Вспомнилось вчерашнее прощание, маленькие ручки, обнимающие меня за шею, бледные щечки, похудевшие за время болезни, большие темные глаза, в которых светился недетский ум. И жалобный плач, доносящийся из домика ньоры Арелли. Каждый раз, когда я уходила из него, этот плач переворачивал мне душу. Беттина не хотела меня отпускать, цеплялась крохотными пальчиками, что-то лопотала, по ее лицу горошинами катились слезы, а я собирала их губами и не могла заставить себя оторваться от своей крохи.
Ну вот, гляди, сейчас через лес проедем, а там до виллы рукой подать, вернул меня в настоящее голос кучера.
Карета свернула с широкого тракта на узкую лесную дорогу, Никколо причмокнул, понукая лошадей идти по ней, и наша повозка покатила между старыми, высокими соснами.
Я посмотрела по сторонам и подняла глаза к виднеющейся между темными кронами полоске неба. Она была яркой, синей, с белыми барашками облаков. И в душе при виде бескрайней красоты проснулось что-то давнее, забытое, беззаботное. И остро захотелось вернуться туда, где не нужно было тяжело работать, чтобы получить свой кусок хлеба, где жизнь воспринималась если не легкой, то хотя бы понятной и привычной.
Лес расступился неожиданно. И так же неожиданно впереди показалась небольшая вилла. Она стояла посреди выложенной каменными плитами площади, окруженная исполинскими дубами, и на стеклах ее окон весело блестели солнечные блики. Справа от особняка белело здание конюшни. Над яркой клумбой в центре двора беззаботно кружили разноцветные бабочки, а в воздухе стоял запах скошенной травы и тонкий аромат растущих чуть в стороне от дома олеандров.
Вот и приехали, сказал Никколо и натянул вожжи, останавливая лошадей.
Карета герцога подкатила к самым ступеням и тоже остановилась. Я видела, как из нее выскочил Гумер, следом за ним спрыгнул с подножки Абьери и, быстро взбежав по лестнице, потянул на себя дверь.
Ты долго сидеть собираешься? заставил меня оторваться от наблюдения насмешливый голос Никколо. Иди, ньор герцог ждать не любит.
Я еще раз окинула внимательным взглядом дом, подхватила узелок и спустилась на широкие, нагретые солнцем плиты.
* * *
Внутри особняка оказалось темно, и после яркого солнца, брызжущего за окнами, в первый момент мне почудилось, что я ослепла. А потом зрение вернулось, и я разглядела небольшой холл, старые фрески на стенах, потрескавшийся мрамор пола, бронзовую люстру с оплывшими свечамисовершенно простую, немагическую. Обычно в домах богатых ветерийцев много всяких приспособлений, будь то кристаллы для подогрева воды или вечные светильники, но вилла «Томалли», похоже, жила глубоким прошлым, в котором не было места магическим и механическим изобретениям.
Я повернула голову, рассматривая остальную обстановку. Резные консоли вдоль стены, потрескавшееся зеркало в позолоченной фигурной раме, огромный темный портрет пожилого мужчины в длинной черной мантии. Я подошла ближе, рассматривая надменное лицо и пытаясь отыскать в нем сходство с Абьери, но не нашла его и перевела взгляд дальше. Большая кадка с пальмой, небольшой плетеный коврик в центре, резной деревянный шкаф. На противоположной от портрета стене висело большое распятие, а под ним стоял бронзовый подсвечник с толстыми витыми свечами. В воздухе едва ощутимо пахло ладаном и воском.
Чего на пороге встала? Проходи давай, послышался из-за моей спины резкий скрипучий голос.
Я оглянулась. Прямо передо мной стояла невысокая сухонькая старушка с пышными седыми волосами, собранными в низкий узел, и с тонкой кружевной шалью на плечах. Черные глаза ньоры смотрели въедливо, тонкие губы были сердито поджаты, а маленькое сморщенное лицо напоминало печеное яблоко.
Чего застыла? прищурившись, спросила старушка и цапнула маленькой, похожей на птичью ручкой сверкающий на темной ткани платья крест. Ты с ньором герцогом? Служанка? Устала с дороги?
Я отрицательно качнула головой, не зная, на какой вопрос отвечать.
Ну, иди за мной, комнату покажу, сказала ньора и посеменила к боковому коридору. Меня ньора Ноэлья зовут. А ты кто?
Алессия.
Ишь ты, защитница, значит? Хорошее имя. Сильное. Что ж, женщинам сила нужна, без нее никак.
Старушка шустро неслась вперед, мимо закрытых комнат, и ее черные юбки тихо шуршали в такт шагам. Выкрашенные охрой стены были пустыми, их разбавляли только темные деревянные двери и редкие канделябры с оплывшими свечами.
Тут будешь жить, толкнув одну из дверей, заявила ньора. Места хватит. Пустовато, конечно, давно никто не останавливался. Где-то у нас на чердаке старое кресло было, я сейчас Винченцо пошлю, он от ньора герцога вернется и найдет. Винченцоэто мой муж, пояснила она. Мы с ним, почитай, больше полувека вместе прожили, семерых сыновей на ноги поставили. Все как один красавцы, с гордостью сказала ньора Ноэлья и распахнула решетчатые деревянные ставни, впуская в комнату солнечный свет.
Я огляделась. Обстановка была скромной. Узкая кровать, маленький коврик, у противоположной от кровати стеныстарый облупившийся комод, на котором стояли кувшин и таз для умывания. Окна закрывали легкие батистовые занавески. Что ж, обычная комната. Вот только отчетливый запах ладана казался здесь неуместным, как и большое распятие, висящее прямо над изголовьем.
Что-то ты худая какая, ворчливо сказала ньора Ноэлья, окидывая меня быстрым взглядом. Хворая, что ли?
Нет, я не болею.
Так ты еще и чужачка? И откуда?
Из Саритии.
Мадонна, как же тебя так далеко от дома занесло?
Старушка всплеснула руками и уставилась на меня острым, совсем молодым взглядом, а я невольно повела плечом. Знала бы ньора, насколько далеко меня занесло.
Ладно, поживешь у нас в Адуе, на природе да на свежем воздухе, обязательно поправишься. Козьего молока тут вдосталь, через пару дней такие щеки наешь, что приятно посмотреть будет.
На тонких губах появилась улыбка.
Приводи себя в порядок и приходи на кухню, я тебя покормлю. Вот только дармоедов этих спроважу, и покормлю.
Под дармоедами ньора Ноэлья, видимо, подразумевала герцогских кучеров.
Пусть на ферму к Ларетти едут, нечего тут животы набивать, такие знатные зады отъели, что форменные штаны по швам трещат, пробормотала старушка, подтверждая мои догадки. А ты не задерживайся, посмотрела она на меня и взялась за фигурную бронзовую ручку.
Я кивнула, ньора Ноэлья проворчала что-то неразборчиво и вышла из комнаты.
* * *
Через десять минут, когда я успела умыться с дороги, в дверь постучали, и она тут же распахнулась, чтобы пропустить внутрь высокого худощавого старика в коричневой верте и выглядывающей из-под нее белой рубахе. Черные шерстяные штаны ньора были заправлены в легкие кожаные сапоги, на поясе болталась связка ключей.
Ты, что ли, Алессия? подслеповато щуря темные глаза, спросил старик. Его морщинистое лицо казалось добрым и беззащитным, как у ребенка. А я Винченцо, тутошний смотритель. Мебель тебе принес. Ну-ка, придержи дверь.
Я выполнила просьбу, а старик затащил в комнату деревянное кресло и поставил его рядом с комодом.
Теперь будет где отдохнуть вечерком, довольно улыбнулся в седые усы. Ты вот что, Алессия, хозяин велел к нему зайти, как устроишься.
Вы меня проводите?
А чего ж не проводить? Разбери свой узелок, да и пойдем.
Винченцо дождался, пока я сложу вещи, и повел меня к Абьери.
Давненько хозяин в «Томалли» не показывался, идя по коридору, говорил старик. Почитай, только раз в год и заглядывает. В прошлый его приезд еще Фабриццио у нас жил. Сынок наш младший, пояснил старик и добавил: Недавно женился, своим домом заправляет. Уже и пополнение ждет. Как время-то летит. Кажется, только недавно в одной рубахе бегал, а теперь Вот и пришли, остановившись у одной из дверей, сказал Винченцо и тихо постучал.
Войдите, раздался негромкий голос.
Слуга подтолкнул меня вперед.
Я вошла и уже привычно уткнулась взглядом в широкую спину. Герцог стоял у дальнего окна, разглядывая старое раскидистое дерево, растущее у самого дома. А может, только делал вид. Два других окна закрывали ставни, оберегающие комнату от дневного зноя. Гумер лежал рядом с креслом, и на его морде застыло привычное недовольство. Странный пес. И глаза у него странныечерные, как темнота ветерийской ночи, и такие же опасные. Уж на что я любила собак и умела с ними ладить, но с Гумером общаться даже не пыталась. Этот «песик» был слишком себе на уме и не признавал никого, кроме своего хозяина.