* * *
В странном этом состоянии машина в эскорте у маленькой девчушки прошёл час. Или больше Ольга не зафиксировала начало происшедшего. Наступал вечер. От медленного монотонного движения глаза начали слипаться, а девочка шла себе и шла. За всё это время им не встретилась ни одна машина.
Почему бы нам не сделать привал? Уже поздно, предложила Ольга и зевнула. Зевок получился звучный, и она смутилась.
Прости, я с утра за рулем. Так, может, привал?
Она спросила без особой надежды на ответ, но девочка неожиданно ответила:
Не могу.
Почему? Зажжём костер
Не могу. Мне надо идти, сказала девочка. Ольга не сразу нашлась, как реагировать.
Куда?
Просто идти. Чтоб не утянуло, странно ответила девочка. И посмотрела прямо в глаза Ольге. Та захлопнула рот посреди очередного зевка. Глаза ребёнка были очень серьезными и совсем не детскими.
Утянуло? Как? Куда?
Туда или туда. Всё равно. Там страшно.
Девочка замолчала. Потом, видя, что взрослая непонимающе смотрит на неё, объяснила.
Мы с родителями ехали к бабушке. Когда остановились на заправке, я вышла погулять. Мы долго ехали, и у меня ноги похолодели. Там была белая полоса. Очень чистая, как будто её только что нарисовали. И я пошла по ней мы с братом так играли. Нужно идти осторожно, точно по полосе, чтобы даже подошва не выставлялась за край. Я дошла до края заправки и хотела вернуться
Девочка замолчала, и Ольга замерла в предчувствии. Малышка судорожно вздохнула и продолжила, словно через силу:
Там были страшные монстры. Везде, вокруг. Далеко-далеко, до самого горизонта. Они шевелились мерзко, как черви. Тянули руки и щупальца, грызли друг друга. Они были разные с одной стороны и с другой. Но мне было всё равно, они скалились все. Они видели меня, они хотели меня съесть
Она говорила, и речь её становилась всё быстрее, а в самом конце сорвалась на всхлип. Девочка умолкла ненадолго, а потом продолжила.
Я не смогла развернуться на полосе. Брат умел, а я не смогла. Он всегда побеждал.
Девочка шла, низко склонив голову, но Ольга видела дорожки слез у неё на щеках.
Ольга ехала рядом всю ночь. И утро.
Среди ржавой пустыни шла по дороге девочка. Чуть позади держалась красная машина. Но вот машина начала сбавлять ход расстояние между ней и девочкой всё увеличивалось. Наконец, машина остановилась. Сидящая внутри девушка долго смотрела в ту сторону, даже когда ребёнок скрылся из виду Она не знала, сколько простояла тогда в пустыне
Но когда вернулась к обычной жизни, никогда не наступала на белую полосу на асфальте
Перекрёстки времён
Виталий Гребеник (Кинеберг). Последнее лето детства
Есть такое место на берегу Днепра. Ниже Хортицы по течению, где только начинает свой разлив Каховское водохранилище, похоронившее под своими водами древние пороги, маленькие и большие села, плавни, небольшие скифские курганы и легенды.
Заросшие камышом берега, чавкающая под босыми ступнями глина вперемешку с илом. Небольшая затока, ничем не отличающаяся от десятков таких же, как она.
На берегу раскинулся бывший пионерлагерь, а нынче ДОЛ детский оздоровительный лагерь «Восход». Старенькие, видавшие виды и не одно поколение пионеров, скаутов и просто пацанов и девчонок, одноэтажные домики. По два на каждый отряд. Потрескавшийся, давно не ремонтированный асфальт дорожек, и площадки с флагштоком. Стенды, призывающие быть смелым, добрым, прыгать выше, дальше и быстрее, выделяются в буйно разросшейся зелени каким-то серо-бурым цветом призывов и блёкло-красными пионерскими галстуками, проступающими под облупленной краской. Футбольное поле с покосившимися воротами, утоптанное не одним десятком лет и десятком тысяч ног.
Приезжаю сюда не часто раза два-три в год. И даже не в занятости дело.
Просто ранней весной и поздней осенью делать тут совершенно нечего сыро, холодно, и постоянный пронизывающий ветер. Не говоря уж о зиме. А летом здесь детское царство. Вот и выбираюсь сюда в конце мая или в начале сентября, когда «тепло, светло и мухи не кусают».
Люблю это место.
Дышит оно детством и покоем. И чувствуется в нем какая-то сила энергия, что ли
Хотя какая энергия и сила? Скорее всего, свежий воздух и ностальгия. А ещё здесь всегда особенно остро ощущаю чувство вины.
Вот такой моральный мазохизм.
* * *
Эту девочку я увидел сразу, как только вошёл в ворота лагеря. Такие глазищи нельзя было не заметить. Два озера. Глубоких-глубоких. Серых.
Как тебя зовут? а я стою и не могу произнести ни слова.
Какой ты смешной! пробивается откуда-то снаружи звонкий колокольчик смеха, я Марина.
В-в-витя, с трудом вернувшись на землю, только и смог промямлить.
Мы, наверное, в одном отряде будем. Правда, здорово? она взяла меня за руку и потащила к нестройной толпе ребят.
Так и получилось мы попали в один и тот же, третий, отряд. А к середине смены уже были не разлей вода: на обед вместе, в бассейн вместе
Ну, а пацаны как пацаны:
Тили-тили-тесто, жених и невеста!
Ты девчонка! С девчонкой дружишь! А куклы твои где?!
И так они меня достали Особенно старался Алик, наш неформальный лидер. Здоровый пацан, на год старше нас, по каким то причинам не попавший во второй отряд.
Может, я и перетерпел бы до конца смены, но тут подошли соревнования по футболу между отрядами.
Мы, все мальчики отряда, сидели на траве за пищеблоком и обсуждали предстоящие игры. Я сказал, что неплохо стою на воротах.
Если не бросишь с девчонками водиться, не будешь в команде, Алик был непреклонен.
Футбол настоящая мужская игра, бабам здесь не место! Выбирай или ты баба, или ты мужик, пыхтел он сигаретой, украдкой оглядываясь по сторонам.
Я что-то мямлил, оправдывался. Колька что-то говорил в мою защиту.
Всё, я сказал, грозно пробасил наш лидер, распираемый чувством собственной важности, я капитан команды и мне решать!
Он щелчком, как курильщик со стажем, откинул «бычок». Не торопясь, поднялся, и так же, не торопясь, проследовал к отрядному домику, сопровождаемый верными «оруженосцами» Игорёшей и Петькой. Чуть поотстав, плелись за ним остальные ребята. Я остался сидеть на пожухлой от палящего солнца траве. Я делал выбор.
На ужин я пошёл с ребятами. Нужно было видеть выражение лиц девчонок, когда я прошёл мимо Марины. За общим столом в тот раз мы сидели отдельно.
Витя, что с тобой, я тебя чем-то обидела? Мариша подошла ко мне перед отбоем, когда все мы сидели возле отрядных домиков.
Я, не поднимаясь, искоса на неё глянул, и сказал, стараясь придать голосу жёсткость, которой у меня никогда не было:
Что ты ко мне пристала?! Цепляешься тут, пройти не даёшь. Отстань.
Поднявшись, я с гордым видом отошёл к Алику.
Молодец, Витёк! Наш чувак, снисходительно похлопал меня по плечу капитан. Я обернулся, и внутри всё оборвалось два глубоких серых озера потускнели, хоть и блестели от слёз. До сих пор меня преследуют эти глаза, этот взгляд побитой собаки.
Через день Марину забрала мама.
* * *
Приятно посидеть с удочкой, а вечерком выпить бутылочку под ушицу из наловленного за день, которую мастерски готовит старый сторож Михалыч. И послушать им же рассказанную историю.
Михалыч личность колоритная.
Высокий, плотный, крепкий старикан выглядит лет на 6070 но сколько ему на самом деле, не знаю. Пытался как то выяснить, но дед отшутился: «Все мои», и пресёк попытки дальнейших расспросов. Знаю его уже больше четверти века, с тех пор, как сам сопливым пацаном был сюда отправлен «оздоравливаться» вечно занятыми родителями. И, самое интересное, что Михалычу и тогда можно было дать теперешние годы. Зачёсанная назад белоснежная шевелюра, густые брови и окладистая борода такой же масти умные голубые глаза, которые поражали больше всего. Такого яркого ультрамарина не встретишь нигде: разве что летним днём, после короткого ливня, небо, очистившееся от туч, становится того же непередаваемо-голубого цвета.
Откуда я взял, что ему 6070 лет не могу объяснить. Может, тому виной эти глаза, в которых уживаются и ум, и жизненный опыт, и какое-то мальчишество но если приглядеться внимательно, то его лицо не было ни слишком уж морщинистым, ни усталым, как у большинства стариков. Эдак можно было бы дать ему лет 50. Но глаза И силой Михалыч обделён не был. Шутя переламывал толстенные сучки для костра. Хотел и я попробовать так же, да колено ушиб дед только усмехнулся.
Тёплый сентябрьский вечер.
Сухо потрескивает костёр, булькает в закопченном котелке уха. Лёгкий ветерок уносит дым и комаров. Тихо, спокойно. Стоит початая бутылочка, на подстилке разложена нехитрая закуска нарезанное тонкими ломтиками сало, хлеб, помидоры, лук. Михалыч рассказывает свою очередную историю.
Вот так и ищут с тех пор сокровища Богуна, заканчивает рассказ сторож.
Выпили ещё по стопочке.
Михалыч, а что за домик новый возле радиорубки? интересуюсь.
«Комната отдыха для взрослых» называется. В этом году поставили. Чтоб, понимаешь, было где мамкам и папкам отдохнуть, когда чад своих ненаглядных проведывать приезжают.
А чего там интересного?
Да все условия для «нормального отдыха» телевизор, радио, диван удобный. Да только редко кто туда сам заходит так, один два человека за смену.
А что так?
Да всё на бережок хотят водки попить, поплескаться. Всю рыбу распугают в округе в обед особо отдохнувших туда приводят, на диване мягком пару часиков отлежаться. А мне прибирай
Так зачем тогда поставили?
Михалыч зачерпнул из котелка ароматное варево, хлебнул.
Минут пяток покипит и готово. Зачем, говоришь? Ну, пойдём сам посмотришь.
Домик из себя ничего необычного не представлял. Обычный «финский» домик. Прихожая, комната. В комнате действительно стоял диван. В углу притаился телевизор. Напротив два кресла с журнальным столиком.
И ещё там был шкаф.
Нет, не так. ШКАФ. Книжный. Заполненный как новыми, глянцевыми и красочными, книгами, так и старенькими с потрёпанными корешками. Старый наверное, дубовый с гнутыми ножками, огромный шкаф выглядел как экспонат музея или антикварного магазина.
Михалыч, открыв дверь, внутрь не вошёл, сославшись на уху.
Пробежавшись взглядом по корешкам книг, я заметил, что новые, ни разу не читанные, книги выглядели как золотые зубы вроде бы и на месте, но всё равно чужие. Да и как им не быть чужими детективы, женские романы, космические и не очень боевики никак не вписывались в антураж Его Величества Шкафа. А вот старые книги были на месте, опять же, как зубы: хоть и пожелтевшие, но свои, родные.
Та-ак, что тут у нас?..
Пушкин куда же без него. Шевченко на Украине да без Шевченка Гоголь, Шекспир. Ага, вот и Булгаков, и Пастернак
Да, понамешано. Опаньки, а это кто?
Стоявшая в самом нижнем ряду книга поразила своими размерами. По высоте не выше и не ниже общей массы, а по толщине Как будто старинная, ещё рукописная. Неудержимо захотелось взять её в руки желание обожгло так остро, что не было никакой возможности ему противиться. Да и к чему?
Что это? я уже открывал фолиант.
Яркий, нестерпимо белый свет оглушил меня. В голове будто взорвалась световая граната. И я провалился в ничто
* * *
Всё, я сказал, грозно пробасил наш лидер, распираемый чувством собственной важности, я капитан команды и мне решать!
Он щелчком, как курильщик со стажем, откинул «бычок». Не торопясь, поднялся, и так же, не торопясь, проследовал к отрядному домику, сопровождаемый верными «оруженосцами» Игорёшей и Петькой. Чуть поотстав, плелись за ним остальные ребята. Я остался сидеть на пожухлой от палящего солнца траве. Я делал выбор.
На ужин я пошел с Мариной, крепко держа её за руку.
Перед отбоем меня окликнули Игорёша и Петька:
Тебя Алик зовёт.
Я подошёл к вожаку.
Ты, наверное, не хочешь быть нашим вратарём?
Хочу.
Ну так что? Струсил? Ребята, нам трусы в команде нужны?
Нет, Алик! ну, это понятно кто.
И ничего я не струсил.
А почему до сих пор с девчонками в куклы играешь? Ладно, я сегодня добрый. Даю тебе последний шанс. Завтра возле бассейна ты при всех обзовёшь её уродиной и дурой. Тогда ты в команде.
Что-то переключилось в голове, будто видеть стал ещё лучше. И, этим зрением улучшенным, вдруг заметно стало, что Алик обычный пацан: совсем не здоровый, а просто толстый, и даже рыхлый. И такая меня злость взяла, что из-за этого борова я готов был поссориться с самой лучшей девчонкой на свете!
Рука сама собой сжалась в кулак, и я со всей дури вмазал в глаз «капитану». Тот не удержался и рухнул на траву. Фиолетово-синий фингал моментально расплылся на очумевшей аликовой физиономии. Некоторые пацаны засмеялись, а громче всех Игорёша с Петькой. Из глаз Алика фонтаном брызнули слёзы и взгляд! Взгляд побитой собаки.
На следующий день меня выгнали из лагеря.
* * *
Уха уже поспела. Михалыч разлил по стопочке.
За тебя, Михалыч, начал было я.
Э, нет, давай сейчас за тебя.
А чего вдруг?
Меня прервала трель мобильника.
Да, Маришенька с Михалычем, конечно Настенька звонила? На выходные не приедет? Жаль, конечно, Ну да ничего, учебный год только начался, пусть учится.
И чему-то странно улыбался Михалыч
Александр Пересвет. Беглец из Лыкошино
Семёнов сидел в учреждении ОН-55/3. В посёлке Лыкошино, что неподалеку от Бологого.
В принципе, местечко неплохое старая графская усадьба, прудик графский же, тихая до пронзительности русская природа. Уютно. А летом просто замечательно!
Правда, ничего этого Семёнов не видел. Расконвоирован он не был, и за периметр выходить права не имел. А потому видел лишь серенькие стены отрядного барака, синие одеяла на двухэтажных шконках, серый же деревянный забор. И колючую проволоку, что отделяла дорожку, по которой время от времени прогуливался ДПНК да старшины-контролёры, от собственно зоны.
ДПНК по этой дорожке прогуливаться было, собственно, нечего достаточно тех самых контролёров. Не говоря о солдатах на вышках. Дежурному помощнику начальника колонии положено было сидеть в штабе и управлять сменой. Но хозяин начальник зоны был законник и передовик, а потому заставлял своих офицеров самолично обходить периметр, дабы Дальше шли всякие правильные слова, вполне себе справедливые только с одним недостатком: они были совершенно неважны. Обязал Хозяин ДПНК обходить периметр и точка.