От всего этого вихря чужих ощущений Анни окончательно растерялась. Подумалось, что мадам Вальтц бы высекла её розгами уже за то, что она пачкает своим грязным телом хозяйскую постель. А за неподобающий вид вовсе бы закрыли в карцер на месяц, без солнечного света, еды и тепла. Но вид Элая тоже мало соответствовал этикету, и когда опустила взгляд с его лица на торс, низ живота приятно закололо: отрываться от созерцания этих витых мышц и смуглой кожи не хотелось совсем.
Это ерунда, поняв, что пауза неприлично затянулась, отозвалась Анни шёпотом. Царапина. Не больно.
Нет, он точно смотрел прямиком в ложбинку, а по его предплечью пробежали нитки зарождающегося огня, и Анни предусмотрительно одёрнула руку из его хватки. В удивлении задрала бровь, потому как сейчас, судя по её вкусовым рецепторам, Элай ощущал лишь кислинку волнения, чуть пьяную и терпкую, а отголоскоммедовую сладость, которую пока что не удалось сопоставить с названием эмоции. Но его кожа обычно горит только от злости Или нет?
Я могу помочь чем-то
Иди, выдохнул Элай чересчур поспешно. Зажмурился, будто ругнулся на себя, а потом кивнул на дверь: Спасибо за помощь, Анни. И если будет болеть Найди в ритуальном зале мазь, крайний правый стеллаж.
Хорошо, прошелестела она, в абсолютном смятении сползая с постели. Мраморный пол холодом дал по босым ногам. Доброй ночи.
И тебе.
***
До рассвета Анни так и не уснулавозвращаться на лежащий на тумбе лепесток было лень, а хрустящая чистым бельём кровать казалась холодной и чересчур просторной. Она уговаривала себя, что дело именно в этом, но глупо было отрицать, что ей не спалось из-за совершенно очевидно бодрствующего хозяина.
Кутаясь в совсем не греющее одеяло, она думала о температуре его тела, его твёрдости. Силе. Об обезоруживающей грубости, которая сочеталась в нём с желанием сделать её жизнь легче. С интересом прислушивалась к своим вкусовым рецепторам, пытаясь с другого конца особняка понять, почему не спит Элай, о чём думает, хотя тут могла лишь строить догадки. Кислинка, но словно незрелая ягода, мягкая. Хмель и мёд. Нотки шафрана К рассвету странный коктейль дополнился сочным клубничным послевкусием. Анни и половины его безумных чувств не понимала, лишь то, что он волнуется за этот небольшой случайный порез и чувствует себя виноватым за собственные инстинкты выживания. Но вот в остальных непривычно сладких эмоциях разобраться невозможно. Ах, если бы были словари.
Благо, к рассвету обоим не пришлось больше изображать сон. Судя по тому, что хозяином завладела безвкусная липкая скука, он занялся привычными для себя монотонными делами, и Анни с облегчением приняла такую перемену. Всё же он явно умел держать лицо, как настоящий наследник великого дома. А она должна полностью этому соответствовать.
Умывшись, она быстро переплела косы, всклокоченные после ночного ёрзанья под мужским телом. Даже вспоминать стыдно. Зато теперь Анни надела строгое, тёмно-фиолетовое платье с приличной длиной ниже колена и армейским воротом-стоечкойвчера выпросить нечто подобное у неразговорчивой хмурой модистки было сложно. Та явно не понимала, отчего молодая девушка просит не шелка и блёстки, а практичность и удобство, и, скорее всего, подслеповатая мадам не замечала, что одевает фамильяра, а не женщину. Или Элай распорядился не замечать. Но теперь гардероб до отказа был заполнен тряпками на любой случай, вот только в ход пошла именно рабочая форма и скромные мягкие тапочки. Пора отрабатывать свалившуюся на неё доброту.
Убедившись в подобающем виде, Анни первым делом шмыгнула на кухню. Уолт готовил для хозяина завтрак, и если удивился её появлению, то вида не подал.
Доброе утро, улыбнулась она старику, надеясь, что ворот скрывает царапину на горле. Я могу помочь?
Доброе, леди. Не стоит, я почти закончил, Уолт поставил на серебряный поднос небольшой кофейник, распространяющий приятный аромат, фарфоровую чашку и две тарелки. На одной были три ломтя ржаного хлеба с маслом и сыром, а на второйгорсть крупной спелой клубники.
То есть, хозяин предпочитает настолько лёгкий завтрак? удивлённо посмотрела на такое скромное убранство Анни. Ей почему-то казалось, что люди едят намного больше. Тем более мужчины.
Господин совсем неприхотлив, леди, улыбнулся ей Уолт, положив на поднос простую льняную салфетку безо всяких кружев и вензелей. После возвращения с войны он не любит никаких излишеств. Но причуды бывают Как сегодня, старик глянул на тарелку с клубникой, и Анни поняла, что требование ягод на завтрак для Элая не рядовое явление. Сама она пробовала их только в дни праздников, когда угощения для студенток присылались от самого правителя. Заставлять есть варёные овощи тех, кто на дух не выносит обработку природных плодовтоже способ выработки послушания.
Он ест у себя в кабинете? вздохнула она, хотя уже вчера поняла, что так в этом доме и заведено. Могу отнести сама.
Благодарю, леди, Уолт посторонился, не став артачиться, и она взяла довольно лёгкий поднос.
Анни. Просто Анни. Мы же в равных положениях.
Ответа не дождаласьв молчании Уолта слышалось сомнение. Возможно, если бы её поселили не в отдельной спальне с собственной уборной, а на первом этаже, в крыле для слуг, уравнять было бы проще. В конце концов, раз Уолт метёт полы, то её задача не так уж далека: выметать из хозяина плохие эмоции и выполнять все поручения. Грустно улыбнувшись, Анни вышла из кухни и понеслась по каменной лестнице к кабинету Элая.
В особняке было всё так же прохладно, так что выбрать плотное платье с длинным рукавомрешение удачное. Но холодок всё равно мурашками проступал по коже, пока Анни шла по лабиринту коридоров на третьем этаже. Со стен на неё мрачно взирали пыльные портреты незнакомых магов, и взгляды чудились укоризненными. Она не просто так взялась отнести завтрак. Приличия и академическое воспитание требовали за ночную оплошность одного: встать перед господином на колени и попросить прощения, как подобает.
Она хороший фамильяр. Хороший, хороший, хороший. Лучшая на курсе, а значит, обязана оправдать все надежды мадам Вальтц. Чтобы однажды та с гордостью могла сказать: выращенная её руками эйфири безоговорочно предана своему господину, а ещё лучшеотдала за него свою никчёмную жизнь. И сейчас не место глупым порывам сердца, как случилось ночью.
На робкий стук в дверь ей моментально отозвался удивлённый голос хозяина:
Войди, Анни. Доброе утро, добавил он, когда она протиснулась в кабинет со своим подносом.
Доброе утро, она постаралась улыбнуться как можно более смело, пристыженно не поднимая на него глаз. Быстро пристроила завтрак на столе, и успела заметить, как пальцы Элая торопливо накрыли свежей газетой какую-то раскрытую перед ним книгу. В кабинете пахло шафрановым дымом его сигареттак, что на языке проступил привкус.
Уолт совсем разленился? невозмутимо поинтересовался Элай. Отправил тебя тащить это?
Я сама вызвалась, Анни наконец-то нашла в себе силы посмотреть на него. К огромному облегчению, на лице Элая не было никакого возмущения или желания проучить её за вольности, показать место.
Что ж, она сама в состоянии его занять.
Ты не обязана
Ошибаешься, шепнула она, отходя от стола на два шага под его немигающим взглядом, который горел любопытством. Так вот, что значит шафран?
Это настолько привычно, что не требовало малейшего усилия. Ноги сами подкосились, и Анни встала на колени, заводя руки за спину и сжимая от усердия кулаки. Требовалось также склонить голову, выражая почтение и послушание, но в обсидиановых глазах полыхнули предупреждающие алые искры, и шея отказалась гнуться. Вкусы эмоций во рту перемешались в полный сумбур: кислота сменилась сладостью, сладостьгоречью, горечь смыла терпкость и хмель. Смятение. Он и сам не знал, что чувствовать и как реагировать на покорно вставшую перед ним на колени эйфири.
Я приношу свои глубочайшие извинения. Ночью я была в неподобающем виде, а также совершила неподобающие действия. И готова понести любое наказание, какое сочтёшь приемлемым, официальности её тона и вышколенности могла бы поаплодировать даже учительница этики, любившая хлестать плёткой по спине, если та недостаточно прямая. Сейчас у Анни был идеальный разворот плеч. Разве что от стыда горели щёки.