Ольга Леонардовна Денисова - Подменыш стр 3.

 Не от ветра, не от вихря та стрела в добром молодце, выходи, стрела, из добра молодца, тянись, не ломись и не рвись. Духи мои добрые Не от ветра, не от вихря  Девка хлюпала носом над изголовьем, и горячие капли иногда падали Черному на лицо.  Ой, мамоньки мои, татоньки Не от ветра, не от вихря

Потом стало немного легче, а девка шептала горячими губами прямо в раны:

 Летит ворон через море, несет нитку-шелковинку. Ты, нитка, оборвись, а ты, кровь, уймись Летит ворон через море

И дула на них потихоньку.

 Заря-заря́ница, возьми бессонницу, безугомонницу, а дай нам сон-угомон Заря-заряница, возьми бессонницу

Черной, промучившись ночь, к утру понемногу начал соображать. Избушку освещал открытый очаг, и тонкая жердь подпирала притвор в крыше для выхода дыма. Девка сидела на скамейке, опираясь на ухват, и дремала, покачиваясь в такт дыханию, пока голова ее не ухнула вниз,  она встрепенулась, тряхнула головой по-собачьи и вскочила на ноги.

 Ой, чуть не заснула Ты есть-то хочешь, добрый молодец?  Она оглянулась к Черному.

 Не очень,  ответил он.

 А я тебе кашку сварила, с молочком и с маслицем. Не хочешьтак я сама всю съем.

 Ешь.

Она была курносой, широколицей, безбровой, с веснушкамипросто девка, каких сотни по деревням Млчаны.

 Ну уж нет.  Улыбалась она широко-широко, показывая крупные ровные зубы.  Я бы лучше так молока выпила и возиться бы не стала.

Боль сидела в глубине ран, готовая вцепиться в тело с новой силой, и страшно было подумать о том, чтобы шевельнуться.

 Ты давай-ка рот открывай пошире, а то ложка у меня большаядля жадных.

Черной бывал ранен не раз и не два, но впервые так тяжело, что не мог сам есть. А девка улыбалась и шутила, вытирая ему рот рушником.

 Да ты не бойся, у меня дедка старый былтри года лежал, только глазами моргал. Мне все привычно.

В Кине, случалось, лечили раненых, чтобы потом предать мучительной принародной казни, но то в Кине На землях Черной крепости никто не станет так долго возиться. И уж молока и масла не предложит точно.

Не вдова, не перестарок, чтобы на первого встречного кидаться, да и хлопот опять же не оберешься. Может, замуж хочет? Так ведь у Черного на лбу не написано, что он не женат. А может, ей денег надо? Одно из двух: или замуж хочет, или на щедрую плату надеется.

 Если жив буду, я тебе заплачу́. У меня есть деньги.

 Чего?  Она засмеялась, но быстро посерьезнела.  Глупый ты. С дружка твоего, полегче раненного, живьем кожу сняли. Я сперва думала удавить тебя потихоньку, пока не догадались, что ты живой. А потом-то поняла, что от домов тебя в снегу не видно. Ладно, думаю, пусть живет человек, жалко мне, что ли?

 Откуда у вас лучников столько?  не то спросил, не то посетовал на судьбу Черной.

 Так ватага Синего Снегиря. Они с осени у нас на постоето придут, то уйдут. Место глухое, а до вашего лагеря недалеко.

С детства слыхал Черной, будто на этих землях что ни мужик, то разбойник,  за два месяца под стенами Цитадели он в этом убедился. И о Синем Снегире слышал тоже, и о ватаге его в полсотни человек.

 Из моих ни один не ушел?

 Двое ушли. И с собаками не догнали. Тебя тоже искали, если ты и есть капитан Черной.

Она ласковая была. И звали ее Нежинка, будто знатную госпожу, а не деревенскую девку. Замуж за Черного она не собираласьбыла сосватана за парня, ушедшего воевать в Цитадель. Узнав об этом, Черной вздохнул с облегчением и пожелал парню остаться в живых.

Он не думал о женитьбе, верней, откладывал решение до тех времен, когда соберет свой легион. Ему нравились знатные девицыможет, из-за их недоступности: сколько бы ни имел он денег, а простолюдин останется простолюдином. Потому он собирался взять в жены либо богатую горожанку, либо купеческую дочь, либо сироту, выросшую в хорошем доме,  ему непременно хотелось, чтобы его жена была хорошо воспитана, красиво одевалась, чтобы сразу становилось понятно: это жена легата, а не трактирщица и не базарная торговка. Да, и конечнос тонкой костью и белой кожей.

Теперь Черному непременно хотелось, чтобы руки у его жены были такими же, как у Нежинки,  теплыми и не сказать словами, какими еще: чтобы так же хорошо делалось от их прикосновения, так же сладко и тоскливо.

Охотничья заимка стояла в полулиге от деревеньки, избушка для хозяйства была не приспособлена, но сколочена крепко, надежноот крупного зверя, но не от злых людей, конечно. Нежинка каждый день бегала в деревню, приносила молока, хлеба, сыра. Варила простую свекольную похлебку с крупой и масломи вкусно получалось, никогда Черной не думал, что свекольная похлебка может быть вкусной.

А однажды поздним солнечным утром Черной проснулся от скрипа двери и увидел Нежинку в дверяхв нелепом зипунишке, в который можно было вместить двух таких девок, в сером козьем платке, сползшем на лоб, в валяных сапогах. Она держала за уши дохлого зайца и широко улыбалась, как всегдаво весь рот.

 Гляди-тка, какого зверюгу я раздобыла! Любишь зайчатинку?

И Черной поймал себя на том, что улыбается в ответ,  такая она была смешная, милая, безобидная. Ни камня за пазухой, ни хитрости, ни расчета. За всю жизнь он полностью доверился только одному человекубогатому страннику на Дертском тракте, но случилось это давно и более походило на сон, чем на воспоминание.

Стрелы пробили легкое в двух местах, ночью Черной задыхался, а по утрам ему не давал покоя кашель, отчего раны кровили и сильно болели, но днем становилось легче, и на закате, когда солнце светило в окно, Нежинка меняла повязки: поливала раны едкими травяными настоями, густо мазала темными зельями, прикладывала мох, шептала на раны и дула, успокаивая жжение. Еще она Черного жалелакогда особенно ему бывало плохо, обнимала, целовала в лоб, гладила, говорила слова утешения. И он, привыкший к совсем другим ласкам, удивлялся поначалу, недоумевал, не мог принять как должное и даже боялсяно потом понял, что не знал в жизни ничего более сладкого, потому что это была не женская, а материнская ласка.

В сумерках Нежинка снова разжигала очаг, кипятила и стирала тряпки для повязок и просто сидела возле его постели за разговорами. В один из таких долгих вечеров он и рассказал ей о незнакомце с Дертского трактаи о том, как часто потом видел его во сне, и в снах этих богатый странник всегда предостерегал от грядущей опасности.

 Так это Живущий в двух мирах!  воскликнула Нежинка с восторгом.  Вот же повезло тебе!

 Почему ты так решила?

 Ну как же? Он всегда помогает так, что ты должен что-то и сам. И несправедливо обиженных он защищает. И никогда потом не оставляет тех, кому помог,  проверяет, пригодилась ли его помощь.

 Сказки это,  хмыкнул Черной.  А в сказках помогают только добрым да хорошим.

 А ты разве плохой? Ведь нет Я знаю

 Может, знаешь, и зачем я тебя запер тогда?  Губы сами расползлись в горькую усмешку.

 Конечно. Если бы не Синий Снегирь, была бы я твоя добыча.

 И по-твоему, я не плохой?

 Кто ж знает, как судьба сложится? А может, я бы тогда богатыря родила, черненького и голубоглазого? И стал бы он самый сильный воин в Цитадели.

Ее северный говорок почти не отличался от волгородского, напоминал о детстве и о матери.

 Тогда Синий Снегирь плохой?

 Нет конечно, он меня от тебя спаскакой же он плохой?

 Зачем же ты меня ему не отдала? Богатыря хотела родить?

 Ой, ну глупый же, глупый!  Она засмеялась.  Ну как же тебе объяснить Вот вы друг дружку убиваете, все делите что-то, а жизнь-то идет себе

В ту ночь Черному приснился сон, из тех ясных снов, которые долго помнятся и пробирают до дрожи. Ему снилось, что он снова маленький и шагает по Дертскому тракту. То место, где он встретил незнакомца,  памятное место, мост через овраг перед поворотом. Только незнакомец его так и не догнал, не было незнакомца и в помине, и Черной не ждал с ним встречи, не помнил о ней. Страшно было с самого начала, ноги не шли. А за поворотом его ждали шестеро разбойниковогромных, сильных и злых. И хотел Черной бежать назад, но они быстро обступили его со всех сторон. Он хотел кричать, но сзади на шею накинули удавку. Он еще болтал ногами, еще хватался руками за веревку, а один из разбойников уже тащил у него из-за пазухи сестрины серебряные побрякушки