В самом замке также было довольно людно. То тут, то там сновали людислуги и служащие, а также мимо нас торопливо проследовало несколько знатных особ, уважительно поприветствовавших Дрейко, а затем и меня, при этом безо всякого интереса к моему тут присутствию.
- Родители сегодня в Турине, - сказал Дрейко, - нас никто не потревожит, расслабься.
Легко сказать«расслабься»! По огромной белокаменной лестнице, покрытой толстой ковровой дорожкой мы поднимались наверх, я перестала считать лестничные пролеты, глядя в спину мастера Дрейко, все еще продолжая держаться позади него.
«Почему?вдруг резко пришла мне в голову мысль, - почему родители Агген против ее брака с таким завидным женихом? Да, у мастера есть невеста, но они ни разу не выразили свое сожаление по этому поводу».
Верхний этаж, до которого мы наконец-то поднялисьлишь благодаря тренировкам лорда Эрко я одолела весь путь без запинки, - чем-то напоминал нашу портретную галерею, столь же пустынный и темный. Кстати, здесь тоже были портреты. Я не особенно старалась скрыть интерес, в конце концов, Агген, вероятно, тоже было бы интересно. У одного из портретов я даже замедлила шагна портрете были изображены мальчик и девочка, светловолосые и очень похожие друг на друга. Дрейко словно почувствовал мое отсутствие и обернулся.
- Это мой отец, - тихо сказал он, - со своей сестрицей, будь она неладна.
Я не стала спрашивать, чем не угодила юноше его теткаумное узкое лицо девочки не казалось мне, как пишут в романах, «отягченным печатью порока». Неожиданно я подумала, что где-то видела женщину, похожую на нее. Одна Дрейко отвлек меня от копания в собственной памяти, без предупреждения схватив за руку, останавливаясь перед незаметной на первый взгляд деревянной дверью.
- Есть причина, по которой я не могу на тебе жениться, - тихо сказал мастер Дрейко.И дело тут не в моей невесте, и не в твоем женихе, и даже не в наших родителях. Ты знаешь, что такое завет?
Я покачала головой. Само по себе слово было простым, но объяснить значение я бы не смогла.
- По указу короля Апиро, дедушки ныне здравствующего Ариго, каждый пребывающий в здравом уме и твердой памяти старший из рода может указать наследника своего имущества и земель рода на специальном бланке с королевской печатью в присутствии свидетелей, это называется завещанием.
Я кивнула. Об этом я знала. Ситуации, когда завещание нарушало традиционные нормы наследования, были крайне редки, но случались.
- В случае с заветом все немного иначе, - Дрейко положил руку на ручку двери, - Заветэто форма магического завещания. Старший из рода может наложить некое требование на наследников крови. И здесь речь не идет о риске потери имущества и земель. Это кровное проклятие, Агги. Родовое кровное проклятие, цена которомужизнь. Никто, кроме создавшего завет, не может его снять, а иногда он не снимается даже после смерти создателя. В нашем роду старшей из рода уже несколько десятилетий была моя бабушка. Онатяжело больна, практически не встает иее сознание замутнено безумием. Я не знаю, почему она сделала это. Мы даже не можем ее спросить!Дрейко взглянул на меня с отчаянием и открыл дверь.
После столь долгих предисловий и разговоров о проклятиях я ожидала увидеть убранство ведьминской хижины. Но мы попали в чистый пустой кабинет, практически посередине которого стоял массивный деревянный стол. На полу лежал ковер строгой бордово-коричневой расцветки, вдоль стенстеллажи с книгами, несколько стульев, тоже массивных. На столе чернильница с перьями. Я вопросительно обернулась к мастеруон подошел к столу и, присев на корточки, стал сражаться с замочком на одном из внутренних ящиков. Я подошла поближе. Идеально чистый и готовый к работе на первый взгляд кабинет при более близком рассмотрении оказался покрыт пылью, чернила в чернильнице давно и безнадежно высохли, документы, лежащие на столе в идеальном порядке, пожелтели. Мне стало не по себе.
Наконец, Дрейко открыл ящик и вытащил самый настоящий пергаментный свертокхрупкий, хрусткий свиток темной и старой на вид бумаги, осторожно развернул на столебуквы были самыми обычными, разве что слишком ровными, словно писал специально обученный каллиграфтакие были на королевской службе, ну а все остальные писали кто во что горазд.
- Читай, - просто сказал мастер Дрейко.
Я вчитывалась в короткий текст снова и снова. Не то что бы была удивлена или обескуражена, скорее, никак не могла уловить некую простую и в то же время важную мысль.
Глава 34.
Внезапно распахнулась дверьне та, через которую вошли мы с Дрейко, другая, незаметная, маленькая узкая дверь в стене между двумя стеллажами. Распахнулась резко, словно человек, стоявший за ней, пнул ее ногой. И в кабинет вошла женщина.
Меня непроизвольно передернуло. Женщина была стара и больна, скрюченная почти под прямым углом, она опиралась на диковинную деревянную конструкцию, напоминающую табурет без сидения на длинных ножках. Длинные желтовато-серые волосы спускались по вдоль ее лица почти до самого пола. Белое одеяниене то платье, не то плащ, - чистое и свежее, но когда она подняла до этого направленное в пол лицо, я чуть не вскрикнула, так как кожа пожилой леди была покрыта какими-то струпьями, язвами, ранками, влажно поблескивающая красно-серая кровавая маска, на которой выделялись глаза, удивительно юные и живые.
Увидев меня, она замерла на мгновение, а потом затряслась, захрипела, словно безуспешно пытаясь выдавить из себя какие-то слова, тыча в меня пальцем, настолько же изуродованным, как и лицо.
Мастер Дрейко кинулся к женщине, попытался увести ее обратно, безо всякого отвращения ухватил за руку, но она вдруг с неожиданной силой отпихнула юношу, загораживающего меня.
- Зораг!прохрипела она, - Зорагты родила чудовище!
Картинка из разрозненных кусочков мигом сложилась в моей голове.
- Леди Лукан?я вглядывалась в женщину, которая должна была быть ровесницей леди Сертон, но выглядела раза в два старше. Мне стало безумно жаль женщину, сначала оставленную любимым человеком, потом, очевидно, потерявшую законного супруга, а также подхватившую такую страшную болезнь, изувечившую тело и разум.
Неудивительно, что в завете леди Лукан Виртон значился категорический запрет на заключение брака между представителями рода Виртон и рода Лиан.
- Зораг!старая женщина протягивала ко мне трясущуюся руку, тонкую, почти костлявую, - Зораг, прости меня, прости, простия не хотела, чтобы ты умерла, не ты, а она, это чудовище, она не человек, ничто ее не берет
Дрейко, замерший на несколько мгновений, пришел в себя.
- Бабушка, вам надо вернуться к себе, - он протянул руку к пожилой леди, но та отшатнулась.
- Не трогай меня, - хрип сорвался на визг, - Не трогай, иначе ты тоже, тоже можешь Лиан! Держись подальше от проклятого рода, рода зеркал, тебе нельзя, нельзя
- Кто такая Зораг?повернулся ко мне Дрейко
- Ма..Бабушка леди Адон, - споткнулась я, но Дрейко явно не был в курсе давней истории.
- Мать леди Сертон?
Я не успела остановить его, ожидая чего-то страшного. Не просто ожидаятвердо зная, что оно, страшное, вот-вот должно произойти. Леди Виртон среагировала на имя мгновеннодернулась всем телом, как старое дряхлое дерево, в которое попала молния, затряслась и вдруг швырнула в меня деревянный «табурет». Я едва успела отвернуться, а леди грузно опустилась на землю и что-то бормотала, завывала, закрывая руками обезображенное лицо.
Дальше Дрейко схватил меня за руку и чуть ли не на руках вытащил из кабинета, отвел в какую-то пустую безликую комнату, умоляя подождать какую-то горсть, уверяя, что сейчас приведет целителяплечо, в которое прилетели ходунки старой леди, немилосердно ныло, но после всех злоключений последнего времени это казалось такой мелочью. Хотелось просто подумать, но Дрейко, метавшийся туда-сюда, наводил суету. Я категорически отказалась от целителя, а после того, как леди Лукан была успешно водворена в свои покои и обеспечена охраной, попросила спуститься в паркогромный замок начал давить на меня до почти физического ощущения удушья.
Мы молча шли мимо сюрреалистических геометрических деревьев. Несмотря на то, что в замке и его окрестностях находилось огромное множество людей, парк оказался совершенно пустыннымкак пояснил Дрейко, прогулки по парку являлись привилегией именно членов семьи Виртон, да фамильных садовников, которых оказалось вовсе не десять, а только трое, и все из одной семьи. Геометрические деревья были произведением садового искусства, но мне они не нравились. Я сама росла как дикое дерево и чувствовала болезненную ломоту ветвей, заключенных в проволочный корсет человеческих вкусов и правил.