Слушая речь градоначальника вполуха, Маргарита от скуки его рассматривала: большая голова с острой бородкой и токой будто бы росла без шеи из тяжелого туловища; на правом плече был накинут, как шарф, красный шаперон; на поясе поблескивал церемониальный золоченый ключ от города. Уменьшенные копии такого ключа, из серебра, также подвешивали к поясу патриции, а шаперон-шарф гласил о важном положении мужчиныих имели судьи, магистры, лучшие из астрологов. Черный шаперон означал степень «с почетом», красный шаперон«с большим почетом», серый шаперон«с максимальным почетом». В обычной жизни шапероны носили на голове, при исполнении обязанностей клали на плечо.
Еще у судьи была трость с печатью на набалдашнике, у магистра знаниймантия, у лекаря в Элладаннеплоский колпак, похожий на перевернутую миску. Градоначальник Совиннак в повседневной жизни пренебрегал своими инсигниями властиключом и шапероном-шарфом, поэтому для горожан его черная тока тоже стала негласной инсигнией.
«Чего я про него помню? думала Маргарита. Он жуть старыйнародился в тридцать восьмом цикле лет, как дядя Жоль и тетка Клементина, но он вовсе старик, ему не меньше́е пятидесяти! Тетка Клементина говорит, что он родом с южного берегу Лиисема, с Веммельских гор, откудова былась ее бабка. У градначальника Совиннака глаза темные, как и у тетки. Наверное, когда он злится, то они блестят, как ее глаза Только у тетки Клементины глаза слегка навыкате, а у него усаженные внутря глазки-прорези, как две щелки. И моя тетка лишь в своем дому грознаяперед прочими она вечно лебезится и старается годить им, как Мамаше Агне Старается нравиться А градначальник глядит на людей жестко Чего я еще помню? Его поставил градначальником Альбальд Бесстрашный, и при герцоге-отце он полнил виселицу и всякое благодаренье, и медиану Странно, что его не погнал с месту Альдриан Красивый. Градначальника же никто в Элладанне не любит, хоть и все его боятся: зовут за глаза Свиннаком, но говорят это тихо или даже шепотом. Его так обзывают, затем что он очень толстый, но мне нравятся толстякиони добрые, как мой дядюшка или дед Гибихдед тоже добрый, хотя бывается жуть грубым Дядя Жоль еще и всей этакой мяяягкий, и я люблю, когда он меня обнимает, но у градначальника полнота злая. Его лицо вроде и не худое, но скулы приметныекабы он былся стройным, они бы лезли нам в глаза».
Нижняя часть лица градоначальника спряталась за густой и короткой бородкой, сходящейся клинышком, темной, но с белесыми разводами проседи. Аккуратно подбритые, тонкие усы соприкасались с густой растительностью на подбородке и щекахтакие бороды были в моде при покойном герцоге-отце.
«Сразу видное-то, продолжала рассматривать Ортлиба Совиннака Маргарита, что цирюльник ходит к нему ежднёвноборода экая лощеная Чего ж он не сменяет ее на что-то помоднее? Или вовсе не сбреет? С ней он кажется еще старше́е пережитком всяковым Хотя сейчас я радая, что он наш глава: да, его никто не любит и он вгоняет в страх, но Если мы так его страшимся, то и наш враг тоже будется его бояться Наверное»
________________
Окончив речь, градоначальник Совиннак удалился из ложи. Трубы, конечно, проводили его торжественной песнью, да и горожане похлопали, но выглядело чествование неискренним. Маргарите с высоты был хорошо виден свободный от толпы участок между эшафотом и ратушей. Она наблюдала, как Ортлиб Совиннак спустился по лестнице с трибуны и быстро зашагал вдоль стражи к воротам ратуши, точнее, затопал тяжелыми медвежьими шагамикогда он шел, то немного наклонялся вперед, словно двигался против ветра. Все преторианцы, кроме одного всадника, вскоре удалились вместе с отбывшим через пару минут герцогом Лиисемским.
Затем начались казни. В перерывах били барабаны, трубы приветствовали каждый новый этап. Маргариту лет с семи частенько водили на такие зрелища, и она перевидала все виды наказаний, за исключением тех, когда насильникам вырывали половые органы: тогда незамужним девушкам приказывали отвернуть головы и закрыть глаза. Но когда женщине, виновной в распутстве, отрывали щипцами одну грудь, то тетка, наоборот, запрещала ей не смотреть и твердила, чтобы она, Маргарита, знала, что случается с той, у кого такой же Порок Любодеяния, как у нее, и кто не нашел в себе силы, чтобы его поборотькто изменил супругу и тем самым совершил преступление перед Богом и законом. За это плоть неисправимых преступниц предавали смерти, а черти в Аду пытали душу. Позднее Маргарита случайно узнала, что та женщина с оторванной грудью чудом выжила и покинула с супругом Элладанн, поскольку соседи могли довершить правосудие и забить ее камнями.
Казни всегда были будоражащими и поучительными зрелищами, но лицезреть их Маргарита не очень любила, ведь даже к отъявленным злодеям она чувствовала сострадание. В семь лет она, вообще, обливалась горючими слезамитетка же дергала ее за руку и требовала, чтобы она прекратила реветь и позорить ее, а то люди решат, что они родня «той грязи с эшафоты». Повзрослев и привыкнув к виду наказаний, Маргарита, по-прежнему жалея «грязь», время от времени смахивала с ресниц слезы, опускала глаза, но темное, перемешенное со страхом любопытство брало верхона всё равно смотрела на эшафот и жертв двух палачей.
В первой части казней пороли плетью в наказание за мелкое плутовство при торговле или за нетяжкие нарушения закона, такие как не вовремя выплаченное взыскание, несогласие с принятым решением Суда, любое неуважение к Суду, первое покушение на убийство при смягчающих условиях, первая кража до дюжины регнов и многое другое. Часто наказать бичеванием требовали через суд, после чего тот, кого высекли, мог подать встречное прошение о подобном позоре для своего обидчика. Восемь мужчин вывели в одном исподнем, и сначала их всех привязали за кисти рук к кольцам на столбах каменной аркады, поставили лицом к толпе. Перед исполнением наказания судебный глашатай, одетый в короткую, пеструю мантию с желто-красными полосами Лиисема и двумя розами Элладанна, нудно зачитывал вину осужденного, приговор и отказ в помиловании. Обычно присуждалось восемь или двенадцать ударов двухвостой плетью со свинцовыми грузилами, режетреххвостойсамой опасной, порой раздиравшей плоть до костей. После несчастных поворачивали спиной к зрителям, подтягивали их на веревке за руки вверх и приподнимали над настилом эшафота. Удары кнута они принимали смиренно, зная, что останутся живы, обойдутся только шрамами на спине, пусть и на всю жизнь. Пока одного преступника пороли, предыдущего опускали внизпозволяли ему, обессиленному, стоять на коленях, но полностью не отвязывали до окончания бичевания всех других осужденных. К очередной своей жертве палачи подходили со свежим, еще не отсыревшим в крови кнутом, дабы никто не усомнился в их неподкупности или радении.
Каждый стон несчастных толпа встречала улюлюканьем и радостными воплями. Сначала все наказуемые пытались терпеть, но палачи, отец и сын, хорошо освоили свое презираемое ремеслоникто из их жертв не выдерживал боли. Первый вопль с эшафота вызывал у зевак свист позора. Тем осужденным, кто терпел дольше других, иногда после казни рукоплескали. Тех, кто быстро сдавался, оскорбляли на все лады, кричали им грязные ругательства и на прощание плевали в них. Все ожидавшие бичевания знали: если совсем не терпеть, ни одного раза не удержаться от крика, то толпа потребует выдать ей «слабака» на расправуи в конце казней палачи, скорее всего, уважат это требование«угостят своих зрителей десертом». Разгоряченные кровью и смертью, добродушные горожане Элладанна, в том числе женщины и юные девушки, били несчастных, царапали их, вырвали им волосы и в завершение всего разбивали им головы о брусчатку. А вот если жертва ни разу не застонала, то такой человек становился кумиром толпы. Ему надевали венок на голову, выносили его с эшафота на руках и угощали в пивной: на один день он превращался в триумфатора, в того, кто победил палачей Гимма́ковдебелого Эцы́ля и его одутловатого сына Фо́лькера.
Последними приговоренными к бичеванию стали две женщины. Толпа оживилась, приготовившись увидеть редкость, а музыканты повеселили толпу в перерыве, наиграв заводной мотивчик.
Двух женщин, босоногих, простоволосых, одетых в нательные сорочки, что для дам приравнивалось к обнажению догола, вывели одновременно. Обеим Маргарита дала возраст тетки Клементиныоколо сорока лет. Первая из преступниц, покрасневшая от стыда, тряслась от страха всем своим пышным телом и всхлипывала, пытаясь вызвать к себе жалостьи, как заметила Маргарита, это ей удалось: издевательские выкрики угасали. Женщин, в отличие от мужчин, привязывали за кисти рук к веревке виселицы, позволяя сидеть, поджав под себя ноги, так терпеть боль было легче. Когда первая осужденная подняла над головой руки, Маргарита увидела на ее сорочке желтые пятна в подмышках и начала жалеть эту женщину еще сильнеета словно очеловечилась для нее, из незнакомки стала той, о которой Маргарита уже что-то знала.