- Их арестуют?
- Кого? Амидареек, ставших сообщницами? - уточнил небрежно Веч и, натешившись смятением Айями, ответил: - Мы считаем, что аресты бесполезны и неэффективны. Зато бунтарей и прочих, им сочувствующих, вразумит, если тюремный режим будет сохранен и по прибытии на территорию Даганнии.
- Пожизненно? - ахнула Айями.
Годами жить в разлуке, будучи разделенными колючей проволокой? И довольствоваться редкими свиданиями, и то по великой милости надзирателей. Это же медленное самоубийство!
- Зависит от поведения. Дебоширам не на что надеяться. А те, кто пересмотрит свои взгляды и согласится на мирное сосуществование с нашим народом, могут рассчитывать на освобождение. Со временем, когда истечет срок наказания, - пояснил снисходительно Веч.
Воистину изощренная мера воздействия. И результативная. Причем при любом раскладе пленных принудительно депортируют в Даганнию, но в каком статусе? Условно свободными, с разрешением на проживание с семьями в амидарейских поселках, или бесправными каторжниками? И не факт, что первое предпочтительнее второго. Сказка о сытой и безопасной жизни за Полиамскими горами, показанная на экранном полотнище, осталась под большим сомнением.
Словом, Айями несказанно расстроилась такому повороту дел, ведь она приложила достаточно усилий, убедив Веча в безобидности тюремных свиданий. А вот амидареек мало заботило, благодаря чьей протекции они получили право на встречи с родными. Зато наложенный запрет аукнулся волной недовольства. Правда, меж собой и вполголоса, потому как женщины побаивались и за себя, и за близких, томившихся за решёткой.
- Мы не в ответе за идиотов, возомнивших себя героями. Пусть их наказывают, а мы не при чём.
И опять потянулись к Айями за помощью - устроить встречу с мужем... с братом... с сыном...
Как оказалось, при чём. Побег рискнули совершить семеро, а в отместку даганны запретили свидания для всех и без исключений.
- Невозможно, - торжественно вынес вердикт Веч в ответ на робкую просьбу, ею высказанную. Мол, кто-то пел о крепости взаимных чувств и о том, что амидарейцы чахнут с тоски вдали от любимых, а на деле встречи при тюрьме способствовали заговору.
Собственно, Айями и не сомневалась в резолюции господина подполковника. И поясняла людям:
- Простите, пока что свидания запрещены. Ситуация неоднозначная, нужно потерпеть. Выждать. Даганны успокоятся и со временем отменят запрет.
Ей не верили. Думали, набивает цену. Торгуется, придумывая различные отговорки. В ответ предлагали плату за помощь - пайки, махорку, соль, свечи...
- Не стоит. Сейчас бесполезно просить о свиданиях. Меня не станут слушать, - оправдывалась Айями.
И однажды услышала в ответ: "Даганская шлюха... Зажралась, курва. И консервы не берет". Правда, негромкое и брошенное в спину, однако ж, отчетливое.
И... ничего не произошло. Не запнулась Айями, не втянула голову в плечи от стыда, не опустила глаз. Наоборот, распрямила спину и, не оглянувшись, покатила нагруженную тележку домой. Напускное спокойствие далось нелегко. Оно и понято. В первый раз всегда трудно.
Вскоре Веч уехал в командировку, и опять в штаб. И хотя твердо заявил, что на этот раз отлучится на неделю и ни днем дольше, Айями не обольщалась. У военных каждый день новые стратегии и новые планы, которые запросто задержат в столице.
Она заметила, что Веч не любил долгие сборы и прощания. Он тянул с отъездом и отбыл из города поздним вечером, проводив Айями, как обычно, от гостиницы до дома. И избегал разговора о предстоящей разлуке, словно эта тема не стоила выеденного яйца. Сущая мелочишка: сейчас он уезжает и не сегодня-завтра вернется.
Веч уехал, привычно напомнив: если потребуется, обращаться к господину помощнику, тот обязательно поможет. Айями послушно покивала, внимая наказу. Но увы, В'Аррас вряд ли взялся бы решать вопросы, которые начали накапливаться с отъездом его начальника. Потому что люди по-прежнему подходили к Айями на набережной и встречали возле дома. И просили помочь.
Айями старательно запоминала лица и имена. И записывала на листочках просьбы людей, к ней обращавшихся. Смешно, конечно: вернется Веч в городок и с разбегу потянет в гостиничный номер, а она, не успев толком выбраться из кровати, начнет зачитывать нагишом список прошений. Нет, нужно быть дипломатичнее и не действовать нахраписто, иначе Веч решит, что его попросту используют. А пока он не приехал, остается запасаться терпением.
- Извините, сейчас нет возможности решить вашу проблему. Думаю, позже удастся, - отвечала Айями вежливо.
Чаще всего она слышала в ответ разочарованное "спасибо". Вроде как благодарность за неравнодушие. Но и оскорбительные высказывания стали звучать чаще. Не напрямик в лицо, а исподтишка, за спиной. Людей ведь не волнует, что самый важный человек, от которого зависит положительный исход дела, уехал из города.
"Вот N помогла, а мне нет. Отказалась. Я, что, лицом не вышла? Или кланяюсь недостаточно низко?..."
"Сама - пустое место, а строит из себя царицу небесную..."
"И как земля таких носит? Видно, святые ослепли, ей благоволя..."
"Ублажает иродов по очереди, потаскуха даганская. Как сыр в масле катается. Зазналась, нос задрала..."
А те, кто раньше лебезил, прося о ходатайстве, теперь отворачивались при встрече, делая вид, будто незнакомы.
Айями избрала тактику глухоты. Возвела невидимую стену из кирпичиков, отгородившись от недоброжелателей, и пропускала оскорбления мимо ушей, не огрызаясь в ответ. Грубые слова имеют целью уязвить и унизить, а у Айями было достаточно времени, чтобы подготовиться к нападкам. Но теперь она и извиняться перестала за то, что не в силах помочь. Молча разворачивалась и уходила, заметив недовольство просителя. А дома, стирая бельишко в тазу, приговаривала шепотом: "Пусть вода смоет с рук всё плохое, мне щедро отвешенное. Пусть заберёт чужую злобу и зависть, а оставит только хорошее". И ведь помогало. Развешивая постирушки, Айями выслушивала рассказ дочки о том, как прошел день. Вместе с Люнечкой рисовала, шила обновки из лоскутков для принцессы Динь-дон и читала сказки. Потому что никакие невзгоды не должны мешать общению с близкими.
В отсутствие господина подполковника Айями получила неожиданный "подарок", сгладивший горький осадок будней. Вернулась она как-то после работы домой и была встречена у порога загадочной Люнечкой и виноватой Эммалиэ. А на кровати, в дочкиной шапке, обнаружила серый комочек. Котёнок!
- Мама, глянь, кого мы нашли! - не удержавшись, закричала Люнечка, разбудив квартиранта. - Посмотри, какой хорошенький! И он наш. Можно, он у нас останется? Ну, пожалуйста, мам. Ему у нас понравилось. Он кушает хорошо и малыкает.
- Мурлыкает, - поправила Эммалиэ. - Представляешь, увидели случайно на прогулке. Я бы мимо прошла и не заметила, а Люнечка глазастая, разглядела. Он к подъездной двери жался. И не пищал, иначе его быстро бы прибрали.
- Тоже удивляюсь, - согласилась Айями, погладив котёнка. Тот напоминал мохнатый колобок с раздувшимся как мячик животом. - Где же твоя мамка? Бросила тебя, бедняжку.
Невероятно. Живой котёнок! На третьем году войны в городе исчезли и кошки, и собаки. Одних переловили с банальным умыслом - на еду, а другие удрали подальше от людей, спасая шкуру. А Люнечка вообще познакомилась с домашними питомцами по картинкам в книжках.
- Сейчас народ не особо бедствует, благо даганские пайки выручают. Вот и не кидаются на кошек, как раньше. Она, наверное, в подвале пряталась и мышей ловила, там и котят принесла. Деток-то кормить надо, вот и отправилась за пропитанием. Да, видно, попалась кому-то на глаза и сгинула, - предположила Эммалиэ.
- Давайте за остальными детками сходим! - загорелась Люнечка.
- Думаю, их уже забрали добрые хозяева. Такие, как ты, - ответила Эммалиэ, и женщины понимающе переглянулись.
Если мальцы не замерзли, не погибли от голода, и им достало сил выбраться из подвала, то наверняка нашлись "добрые" прохожие, не погнушавшиеся прихватить животинку с прозаичной целью. В кастрюле всё съедобно. А что, в войну и птичьи гнезда разоряли, и воробьёв с синицами ощипывали на похлёбку.
- Ума не приложу, как быть, - вздохнула Айями.
- Настоящее чудо, что он здоров. Ни блох, ни лишаёв. Но поверь, если бы не Люня, я бы не обратила на него внимания, - сказала Эммалиэ виновато.