А можно? резко сменив тон с заунывного на деловой, спросил домовенок.
Ба, что думаешь? посмотрела я на родственницу, которая вдохновенно грызла кончик карандаша, глядя в записи.
А? очнулась от собственных мыслей ба.
Веньку, говорю, возьмем с собой в эту твою академию? подмигнув настороженным желтым глазам, глядящим из притихшей темноты, спросила я.
А за избой кто присмотрит? чуть нахмурилась бабушка.
Изба и присмотрит. Она ж у нас умница, похвалила я дом, который, довольно заскрипев, развернулся, поэтому теперь за окном было не дерево с засидевшейся на нем вороной, явно собиравшей багаж свежих сплетен для Гиргеры, а оранжевый закат с золотистым пухом редких облаков.
А Василек как же? не спешила сдаваться ведьма.
Да пристрою я его, вылетев из нерастопленного камина, с жаром сообщил черный мохнатый шарик с желтыми глазами. Мамой клянусь сегодня же к лешему его отведу, у него домовой опытный, погибнуть конику нашему не даст.
Какая мама, Веня? сдвинув на нос круглые очки в тонкой серебристой оправе, усмехнулась хозяйка. Вы же почкованием размножаетесь раз в сто лет.
Каждый мечтает о маме, философски заявил домовенок, почесав макушку полупрозрачной лапкой, которая исчезла так же быстро, как и появилась.
Мечтать и клясться ею не одно и то же.
Ну, Ари-и-иша, снова заскулил черный шарик, ну ты же правильно все поняла-а-а.
Будешь скулить не возьму! рявкнула бабушка.
А не буду возьмешь? Подлетев поближе, он проникновенно заглянул ей в глаза.
Ба, соглашайся, поддержала я Веньку. Будет о нас заботиться, протянула мечтательно и, перевернувшись с живота на спину, подложила под голову руки. Пироги свои фирменные печь в этой твоей, как ее
В Академии Разрушения и Созидания, в который раз за вечер повторила родственница.
Ну да, там. Уверена, что у них такого повара нет и в помине. А я, между прочим, растущий организм, мне силы нужны. И где их взять, если не в Венькиных пирожках? Я демонстративно облизнулась и погладила рукой живот, в который за ужином отправилась целая тарелка вышеупомянутых мучных изделий. И потом, сама знаешь, мелкая нечисть ведьме не помеха, а наоборот.
Знаю, сказала бабушка. Иди, Вень, Василька в добрые руки пристраивай, приказала домовому. И чтоб за избой твой приятель приглядел, тоже договорись.
Одна нога тут, другая там! радостно воскликнул метнувшийся в трубу клубок тьмы.
Какие ноги, Веня? Ты же оживший сгусток тьмы! бросила ему вслед хозяйка, а я, почесав кончик носа, сказала:
Видимо, о ногах он тоже мечтает, как и о маме.
Видимо, кивнула родственница, возвращаясь к прерванному делу. Эль, ты не залежалась с тюрбаном на голове? Эдак, когда смоешь зелье, шевелюру снова стричь придется.
Ой! подскочив с кровати, пискнула я. Книжка вдохновляющая, морс расслабляющий немудрено забыть про волосы! Бегу смываться! И действительно побежала в соседнее с кухней помещение, где в пространственном кармане у бабули была оборудована роскошная банька со всеми удобствами, включая бассейн, сауну и какую-то новомодную штуковину в виде корыта с пузырьками. Арина Страхова любила удобства. Я, впрочем, тоже. Эх, жаль, что в академию, куда жаждет пристроить меня бабуля, нельзя отправиться вместе с избушкой.
Катарина
Забравшись с ногами на деревянную скамью, я тихо всхлипывала вот уже часа три. Спать не хотелось совершенно за день на крыше экспресса выспалась впрок, а вот оплакать разбившиеся надежды и свою горькую судьбу сам черт велел. Охранник, до моего поступления дремавший на посту, сначала пытался успокоить расстроенную узницу и даже бутербродом с копченой колбасой поделился, но ничего не помогало. Потом старичок начал ругаться, угрожал мне плетью, а когда, вконец умаявшись, понял, что все его попытки лишь усугубляют ситуацию, принес мне целую пачку бумажных салфеток и потребовал ныть потише, чтобы не мешала отдыхать остальным. Так как соседние камеры, не считая той, что напротив, были совершенно пусты, я сделала вывод, что мешаю конкретно ему, но все равно честно постаралась плакать беззвучно, однако предательские всхлипы нет-нет да и прорывались.
Арестантов в блоке предварительного заключения сегодня было двое: я и лохматый чесун, чьей компанией, помнится, угрожал мне стражник. Забившаяся в угол нечисть походила на сильно заросшего гнома и торчала здесь уже неделю, распугивая народ возможностью подхватить чесотку. Судя по тому, что, кроме нас, здесь был только старик-охранник, разгон нарушителей закона у чесуна процветал. Небось стражи ему за помощь еще и приплачивали, чтобы между перспективой жутко чесаться несколько месяцев и возможностью сразу признаться во всех грехах и не мучиться задержанные выбирали второе.
Не реви, сказал! Вот ведь баба! Последнее слово тщедушный с виду дедок произнес как самое неприличное ругательство.
Н-не могу-у-у, заикаясь, ответила ему. Он-ни сами текут.
А ты спой, предложил старик и, зевнув, добавил: Колыбельную. Помогает успокоиться.
А с-слуха н-нету если? на всякий случай уточнила я, а то вдруг после песнопений он меня точно плетью отходит, за злостное нарушение порядка и надругательство над его музыкальными предпочтениями.
Да лучше так, чем бабская истерика! в сердцах махнул рукой охранник.
И мне почему-то подумалось, что он просто не умеет со своими домашними женщинами справляться, особенно когда те в расстроенных чувствах. Оттого и злится, перенося личные проблемы на бедную несчастную арестантку. На нарах в камере напротив завозился чесун, и в темном углу сверкнули три его глаза. Тоже, что ли, бесплатный концерт решил послушать? Зря! Я петь, конечно, люблю, но не умею. Во всяком случае, именно так говорила, нарочито морщась, госпожа Танис, когда заставала меня за этим творческим занятием.
Пой! командным голосом рявкнул старичок, и я, подпрыгнув на скамье и выронив очередной бумажный платочек, заголосила с перепуга:
Мертвяки круго-о-ом ик! Кладбище дрожит. В склепе за угло-о-ом ик! Некромант лежит
Хватит! оборвал седовласый слушатель, а я, в последний раз икнув, заткнулась.
Говорила же, ч-что слуха не-э-эту! Слезы полились с новой силой, и провальное выступление тому лишь поспособствовало.
Охранник встал, налил из прозрачного графина воды в стакан и принес мне.
Все у тебя есть, вздохнув, сказал он, глядя, как я пью.
Зубы то и дело стучали о стеклянный край, так как руки, сжимавшие стакан, дрожали. Прохладная ключевая вода приятно холодила горло, прогоняя икоту. И мне становилось легче. Допив, я протянула дедушке пустой сосуд и от чистого сердца поблагодарила.
Ну а теперь заново пой, потребовал охранник, подмигнув мне. Охота же узнать, что там с некромантом сталось.
Пой, пой, скрипучим голосом поддержал его чесун. Хорошо пошло-о-о, мигнув всем набором глаз, сообщил он.
И, ободренная, я снова запела. С чувством, с душой. Подперев кулачком щеку и задумчиво глядя вдаль. Ну ладно, не вдаль, а на пучеглазую нечисть в камере напротив, но это все такие мелочи, когда вдохновение нахлынуло.
Мертвяки круго-о-ом,
Кладбище дрожит,
В склепе за угло-о-ом
Некромант лежит.
И, набравшись си-и-ил,
Чуя смертный час,
Ведьме с топоро-о-ом
Отдал он наказ:
Зомбяков вон те-э-эх
Подпали огнем,
И умертви-я-а-а
Заруби-и-и потом.
А затем беги-и-и
Вдоль стены глухой,
Под ноги смотри-и-и
И уйдешь живой
Чесун самозабвенно подвывал, охранник вздыхал, почесывая свой седой затылок, а я пела и чувствовала, что эта песнетерапия действительно работает. Слезы высохли, взгляд прояснился, и голос, которого стеснялась многие годы, казалось, стал чище, сильнее, увереннее. Не идеальный, конечно, но и не такой уж кошмарный, как думалось раньше. Когда я замолчала, в блоке предварительного задержания повисла тишина. Не гнетущая, нет. А какая-то приятная даже. Ночь, песня, мы втроем почти дружеские посиделки, если закрыть глаза на решетки.