— Ну и поганая же у тебя харя!
— Пошла в жопу, — огрызнулся Макс, стискивая рукоятку ножа. — Попробуй, сама разделай.
Красная капля стекла по коже и шлепнулась в кровавое месиво, бывшее когда-то двухмесячным подвижным зверьком.
— Ну ты и пидор! — расхохоталась Ленка.
— Сама блядь недорезанная, — вяло парировал Макс, протирая порез чистым участком шкурки, кажется, хвостом.
— Это я-то блядь? — вскинулась она. — Говнюк ты, а не мужик. С ножом и тем обращаться не умеешь, а про твой вонючий член я вообще молчу. Еще и короткий!
— Ну, ты меня достала, курва! — вышел из себя Макс, резко перегнулся через загаженный стол и кулаком, в котором был зажат нож, ударил Лену в челюсть. Та звонко хрустнула и съехала на бок — начиналась обычная семейная сцена, каких этот притон видел множество…”
Не сдержав позыв, Улин склонился над стаканом и рыгнул в его прозрачное нутро, произведя звонкий и смачный звук. Тошнотворное просроченное пиво запросилось обратно, наружу.
Лифтис злорадно заухал, заставив всех окружающих поежиться.
— Есть, есть эффект! — взревел он, с размаху ударяя костистым кулаком по столешнице, отчего стаканы и солонка подпрыгнули на несколько сантиметров ввысь. — Как я горд собой! — продолжал громыхать он, заставляя гулкое эхо судорожно метаться между сырых стен. Через несколько минут он пришел в себя, пригладил черные растрепавшиеся волосы и вновь приобрел угрожающий вид.
— Я рад, что тебе понравилось, — пробормотал он и осмотрелся.
— В чем же сюжет произведения? — вежливо спросил оправившийся Улин.
— А? Так, нормальный ужастик. Кровь с Максова пальца оказалась в конечном счете в пирожке, а Елена продала его какому-то командировочному на вокзале, ночью. Тот его съел и превратился в людоеда, бросил работу и принялся по ночам крошить граждан в бульон. И какая-то неведомая сила влекла его в квартиру Макса, куда он в конце концов и вломился с топором. Но тот оказался не лыком шит и сам порубил людоеда, а потом они с Еленой порезали его и напекли еще сто или двести сочных пирожков. Понимаешь, что из этого получилось?
— Как не понять? — вздрогнув, сказал Улин.
— И я один из них.
— Из кого?..
— Я съел один из тех пирожков с мясом.
Над столиком воцарилось тяжелое молчание, лишь из горла Лифтиса вырывался насыщенный застарелыми пивными парами воздух. Он медленно поднялся над столом и склонился к окаменевшему Улину, буравя того мрачным, неподвижным взглядом.
— Но свидетели мне не нужны!.. — объявил он и закрыл чудовищную папку. — Кстати, когда я прочитал Аде свой рассказ, она мне сказала, что уже давно печет дома пирожки с котятами, по праздникам: берет на птичьем рынке по рублю за штуку, покрупнее выбирает, и готовит. Очень выгодно. Иногда и в буфете своим постояльцам предлагает. Кстати, рекомендую осмотреть ее правую грудь — она проткнула сосок и повесила золотое кольцо, совсем как героиня моего романа “Рвотная масса, каловая масса”.
Лифтис глухо хохотнул.
— Если не струсишь — приходи в полночь в 613-й номер, — зловеще прохрипел он и направился к лестнице. Когда он уже карабкался по ней, Улин расправил скукоженные пароксизмом ужаса плечи и посмотрел на Аду: она явно хотела напомнить Лифтису о деньгах, но не решилась и умно промолчала.
“Черт, — подумал Улин. — Кто-нибудь будет пить со мной водку или нет?”
Он вновь тупо уставился на свои часы, но следить за стрелками было невыносимо скучно, и уже через пятьдесят восемь секунд он, не дождавшись конца круга, взглянул в направлении “лестницы в небо”. И точно, от нее приближалась знакомая фигура знаменитого автора интеллектуальных ужасов Южского. Не дойдя до столика, он подозвал Аделаиду. Откликнувшуюся на этот раз с неохотой.
— Привет, Улин! — сказал он.