Полубояринов понимал, как худо — намного хуже, чем ему самому, — приходится сейчас Дану, и что надо бы сказать ему что-то, пусть не ласковое, не ободряющее, просто что-то, не позволяющее ему долее оставаться в скорлупе единолично взваленной на себя вины; но вместе с тем ему чудилось, что двинь он хотя бы одним мускулом лица или краешком губ, оторви он взгляд от поверхности экрана хотя бы на тысячную долю секунды — иэто случится немедленно.
Поэтому он молчал, до сухой рези в глазах вглядываясь в нечеткий пунктир, и с некоторых пор его не оставляло ощущение, что давным-давно, может быть, в детстве, на каких-то старинных картах он уже видел этот маршрут.
Вот только — где?
А корабль, охваченный огнем, продолжал, неуклонно теряя высоту, двигаться почти точно на север, и траектория его строчечной линией прикрывала на экране едва приметные точки со странными названиями: Кежма, Тетера, Вановара…
Еще каких-нибудь полчаса назад ни Оратов, ни даже Эльза Липп не предполагали, что им придется идти таким курсом. До сих пор они думали об одном — как поднять корабль обратно на орбиту. Поэтому на фонограмму координационного центра, в самых категорических выражениях предписывающую перейти в аварийную капсулу и катапультироваться, молчаливо и единодушно решено было пока не отвечать. Все трое прекрасно понимали, в какой чудовищный неуправляемый снаряд превратится покинутый и мстящий за измену себе «Антилор». Энергобаки его были полным-полны — излишняя предусмотрительность на случай непредвиденного маневрирования, оборачивающаяся теперь неминучестью взрыва.
Конечно, можно было бы доложить, что на катапультную систему тоже не подается энергии, но не хотелось терять на это и долей минуты. Сейчас важно было одно: пока корабль полностью не вышел из повиновения, вздернуть его на дыбы, уйти в заорбитальную зону и там, в относительной безопасности для Земли и космических станций, взорвать его, пока не поздно.
Но «Антилор» оказался лошадкой с норовом. Он только дернулся, круто изменил курс и впал в эпилептическое вращение. Эльза в своей жизни видала и не такое, она успела перевести управление на ручное, и вдвоем с Оратовым они кое-как выровняли движение, но и в этот момент Финдлей крикнул, что энергораспределитель вообще не подает мощность на двигатели. Во время конвульсий корабля он не успел удержаться и порядком-таки расплющил свой нос о пульт управления вспомогательными механизмами; от боли он зашипел и даже начал слегка заикаться.
— П-повезло еще, — пробормотал он, — на Чаре п-перехватят…
Это была последняя фраза, принятая координационным центром. По тому, как плавно, без всплесков, угас специфический шум в наушниках, Эльза догадалась, что питание перестало подаваться и на фон дальней связи. Земля отключилась. Со всеми своими координационными центрами, спасительными зонами перехвата и далекой Усть-Чарой, на которую так напрасно надеется Оскар… Она оглянулась на своего старшего механика: кровь из разбитого носа капала на какой-то экран, и рука Финдлея с клетчатым носовым платком протирала стекло с такой медлительностью, словно влажный комок платка был пудовой гирей.
Значит, и Финдлей заметил, что они проходят мимо Чары.
Рука с платком остановилась.
— Попробую гравитационную подушку, — хрипло, но уже больше не заикаясь, проговорил старший механик.
— Рановато, — отозвался Оратов. — Когда совсем снизимся, тогда включим гравитационный генератор на режим пульсации и попробуем таким образом отталкиваться от поверхности. Методом блохи.
— Оскар, — попросила Эльза, — проверь подачу на генератор.
Финдлей еще громче засопел разбитым носом, и было слышно, как щелкают под его пальцами контакты. Один, два, три, четыре.