Ронан немедленно отложил маркер. Невозможно было открыть входную дверь Борден-хауса, не заставив заскрипеть половицы по всей длине коридора. Оба поняли, что это значило: школа оживала.
Так, зло и скорбно сказал Ронан, началось, ковбой.
Вернувшись на свое место, он задрал на парту ноги. Это, разумеется, запрещалось. Ронан скрестил руки на груди, откинул голову назад, закрыл глаза. Момент непослушания. Это был Ронан, которого знала школа, его старший брат Диклани иногда Ганси.
Ронан утверждал, что никогда не врет, но у него было лицо записного лжеца.
Стали появляться ученики. Раздавались такие знакомые звукискрежет парт по полу, шуршание пиджаков о спинку стула, шлепанье тетрадями об стол, что Адам даже с закрытыми глазами мог бы видеть всю сцену в деталях. Одноклассники были болтливы, ненавистны и слепы. «Куда ездил летом, чувак? На Кейп, как всегда, куда еще. Скучно. В Вейл. Мать сломала лодыжку. О, а мы мотнулись в Европу бэкпекерами. Дед сказал, мне надо нарастить мускулы, а то я стал совсем похож на гея. Ну, он по-другому выразился. К слову о геях, вот и Пэрриш».
Кто-то стукнул Адама по затылку. Он моргнул. Посмотрел направо, потом налево. Обидчик стоял со стороны глухого уха.
А, сказал Адам.
Это был Тед Каррузерс, чей главный недостаток заключался в том, что Адам его не любил, а Тед этого не понимал.