И над всеми ними поднимаются чувства Анджелы. Сосредоточенность. Нацеленность на предназначение. Решимость. Яростное желание отыскать истину.
Я опускаюсь на скамью в первом ряду и, наклонившись вперед, закрываю глаза, пока жду подругу. В голове вдруг вспыхивает воспоминание, как мы в детстве ходили с церковь с мамой и Джеффри. И как он заснул во время проповеди. Мы с мамой с трудом удержались от смеха, когда он завалился на спинку и едва не захрапел. Маме пришлось ткнуть его в ребра, отчего он резко выпрямился.
Что? прошептал он. Я вообще-то молился.
На губах появляется улыбка от этого воспоминания. «Я молился». Какая блестящая отмазка.
Я открываю глаза и вижу, как кто-то, сидя рядом со мной на скамье, надевает пару потертых черных ботинок с потрепанными шнурками. Это же обувь Анджелы. Я поднимаю взгляд и смотрю на подругу. Она надела черный свитер и фиолетовые легинсы. Но мое удивление вызывает то, что на ней нет и капли косметики. Она даже не обвела подводкой глаза. А на ее лице застыло выражение, которое я не раз видела в прошлом году, пока она решала, куда поступить: смесь тревоги и воодушевления.
Привет, здороваюсь я, но Анджела шикает на меня и указывает на дверь.
Я выхожу вслед за ней из церкви навстречу свежему воздуху и радуюсь внезапно появившемуся солнцу и ветру, который играет с листьями пальм на окраине двора.
Долго же ты сюда добиралась, бурчит Анджела.
А что это за ковер посреди церкви?
Это лабиринт. Ну, или его имитация, потому что они могут в любой момент свернуть ковер и перенести его. Но рисунок на нем сделан по образцу огромных напольных каменных лабиринтов, которые часто изображали в церквях в Европе. Его смысл в том, что пока ищешь путь, ты освобождаешься от лишних мыслей и настраиваешься на молитву.
Я выгибаю бровь.
Но я думала о своем предназначении, говорит она.
И как? Сработало? Освободилась от лишних мыслей?
Она пожимает плечами:
Сначала мне показалось это бредом, но в последнее время мне трудно сосредоточиться. Анджела прочищает горло. Так что я решила попробовать и, к своему удивлению, ощутила невероятную ясность ума. Это так странно. Словно нужные мысли сами подкрадываются к тебе. И в какой-то момент я поняла, что могу таким образом вызывать видения.
Вызывать видения? Специально?
Подруга усмехается:
Ну конечно, специально.
От осознания этого мне тут же хочется вернуться в церковь и попробовать самой. Может, мне удастся увидеть что-то, кроме тьмы. Удастся разобраться в своем видении. Но в глубине души просыпается страх при мысли о том, чтобы добровольно шагнуть в ту темную комнату.
Но я написала тебе не поэтому, переводит тему Анджела, и ее плечи напрягаются. Я наконец-то узнала необходимые слова.
Я пристально смотрю на нее, и она раздраженно всплескивает руками.
Слова! Ну же, слова! Все это времяв течение многих лет, Клара, я видела это место в своих видениях и понимала, что должна сказать что-то парню. Но никогда не слышала, что именно. И это бесило меня все сильнее, особенно после того, как мы переехали сюда. К тому же я понимаю, что это произойдет довольно скородумаю, в ближайшие года четыре. Я всегда считала, что стану посыльным, но никогда не слышала, что именно мне требуется передать. А теперь услышала. Она делает глубокий вдох и, закрыв глаза, медленно выдыхает. Услышала эти слова.
И что же это?
Анджела открывает глаза, и ее радужки вспыхивают золотом.
Нашэто седьмой, говорит она.
Ладно.
И что же это означает?
Ее лицо вытягивается, будто она ожидала, что я расскажу это ей.
Ну, я знаю лишь, что число семь самое весомое из всех чисел.
Потому что в неделе семь дней?
Да, с невозмутимым видом отвечает она. В неделе семь дней. В музыкесемь нот. В спектресемь цветов.
Она явно одержима этим числом. Что неудивительно, это же Анджела.
Ха. И в твоем видении тоже оказалось число семь, шучу я, потому что не могу престать думать об «Улице Сезам», где в каждом эпизоде рассказывали о новой букве или цифре.
Клара! Я серьезно, возмущается она. Семьчисло совершенствования и божественного завершения. Это число Бога.
Число Бога, повторяю я. Но что тогда означает: «Нашэто седьмой»?
Не знаю, нахмурившись, признается она. Я подумала, что это может указывать на какой-то предмет. Или, возможно, встречу. Но Она хватает меня за руку. Пойдем.
Анджела тащит меня через двор по тому же маршруту, по которому я бежала сюда, вплоть до галереи арок с несколькими статуями из темного камнякопиями скульптурной группы Родена «Граждане Кале». Она изображает шесть мужчин с веревками на шеях. Я не дружу с историей и уж точно не знаю, куда они идут, но впереди их явно ждет смерть, поэтому у меня всегда вызывало беспокойство и тревогу, что они стоят посреди шумного кампуса Стэнфорда. На мой взгляд, слишком депрессивно.
Они есть в моем видении, говорит Анджела, уводя меня от «Граждан», пока мы не оказываемся наверху лестницы, лицом к парку Стэнфорд-Овал, окруженному Палм-драйвдлинной улицей, засаженной гигантскими пальмами, которая ведет к воротам в университет.
Солнце клонится к горизонту. Студенты в шортах, футболках, солнцезащитных очках и шлепанцах кидают друг другу фрисби в парке. А кто-то разлегся под деревьями и наблюдает за происходящим. Воздух наполняют пение птиц и скрип велосипедов. По дороге едет машина, к крыше которой привязана доска для серфинга.
«Вот такой октябрь в Калифорнии», думаю я.
Это происходит здесь. Анджела останавливается и топает ногой. Именно здесь.
Я опускаю глаза.
Прямо на этом месте?
Она кивает.
Я прихожу с той стороны. Она машет рукой влево. А затем поднимаюсь по этим пяти маленьким ступеням. И кто-то ждет меня прямо здесь.
Человек в сером костюме, вспоминаю я ее рассказы о видениях.
Да, а я скажу ему: «Нашэто седьмой».
Ты знаешь, кто это?
Анджела раздраженно вздыхает, словно я своим вопросом, на который она не знает ответа, разрушила ее образ всезнайки.
Он выглядит знакомым, но сложно что-то сказать, потому что в видениях он всегда стоит ко мне спиной. И я никогда не видела его лица.
Как знакомо.
Я вспоминаю те дни, когда получала свои первые видения с лесным пожаром и мальчиком, наблюдающим за ним. Их содержание и тот факт, что мне не удавалось разглядеть, как он выглядит, ужасно давили на меня. И лишь через несколько месяцев я видела лицо Кристиана.
Уверена, я скоро это выясню, говорит она, словно это не так уж и важно. Но это происходит прямо здесь. На этом самом месте.
Невероятно, бормочу я, зная, что Анджела ждет от меня именно этих слов.
Она кивает, на ее лице мелькает беспокойство, отчего подруга прикусывает губу и вздыхает.
Ты в порядке? спрашиваю я.
Прямо здесь, вздрогнув, продолжает она, словно это место обладает какими-то магическими свойствами.
Прямо здесь, послушно повторяю я.
Нашэто седьмой, шепчет она.
На обратном пути в «Робл» мы срезаем путь через сад скульптур «ПапуаНовая Гвинея». Среди высоких деревьев размещены десятки деревянных столбов и больших каменных глыб с искусной резьбой, характерной для этой страны. Мой взгляд падает на деревянную скульптуру «Мыслителя» с задумчивым видом сидящего на корточках человека, который обхватывает голову руками. А на его макушку уселся большой черный ворон. Когда мы приближаемся, он поворачивает голову в мою сторону и каркает.
Я останавливаюсь.
Что случилось? спрашивает Анджела.
Эта птица, смутившись, говорю я, потому что понимаю, как глупо это прозвучит. Я вижу ее уже в четвертый раз с тех пор, как попала сюда. Кажется, она меня преследует.
Подруга оглядывается через плечо на ворона.
С чего ты взяла, что это та же самая птица? спрашивает она. В кампусе много птиц, Клара. И они все ведут себя странно при нашем приближении. Пора бы уже привыкнуть к этому.
Не знаю. Наверное, просто ощущаю это.
Ее глаза расширяются.
«Ты думаешь, Семъйяза отыскал тебя здесь?» мысленно спрашивает она, невольно пугая меня.