Беати молча взяла подругу за руку и потащила ее из тупичка.
Эй! крикнул пацан вдогонку. Не серчай ты на Блаженного: он просту поживать хотил подальше́е. Кто не хотит?
Маргарита остановила Беати и посмотрела на мальчика.
Этот Блаженный, он кто?
Да никто, как я иль ты.
Мы не никто, строго вставила Беати. А вот тыда.
Покудова не зазнакомлямся, все мыникто. Значт, и выникто, загоготал хилый оборванец. ЯБалда, молот кузнешный: могуч и дурак. Так Блаженный меня кличкал. Во: я уже кто-то, а вот выдоселе никто!
Дуракэто верно! потянула Беати подругу.
Он и впрямь могёл вещать, говорил мальчик, но так как девушки не останавливались, он пошел за ними по крыше. Кода не пил тока Тады со свойным демоном знавался. Он его жуууть мучол! В узилище Блаженный долгое в глотку не хлёстал Эй! закричал уже им вслед оборванец, когда в тупичке появились Нинно и Синоли. Блаженный каза́л, чё над войском Лодэтского Дьявулу тожа демон лётает! Крашнай, кровью крытай! Он ужас сеет и жнет, посему Лодэтский Дьявул небедимвсе егойного демону боятся! Лодэтский Дьявул в город наш придетдевчонку в крашном чепчаку он отъет! громко засмеялся маленький бродяга. Сыми чепчак, дура! заключил он и скрылся по другую сторону крыши.
Маргарита сразу же сорвала с головы чепец, освобождая длинную косу: солнце уже начинало клониться к закату и не повредило бы ее коже.
Вот, ткнула она чепцом брату в грудь, припрячь! И у меня что-то с левой ногою, жалобно добавила девушка. Я не могу больше́е ходить!
Да отчего с тобой одни бедствия?! возмутился Синоли. Кудова с тобою не пойдешь, чегогова с тобою не сделаешь, завсегда насожалеешься!
Я чего, виноватая?! Эт ты меня не словил!
Эт всё платье твое наидурачущее! И тынаидурачущая! Я думал еще на пляски пойти!
Эки́е пляски?! поразилась Беати. Нам уж вдоволь наплясал тот урод! Хошь, чтоб нас наиполучше́е упомнили? Сам ты наидурачущий дурак!
Да мне ничто и не былось видным почти, сразу смутился Синоли. Уговорили, вздыхая, согласился он, пошли до дому. Чё с тобой делывать-то? укоризненно посмотрел он на сестру, которая поджимала ногу и смотрела мокрыми глазами, готовая разреветься и уже не остановиться.
Вот чего делывать, произнес Нинно и поднял онемевшую от неожиданности Маргариту на руки. Пошлите к дому.
Синоли попытался возражатьмол, брать женщину на руки, всё равно что брать ее в жены, на что Нинно ему ответил:
Я так устал, Синоли. Смокни! И молкни всей путь до дому! Я не драчун, но щас кого-то бы бил. Больше́е тебя мне хочется наколотить ток тому мертвому бродяге. Всё погоже?
Так он и нес Маргариту через полгорода, не обращая внимания на уверения девушки, что нога нисколечко не болит, хотя на самом деле ее лодыжка нестерпимо ныла и наливалась тяжестью. Солнце зашло, и горожане зажгли масляные фонари у пивных. Всюду царило веселье: люди пели пьяными голосами, танцевали под разудалые мелодии уличных музыкантов, хохотали. Глядя на Нинно и Маргариту, они думали, что муж тащит свою жену, которая допилась до того, что не может ходить, и в разгуле позорно не покрыла голову. Смущенная Маргарита старалась не слушать, что им кричат вслед, не смотреть по сторонам и тем более не встречаться глазами с кузнецом.
Конечно, когда они вернулись домой, случился скандал. Тетка Клементина не хотела звать лекаря, но, взглянув на распухшую ступню племянницы, дядя Жоль устремился в трактир и привел нетрезвого костоправа. Тот перебинтовал щиколотку и пятку Маргариты с вонючей мазью, сказав, что «костя справные», но девушке нельзя будет ходить всю следующую триаду, зато потом ее лодыжка станет прежней. Костоправ забрал двадцать четыре регна вместо восьми, надбавив за вызов в благодаренье и за неурочный час. После этого тетка Клементина тоже перестала разговаривать с племянницей и ушла спать с убеждением, что та нарочно ударила ногу да притворяется, чтобы целыми днями бездельничать, лежать на кровати и ничего не делать по дому. Однако немного погодя Маргарита помирилась с дядей: Жоль Ботно просто не мог долго злиться на людей, а тем более на свою красивую сердешную дочку.
Поздно вечером к Маргарите в ее спаленку зашел Филипп со сластями из лавкис тридцатью шестью, как случалось в ее день рождения. Расстроенная донельзя девушка впервые в жизни потеряла интерес к конфетам и поделилась с младшим братом своими сокровищами. Пока они медленно лакомились, Филипп рассказывал, как сходил в гости к суконщику и торговцу платьем, к господину Гио́ру Себе́сро. Филипп долго описывал, какой у Себесро, выходцев из южной Санделии, был дом: просторный, полный всяких роскошеств да на улице богачейпрямо на Восточной дороге. Еще он рассказал, что мать семейства, Део́ра, восхищалась его познаниями в меридианском языке, что он кушал пирожные (кремовые, песочные и желейные) и что смел их аж пять штук, поскольку иначе стол точно треснул бы от яств и утвари. В конце Филипп добавил, что сестра суконщика, Зали́я, наверно, будет невестой Оливи, хотя она очень некрасивая и какая-то странная.
Вот так закончился этот день, полный трагических и несообразных событий.
Глава III
Одна свадьба может спасти другую
Таких крупных городов, как Элладанн, с населением в сто тысяч жителей, в Меридее насчитывалось единицы. Когда в двадцать седьмом цикле лет начали огораживать каменной стеной обширное пространство, то внутри города размещались скотные дворы, пахотные наделы, пастбища. Ныне, к началу сорокового цикла лет, здесь запрещалось держать даже курицу, не говоря уж о свинье или корове: всю снедь поставляли на рынки гильдии, а везли они молоко, яйца, муку, зерно, птицу и скот из близлежащих деревень. Теперь на месте лугов теснились домики и сплетались в паутины кривые улочки, отрастая тупиками или соединяясь проездами. Проходэто когда не могла проехать телега, переулоккогда могла, но только одна; проездкогда едва разъезжались две телеги, улица уже пропускала и телеги, и пешеходов, дорогаэто широкий путь, и таких в Элладанне было три: Северная, Восточная и Западная. Вместе с Главной площадью и холмом три дороги поделили город на четыре огромных округа.
Безымянный проезд находился в северо-восточном округе, неподалеку от городской стены, на равном удалении от Северных и Восточных ворот города. Тамошние места представляли собой типичный бедняцкий квартал: жилища вставали кучно: то рядами, то лабиринтами из подворотен, двориков, заборов, пристроек, проходиков Дома были в один-два этажа, из глины, на деревянных каркасах, кровлииз тёса или соломы. При всем томминимум окон, да и те без стекла, зато с решетками и прочными ставнями; на землекорявый булыжник, где-то меж ним росла чахлая травка, где-то скопился мусор. Зеленый дом Ботно был самым красивым в Безымянном проездеиз-за «фонарной башни», какую дядя Жоль соорудил на месте вытяжки для дыма. Световые оконца башенки ныне освещали обеденную, кухня же перебралась в боковую пристройку.
Итак, в дом можно было попасть тремя путями: через парадный вход, через лавку или с другой стороны дома, через задний дворик. Парадный вход вел в переднюю, затем в гостиную, из нее шли в обеденную, а оттудав кухню. Дальняя дверь в гостиной вела в длинный коридор; через коридор попадали в уборную, на лестницу, во двор или опять в кухню. Под лестницей приютилась спаленка Маргариты. На втором этаже имелись две спальнипросторные, тогда как все комнаты на первом этаже были столь малы, что едва вмещали скудный набор мебели.
Спальня Маргариты по длине едва превышала ее рост, в ширину была и того теснее, тем не менее в ней наличествовало всё необходимое: узкое ложе вдоль стены (оно же ларь), табурет у изголовья, полка, высокий умывальный стол, прятавший ночной вазон. Окон в спаленке не было, и приходилось держать открытой дверь. На рассвете, когда требовалось причесываться, умываться и чистить зубы углем из виноградной лозы, это становилось затруднением, но Маргарита не подумала бы огорчаться, ведь Синоли и Филипп ночевали вдвоем в столь же малой комнатке у передней, ранее отведенной под чулан, и там тоже не имелось окон. Не печалила ее и теснотас кровати, занимавшей треть комнатушки, спальня казалась достаточно большой. Ларь устилался соломенным тюфяком, периной из бросовой овечьей шерсти и двумя простынями; еще одна простыня служила летним одеялом. Даже продолговатый валик под голову, наряду с обычной подушкой, и тот был у Маргариты, даже пуховое покрывало, пусть из самого дешевого куриного пераи то ей выделила ее прижимистая тетка. Сырой лиисемской зимой крохотность комнатки из неудобства превращалась в достоинство: горшок с углями вряд ли обогрел бы более обширное пространство, тем более что, при отсутствии мыльни в доме, все домочадцы очищали тела в своих спальнях.