Конечно, можно было пойти в баню. Их в Элладанне насчитывалось около полусотни, вот только тетка Клементина, после того как Маргарите исполнилось девять, перестала брать ее туда, делая исключение лишь перед Возрождением. Объясняла она это тем, что нравы в столице Лиисема всё бесстыжее и бесстыжее, значит, девушке с Пороком Любодеяния точно не стоило злоупотреблять сомнительными удовольствиями. Возможно, Клементина Ботно просто скупилась, но правда в ее словах была: банный веник уже вывешивали перед самыми обычными домами, и он говорил о том, что внутри есть спальня, в ней купель, а хозяева принесут вино и закуски. Развеселые компании мужчин со спутницами, носившими зеленые рукава, то есть с уличными девками, заваливались туда совсем не для того, чтобы помыться.
В настоящие бани мужчины и женщины заходили с разных сторонсначала они раздельно очищали тела от грязи в жарких парильнях, затем перемещались в теплые мыльни, где натирались мазями, стриглись и удаляли ненужные волосы; потом шествовали в просторную, проветриваемую залуобщую купальнютам забирались в ароматную воду, купаясь и нежась, вели беседы, отдыхали, выпивали, закусывали. Сами купели отличались разнообразием форм: и устроенные в полу как бассейн, и длинные емкости сразу для тридцати шести людей, и кадки на двоихкруглые либо овальные, разделенные занавесками, а порой и без них. Столы варьировались в зависимости от формы купели, чаше всего их заменяли широкие доски. Без лежаков за перегородками или кроватей бани никак не мыслились, поскольку разморенные горожане любили вздремнуть часок-другой после омовения, вин и яств; те, кто желали уединиться, просто закрывали балдахин кровати или дверцу перегородки. Нередко купальщиков развлекали музыканты, на полу залы, дожидаясь хозяев, спали собаки, хорошенькие девушки приносили напитки и кушанья. Числились они как мойщицы или прачки, продажными девками как лупы (работницы лупанаров) не считались, но могли растереть мужчинам тело и закрыться с ними за балдахиномполагалось верить, что ничего блудного там не происходило. Банщики шныряли среди купальщиков, подливая горячую воду в купели или подкладывая дрова в печи парилен; если требовалось, то пускали кровь или вырезали болячки. Уединяться с дамами им запрещалось, но за нескромные взгляды закон их не наказывал. Ревнивые мужья частенько избивали банщиков даже без вины, и те называли свой труд самым неблагодарным из неблагодарных. Женщин-банщиц, в отличие от мужчин, презирали за подобное ремесло и обзывали их своднями, поэтому только старухи соглашались работать банщицами в женские дни.
И купальни в роскошных мраморных палатах, и злачные полутемные мыльни в срубах, и даже домишки с веником над входом к лупанарам не приравнивались, какие бы услуги ни предоставляли: от посетителей требовалось не нарушать спокойствия соседей, не кричать как в трактире и не шуметь за балдахином. Плата бралась за час, за день или за ночьс началом вечернего часа Любви купальные дома превращались в гостиницы для путников, в основном для одиноких мужчин, а кто после полуночи попадался городской страже на улицах, тех сажали до суда в тюрьму. Приличные дамы без сопровождения защитников не показывались на улицах после заката, но прийти с наступлением темноты в баню и не подумали быесли женщина приходила туда ночью или в мужской день, то ее жалобы о насилии власти отклоняли.
Что до дневного времени, то из-за обилия удовольствий горожане обожали посещать бани: там даже справляли свадьбы или другие торжестваи тогда одни гости в нарядном убранстве пировали за столом, другие, избавившись от одежды, нежились в теплой водице. Дамы, если не мыли волосы, то не меняли в бане уличный головной убор на тюрбан из полотенца. Замужние особы и здесь не могли показывать чужим мужчинам свои волосы, а демонстрация тела в бане, по мнению Экклесии, грехом не являлась, поэтому женщины решали сами: раздеваться им почти догола, быть в сорочке, простыне или банном платье. Порой и в парильне можно было встретить нагую особу в дорогом эскоффионе и вуалитак она заодно чистила свой головной убор. Не снимали и драгоценностей из страха их кражи. Мужчины по купальной зале, как правило, ходили в набедренной повязке; если не желали мочить волосы, то прятали их под чалму. Среди них тоже встречались щеголи, не пожелавшие расстаться с затейливой шляпой, кинжалом или цепью. Медиана, день меркурия, день сатурна и благодарение являлись днями общего посещения, по дням солнца и марса в купальные дома ходили только мужчины, по дням луны и венерытолько женщины. В день юпитера бани закрывались до ночи на чистку и не работали. Незамужним девушкам посещать купальные заведения в общие дни дозволялось законом, но порицалось Экклесией и общественностью.
Слава некоторых бань была самая дурнаякроме едва прикрытого разврата, хозяева могли пустить туда мужчин и в женские дни с условием, что те не покажут срама. Плата за омовение без угощений в таких банях составляла для дам всего один медяк, мужчины же платили за вход в женский день тридцать шесть регнов. Поговаривали также, что во многих банях были скрытые комнаты для любителей подсматривать, но правда ли это точно не знализакон грозил за это строгими наказаниями, вплоть до ослепления. И нечестивого владельца бани для устрашения прочих могли разорить, покалечить или даже казнить насмерть. Несколько городских стражников всегда прохаживались неподалеку от бань, одним своим видом предостерегая от преступлений и непотребств.
Не обделяла городская стража вниманием и питейные дома. Пивные закрывались с наступлением ночис началом часа Целомудрия, а трактиры работали до утра, но после полуночи их покидали на свой страх и удачу. Закон «О запрете блужданий в будни с полуночи и до утреннего колокола» работал на руку как властям, так и трактирщикам. Если засидевшийся пьяница не имел средств заказывать «веселый хлеб», то выбирал: или за дверь, или общая спальня, где на кровать могли свалить сколько угодно забулдыг. Постоялый двор, по сути, тот же трактир, располагал конюшней и не менее чем двенадцатью спальнямио чем гордо заявляла метла над входом. В заведении Мамаши Агны, например, столько комнат и имелось: четыре клетушки на первом этаже и восемь на втором; в них от широкой кровати и до стены оставалось столько же места, как и в спальне Маргариты, ровно два шага.
________________
Вынужденная беречь ногу и меньше ходить, Маргарита всю вторую триаду Нестяжания, все шестнадцать дней, провела в тиши своей спальни. Она дремала, грезила о чудесах и изредка прерывала приятное ей ленное времяпровождение несложной работой, такой как починка одежды или вязание. Простыни пришлось стирать тетке Клементине, за что, каждый раз принося племяннице еду, тетка гневно блестела глазами в ее сторону.
Новостями Маргариту развлекали братья и дядя. Синоли поведал конец истории о Блаженном: после наведения порядка на площади, уже мертвого бродягу повесили, прикрыв его срам набедренной повязкой. Всех висельников сняли утром, а тот еще три дня болтался в петле. Кто-то даже принес цветы на эшафот. Когда подношений прибавилось, стражники встали у эшафота, цветы выбросили. Чудеса на этом не кончились: Брат Амадей из храма Благодарения забрал тело, освободил душу нищего от плоти и похоронил его кости на храмовом кладбище. Почему он так сделал, никто не знал, но почтение в Элладанне к этому праведнику, заслужившему прозвище Святой, было таким высоким, что горожане побаивались донимать его расспросами. Ходили слухи, что сам Альдриан Красивый смилостивился после беседы с братом Амадеем и подарил душе Блаженного достойное меридианца успокоение. На нудного судебного глашатая милость герцога не пролиласьего разжаловали и запороли до полусмерти в Меркуриалий. За незакрепленную веревку Эцылю Гиммаку на год урезали жалование. Кроме того, к палачам прилепился стишок:
Как только Дьявол в город наш войдет
Эцыль умрет и сын его умрет!
Так орали детишки-оборванцы, донимая ненавистным им Гиммаков.
«Девчонку в красном чепчике» тоже искали, но интересовались ею из праздного любопытства. В пророчества Блаженного никто не поверил, а так как Маргарита редко выходила из дома, да и злополучного чепчика ни разу до того дня не надевала, то соседи на нее не думали. Уже к Меркуриалию горожане позабыли о девушке в красном чепце.