Метеорыпрекрасная экскурсия, заметил Прочорос. Лучшая из всех, которые тут предлагают. Вы знаете, что Метеоры в переводе с греческого«Парящие в воздухе»?
Нет, я помотала головой. Но звучит очень красиво.
Ещё красивее будет, когда вы увидите монастыри. Они как будто парят на землёй, над равниной, произнёс садовник, наливая себе кофе и присаживаясь за мой стол с твёрдым намерением поболтать.
Не терпится увидеть, сказала я, поднимаясь. Мне сказали, нужно быть у входа в отель в половине шестого. Удачного дня!
И вам, Афродита! улыбаясь, пожелал садовник и, как будто спохватившись, хлопнул себя по лбу. Ох, перепутал, Ева!
Автобус прибыл точно по расписанию. Забравшись на второй этаж и заняв милое местечко у окошка, я подумала, что, наверное, стала совсем дикой. Надо было поболтать с этим Прочоросом, может, даже пофлиртовать, он явно не против Но делать этого почему-то совершенно не хотелось. Не хотелось флиртовать ни с ним, ни с кем-либо другим. Что-то со мной явно было не в порядке. Я посетила местного парикмахера, может теперь к местному психиатру сходить?
Представив себя на кушетке судорожно сжимающей клетчатый носовой платок и рассказывающей незнакомому дядечке про свои глубоко личные переживания, я хихикнула. Возможно, просто все дело в том, что мне не нравятся греки?
Автобус постепенно заполнялся людьми, которых водитель подсаживал у отелей, расположенных на побережье. Когда туристическая группа была, наконец, укомплектована, мы доехали до Салоник. Это крупный мегаполис Греции, почти такой же по величине и значению, как и Афины. Здесь к нам присоединился гид, который начал немного нудновато про эти самые Салоники рассказывать. Он сыпал историческими датами и разными названиями так обильно, что я совсем отвлеклась, пока впереди не показалась огромные царственные горы. Вершины их тонули в шапке тумана.
Это был знаменитый Олимпместо обиталища греческих богов. В связи с этим гид сменил тему и принялся рассказывать про Зевса, Геру, Афину, Гермеса и перипетии их семейных отношений.
В Согинее мне безумно нравились поэмы Гомера. В них было что-то необыкновенное, чарующее, и это не портил даже тяжеловесный слог поэм. Удвоенный дактиль, вспомнила я, чуть улыбнувшись. Влад вбивал нам это в головы и даже заставлял заучивать начало «Иллиады» и «Одиссеи» наизусть.
Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына. повторила я шёпотом. Грозный, который ахеянам тысячи бедствий содеял страшных
Помню. Даже сейчас помню. Я усмехнулась, мельком посмотрев на соседнее кресло. Сидящая в нём девушка болтала с парнем, находящимся через проход и на мою фразу внимания не обратила. И это хорошо, потому что меня саму всегда настораживали люди, разговаривающие сами с собой.
Влад был действительно отличным преподавателем, потому как сумел по-настоящему заинтересовать мифами Древней Греции. Ему и самому нравилась эта тема, и я вспомнила, как на одном из занятий он сказал, что мечтает побывать в Греции и увидеть своими глазами места, где рождались мифы. И вот теперь я своими глазами вижу то, что так хотел увидеть он.
Покопавшись в сумке, я достала плейер, вставила наушники и наугад выбрала песню. Она была не на русском, а на украинском, но о чем поет «Океан Эльзы», я знала. Я всегда смотрю перевод понравившихся мне песен.
Побыть я мог бы около тебя,
Побыть и почувствовать, как спасала ты
Ромео от целой планеты,
Ведь порой и от себя так хочется сбежать.
Я знаю, ты бы могла,
Изменить нас могла.
Могла ли я что-то изменить? Могла ли сделать так, чтобы Влад остался жив? Спасти его? Единственное, что было в моих силахне давать Гаю повода для ревности. Но я и в страшном сне не представляла, что он способен на подлое и жестокое убийство. Я не должна винить себя, не должна
Сегодня всё не так, Джульетта.
Монтекки и Капулетти давно уже семья.
Я знаю, и так любовь бывает,
Но она проходит, ведь вечналишь твоя.
Любила ли я Влада? Не знаю. Но мне горько осознавать, что его больше нет на белом свете. Все сплелось в один клубок: мания Яна, предательство Гая, смерть Влада, а впереди у меня снова бегство, неизвестность, бесприютность. Но ведь нельзя бежать вечно, и я уже это поняла. Только как быть, если останавливаться страшно? Мне больше не удастся уйти от Яна, если он меня поймает, и он сделает со мной все, что хотел, все самые отвратительные и грязные вещи, которые только сможет придумать. Миткалю невозможно противостоять.
Между тем гид объявил, что мы подъезжаем к Метеорам. Автобус катил по долине, и никакого намёка на какие-либо возвышенности не было. Я уже было решила, что экскурсовод что-то напутал, но за следующим поворотом показались грандиозные отвесные скалы, действительно, как будто зависшие в воздухе над равниной.
Машина остановилась у подножия одного из массивных каменных столбов, на верхушке которого виднелись песочного цвета стены и кровли мужского монастыря Святой Троицы. Потрясающе! Как можно было построить здание на такой высоте?
К монастырю вела выдолбленная прямо в скале тропа, и чем выше мы поднимались, тем сильнее захватывало дух от простирающейся перед глазами картины. Глодавшая меня последние месяцы тревога отступила, и я впервые за долгое время почувствовала себя свободно и легко.
Справа и слева от скальной арки, которая являлась входом в монастырь, трепетали белые полотнища. Я засмотрелась на них и отстала от туристической группы, которую неугомонный гид вёл все вперёд и вперёд. Ветер полоскал ткань, и я не могла отвести от неё взгляда.
Мне не было страшно, нет, хотя последние месяцы я паранойно остерегалась любых тканей, боясь увидеть и почувствовать под пальцами миткаль, который как бы говорил, что Ян близко и готов к очередному страшному акту написанной им безумной пьесы.
Но у входа в монастырь развешаны не миткали. Это была какая-то другая ткань, и, когда я подошла к одному из полотнищ совсем близко, она, будто сама скользнула между пальцами. Тонкая, лёгкая, мягкая, чем-то похожая на батист, и не серовато-желтоватая, как миткаль, а снежно-белая.
Я ещё раз зачарованно провела ладонью по полотнищу, накинула на голову синий шёлковый платок и поспешила догонять свою группу, которая уже зашла в неф храма, расположенный крестом.
За небольшой деревянной дверью скрывалось помещение с очень низкими сводами и единственным двупольным окном на куполе. Несмотря на это неф казался наполненным каким-то ясным чистым светом. Я прикоснулась к одной из стен, думая о том, насколько она древняя и сколько всего видела на своём веку. Камень был тёплым и шероховатым.
Через узкий проход прошли в здание храма. Ни позолоты, ни каких-либо вычурных украшений тут не было. Только простые деревянные скамьи и печальные лики святых, взирающие с потемневших от времени фресок. Гид минут десять рассказывал об иконописцах прошлого, расписывающих эти стены, и библейских сюжетах, которые они изображали, а затем объявил, что на этом экскурсионная часть окончена и ровно через сорок минут туристическая группа должна собраться у автобуса на подножье скалы.
Наша группа разбрелась, кто куда. Я подошла к коробочке со свечками и с удивлением обнаружила, что их можно брать бесплатно. Свечки взяла три, их можно было зажечь от большой коричневой свечи, стоявшей тут же. Воск сразу нагрелся и потёк в моих пальцах маленькими горячими каплями, похожими на слёзы.
Одну свечу я поставила за упокой матери, которую почти не помнила. Вторуюза всех замученных и убитых Яном. А третьюза Влада.
Влад, о, Влад, мне так жаль, что я даже не попрощалась с тобой, не подарила тебе последний поцелуй Но мне пора забыть о тебе, пора оставить для горьких воспоминаний лишь маленький уголок в своём сердце. Ты любил меня, я знаю, но лучше бы мне с тобой не встречаться. Я не буду больше винить себя в твоей смерти, я тебя отпускаю.
Прости, Влад, и прощай
Я открыла глаза, ещё раз взглянула на печально склонившего голову Христа на распятии, и пошла к высокой арке, которая вела во внутренний дворик. Внезапно навстречу резко дохнуло холодом, так, что я даже зажмурилась. Обернувшись на горящие у кануна свечи, увидела, что свечка, которую я поставила за Влада, потухла.