Расхохотавшись, Александр опять повалился в прелые листья. "Псих", решил Слава, поднимаясь по лестнице.Единственным человеком в туалете оказался Левка Шуйский, трепло, зануда и халявщик, но ничего другого не оставалось:- Левка, на мне крови нет?Ныкающий по карманам выпрошенные чужие шпаргалки Левка чуть не поперхнулся:- Ты что, по дороге лишился девственности?- Человека убил!Левка сильно вдруг побледнел и внимательно осмотрел костюм:- А ты руки вымыл?- Вымыл.- А жопу подтер?Тут все происшедшее с ним за утро нахлынуло с новой силой: окровавленная одежда, нож, мордобой... "Проветрил голову перед экзаменом, называется!" с ужасом он понял, что все совершенно вылетело из головы - забылось, куда-то делось, ничегошеньки в башке не осталось, все выбили проклятые бандюги...- Левка, гони шпоры!!!- А у меня нет...- Убью!!!Сокурсник пулей вылетел из сортира так, что Слава не успел перехватить.
* * *
"Ленин кыш, Ленин тыш, Ленин тохтамыш" - неслось в голове нестройными волнами. Последний экзамен, последний экзамен, семь скромненьких футов российской земли. Зарыли, песенку спели, сдали - как посуду. С понедельника - размеренная работа в конторе. В семь часов подьем, холодный душ, легкий завтрак. Слава Зарайский напряг по очереди мышцы сначала на правой, затем на левой руке: "В качалку буду ходить вместе с братом, правда, он потом свалит в Саяны на месяц, турист-альпинист хренов - не терпится ему пойти по стопам родителей." Родители погибли в Саянах пять лет назад, уже пять лет, а как один день, тот, который он так плохо запомнил...Впрочем, слабо представляя себе время полного одиночества, Слава больше пугался предстоящей полной самостоятельности: брат, Савватий, собирался, наконец, жениться. Тупо осмотрев непривычно пустой коридор, Слава постоял перед кнопкой лифта, не решаясь нажать ее. Странно: он думал, что испытает хоть какие-то чувства, прежде чем покинет на два месяца эти такие безопасные и почти родные стены юридического факультета - Альма матерь.Чуть задержавшись под выставленным на жаркое солнце языком козырька, собрался шагнуть в палящую пропасть ступеньки, но что-то с силой дернуло сзади. Неловко оступившись, Слава оглянулся.- Извините, молодой человек, у вас жетона не найдется?Когда на улице или в вагоне метро грязные, плохо говорящие по-русски, одетые нарочито неряшливо и бедно дети собирали деньги, теребя граждан за рукава рубашек и края брюк - по его телу пробегала брезгливая и сытая судорога ненависти. Это были ЧУЖИЕ, чуждые всему его миру, которых он хотел уничтожить, легко и спокойно, можно своими руками, из автомата. Слава не любил "черных" любых разновидностей. Каждому было отведено свое географическое место на земном шаре, это место - его, НАШЕ. Он ничего не мог, да и не хотел с собой поделать. Университет тоже был его, их "Лумумба". Его голубые глаза спокойно глядели на коричневую, сшитую из кусочков, кожаную куртку, совершенно немыслимую в такую жару, на вязаную крупной сеткой хламиду, сквозь которую блестела слишком смуглая, почти негритянская кожа - под цвет куртки. Непроизвольно уставившись в круглую воронку пупка, Слава пошарил в кармане, жетона там не могло быть, он никогда никому не звонил с улицы.- Дай денег! - хриплый голос пробудил ту жаркую судорогу, которая овладевала им в метро и от телевизионного кривлянья "коричневых мартышек".- Не дам. Отвали!- Слава, как ты с девушкой разговариваешь? Не обижай детей! Ей жить негде, - пьяный в стельку Левка Шуйский стоял, по необходимости широко расставив ноги, и помахивал полупустой бутылкой пива. - Вот, Людмила, это очень хороший и надежный человек.