Потом выяснилось, что в одной из машин был президент России, прилетевший из Москвы в аэропорт Беслан.
Родительский день
Ранним утром на моих глазах вокруг школы выставили оцепление.
Дальнее его кольцо проходило у стен ДК. Даже в первые дни захвата заложников и вплоть до штурма оцепление не ставили так далеко от школы. Я попытался обойти оцепление по периметру. Оно было довольно надежным. Осетины не понимали, в чем дело. Они хотели подойти к школе. Там были их дети. В Беслане не осталось, по-моему, ни одной семьи, которой не коснулась эта беда. Они хотели увидеть своих детей. Я понимал: именно поэтому их и не пускают.
– Вы знаете, что там происходит? – спросила меня средних лет женщина и показала рукой в сторону школы.- Там продолжается страшное, иначе они не выставили бы оцепление.
Она и ее соседки по двору не могли найти своих детей, шестилетнюю Мадину Бухаеву, тринадцатилетнего Сосо Бигонашвили и других – всего шестерых.
– Мы везде ходили, в морги, в больницы, досконально проверяли…- устало говорила эта женщина.- Я плакала, подошел солдат из оцепления, спросил, кто у меня погиб, как зовут, а я говорю, что, может, и не погиб. Он и ушел.
– Агунды больше нет, Азы нет,- как-то машинально перечисляла эта женщина,- что они с нами сделали?
В другом месте оцепления ко мне подошла еще одна женщина:
– Вы знаете, что там в подвале происходит? Там боевики с заложниками опять сидят,- негромко сказала она,- Идут переговоры, пока безрезультатные. Они не хотят разговаривать, требований не выдвигают. Там наши дети! Мы их найти не можем, а они же там сидят с ними! Господи, когда же это кончится!
Я пытался ее успокоить и говорил, что нет там никаких боевиков, и заложников не может уже быть, а оцепление выставили просто потому, что там все заминировано. Она жадно слушала. А я ловил себя на том, что верю ей, а не себе.
Я обошел по периметру почти все оцепление. В одном месте мужчины были сильно раздражены происходящим. Анзор Маргиев разыскивал племянницу Эльвиру двенадцати лет.
– Она с матерью стояла в спортзале, когда плита рухнула после взрыва,- рассказывал он.- Мать осталась стоять, а девочку прижало так, что вытащить было нельзя. У матери не получилось. Потолок рушился, она схватила трехлетнего мальчика чужого, ну не чужого, конечно, там чужих не было, и побежала. Вон, видите, отец Эльвиры сидит на скамеечке, второй день он вообще ни с кем не разговаривает, постарел очень. А девочка там лежит. Я место знаю, я ее найду, но нас не пускают туда!
– Как вы с чеченцами и ингушами будете жить теперь? – спросил я.
– Посмотрим,- сказал пожилой осетин,- что с ингушами теперь делать. Нам надо сначала со своими разобраться. Что за люди ремонт в школе делали? Какие ингуши? Почему их пустили ремонт делать? Да еще власти гордились, что сэкономили, недорого с них ингуши эти взяли. А они же арсеналы свои под полами в спортзале запрятали, об этом все знают! Может, за это откат еще получили? Мы все узнаем. У нас свои методы.
Я остановил одного пацана и спросил у него, как пройти поближе к школе. Он показал. На самом деле это было не сложно. Чей-то двор, забор, тропинка… Дверь следующего двора вывела прямо к центральному входу школы #1.
Пять носилок в минуту
Было хорошо видно, что происходит во дворе. Спасатели на носилках выносили из спортзала черные полиэтиленовые мешки и сгружали их на асфальт, туда, где три дня назад должна была начаться школьная линейка. На таких же носилках из спортзала выносили мусор.
Мусор складывали налево, мешки – направо. Спасателей было много, и работали они быстро. За минуту они выносили примерно пять носилок с телами. Работали они уже больше часа. Но несколько раз перекуривали.
У входа в школу стояло оцепление из бойцов осетинского ОМОНа.
Они не пропускали внутрь никого, кроме следователей прокуратуры и спасателей.