Мужики местные повесили пастуха. За попытку подстрекательства к бунту, мятежное поведение и за то, что в поле у коров молоко сцеживал.
Похвально, почесал в затылке Скуратов. Вы, в сущности, хорошо воспитываете окрестное население, сударь. С таким народом бунту не бывать. Суд Линча, конечно, не наш метод, но верноподданнические настроения поощрять следует. Да-с Трогай!
Так-то оно так, почесал затылок полицмейстер, провожая отъезжающего графа-инкогнито грустным взглядом и разворачивая коня. Только и был-то у меня один информатор на весь уезд. И того лишился На рыбалочку сходить, что ли?
* * *
Как же-с, как же-с, проводив Скуратова до двери, по крутой лестнице, тяжело отдуваясь, вернулся в свою заваленную рухлядью комнатку отставной чиновник и пламенный любитель древностей Сергей Львович Волокос.
Старик грустил и печально вздыхал.
Хитрец!.. Учрежденья он инспектировал! Шалишь. За камешком, стало быть, приезжал. Думает, я не видел, как вы на него заглядывались
Хранитель музея зашарил по столу, нашел и поднес к глазам изумруд и лупу.
Так и есть, тяжело вздохнул он, «Око Света». Музею уездномууникум. Народ вам еще спасибо скажет, батенька. Шутка лив каталогах нет, а у наспожалте, господа хорошие
Хранитель опустил лупу на стол, устало потер близорукие глаза и опять зашарил по столу. Отыскав потертую табакерку, он щелкнул замочком, открыл крышку, поднес к носу и заворошился в ней толстыми пальцами:
И на что ему аметистик этот дешевенький? Ни вида тебе, ни огранки. Разве что зеленый да старый очень
Почтенный старик извлек из табака и подбросил на ладони подмененный им еще позавчера аметист.
Ишь ты, стервец эдакий, еще светится, как я стихи читаю Чудны дела твои, господи!
* * *
За несколько верст от уездного городка занесенная сугробами по платформу карусель обиженно скрипнула, когда на нее взобрались трое.
Господа, слегка высокопарно обратился к коллегам Малюта. События минувшей недели убедили меня в том, что физической подготовке мы уделяем явно недостаточное внимание Садко Акимович, где ваши лыжи, кстати?
Садко виновато показал чудом сохранившуюся лыжную палку.
Неважно, махнул рукой Малюта. Спишем.
Садко и Сусанин, удивленные безразличием начальства, удивленно переглянулись.
Да, о чем это я? замялся Скуратов. Ага Неминуемая утечка артефакта из реальности предотвращена. И по случаю успешного выполнения заданиявсем амнистия. Рапорт напишу лично. Вас ознакомлю. В курилке рекомендую придерживаться его содержания неукоснительно.
Скуратов поднял глаза на Садко и внезапно обозлился.
А если какая-нибудь сволочь Повторяю, если какая-нибудь новгородская сволочь будет трепать языкомсгною в своих подвалах.
Сусанин и Садко переглянулись вторично и на этот раз облегченно: начальство пришло в себя.
По местам! заорал Скуратов, досадуя на себя за минутную слабость. Поехали, милая.
Карусель, поднимая столб снежной пыли, завертелась. Необычный для этих широт смерч наблюдался обывателями не только уездного городка и окрестных сел, но даже и в Можайске. Однако лишь трое бывалых вояк на карусели могли слышать, как репродуктор исторг лирические слова древней песни про опытного партизана-моряка. Впрочем, налетевшая вьюга быстро стерла не только следы от карусели, но и развеяла грустное эхо:
Он шел на Одессу
А вышел к Херсону
Это она про Богарне, услышал Скуратов пояснения Садко.
Пелена, белая пелена, сплошь сотканная из маленьких колючих снежинок
Ах ты, тройка-Русь, шептал Малюта. Вот зараза!
Глава 2ДИМА И ВОЛК
На гауптвахту! тихо просипел Владимиров, откидываясь на спинку своего антикварного кресла. Обоих на гауптвахту! И гноить до особых указаний.
Громко говорить командир уже не мог, потому что сорвал голос, когда узнал, что виновниками переполоха оказались Хохел и примкнувший к нему Задов. Шкодливый тандем сработал на славу.
Но все по порядку.
Какие еще будут распоряжения? уточнил Скуратов, кладя перед Владимировым на стол бланки записок об аресте Задова и Хохела. На них командир отряда должен был расписаться и проставить в пустых графах количество суток ареста.
Владимиров уже не мог даже шептать, а только зло сипел. Голос пропал. На бланке с фамилией Задова, рядом со своей подписью, он нарисовал виселицу.
Повесить, а потом на гауптвахту? Зачем? удивился обычно невозмутимый Малюта.
Владимиров скрипнул зубами и перечеркнул виселицу крест-накрест. Такому суровому командирскому решению предшествовал ряд событий.
Штабс-капитан Нестеров без устали заваливал командира заявками на аэроплан, ссылаясь на отсутствие авиасредств, жизненно необходимых отряду. Владимиров, никогда не любивший бумажной волокиты, после очередной заявки на аэроплан не выдержал и наложил резолюцию. Резолюция перекладывала решение вопроса на отрядного комиссара. Фурманов был ничуть не глупее своего непосредственного начальника и предусмотрительно отписал документ на начальника штаба барона Маннергейма. Но педантичный Карл Густавович для начала решил заручиться визой Скуратова. Контрразведчик, разгневанный тем, что его беспокоят по очевидным пустякам, в свою очередь почему-то затребовал заключение Дурова, а потом ехидно перенаправил заветную бумажку Батыру, как командующему военно-морскими силами.
У бека документ застрял месяца на два. Батыр тщательно изучил этот серьезный вопрос и пришел к выводу, что лично ему хватает головной боли и без палубной авиации. С чистой совестью он так и написал, но почему-то китайскими иероглифами.
Откуда и зачем на заявке Нестерова появились визы Сусанина, священника Латына Игарковича, начальника отрядной заставы Ильи Муромца и в заключение даже подпись неуловимого Кижевыяснить не помогло даже служебное расследование, которое назначил Владимиров, когда три месяца спустя заявка по немыслимой прихоти судьбы опять легла на его стол.
Из всех виз, резолюций, согласований, прикрепленных справок и заверенных заключений внимание начальника отряда привлекла размашистая надпись в правом нижнем углу заявки.
Надпись гласила: «А на хрена оно нам, собственно, надо?! Отказать!» Ни даты, ни подписи под этой резолюцией не было, но вызванный на ковер Скуратов, побожившись на икону в красном углу кабинетаподарок Рублева к какой-то круглой дате, заверил начальника, что «это дело рук подлеца Задова».
Лева отпирался долго и успешно. От графологической экспертизы он отказался наотрез, сославшись на внезапное онемение правой кисти. А свое дежурство в приемной Владимирова в день вторичного появления бумаги на столе начальства трактовал как банальное совпадение.
На понт берешь, начальничек, ехидно отпирался он в подвале Скуратова на очной ставке с Киже, который, впрочем, на оную очную ставку не явился. Нашел вредителя Мое дело маленькое. Мне самолеты без надобности. Зря дело шьешь. Нехорошо это, не по-товарищески!
Задов демонстративно баюкал им же небрежно загипсованную руку, и даже угроза Малюты сломать ему вторую конечность так и не смогла заставить дрогнуть сердце одессита.
Все это время несчастный Нестеров ежедневно встречал утром Владимирова у дверей кабинета и с надеждой заглядывал тому в глаза. Командир глаза смущенно отводил, и понурый Нестеров покидал штаб.
В конце концов каменное сердце Владимирова не выдержало, и он пригласил просиявшего летчика в свой кабинет. Нестеров под диктовку Владимирова написал еще одну заявку, и Дмитрий Евгеньевич, наложив на нее единственную, но неумолимую резолюцию, отдал драгоценную бумажку летчику из рук в руки лично. Резолюция гласила: «Тов. Хохелу. Лично. Два дня! Обеспечить! Без возражений!!!» Далее стояла дата и подпись. На всякий случай Владимиров поставил еще и печать.
Прижимая удовлетворенную заявку к груди и нервно оглядываясь на окружающих, воспрянувший духом ас пошел, нет, побежал к заму Владимирова по тыловому обеспечению. Неуемная энергия Нестерова, желавшего побыстрее подняться в небо, переключилась на Хохела Остаповича.
Товарищ Щирый, как обычно, был на своем рабочем месте. Он всегда был на нем. Он даже ночевал порой на складе, опасаясь внезапной и внеплановой ревизии.