Но и в этот раз Пальма не показала ничего нового. Сержант подвёл овчарку к столу. Пальма аккуратно обнюхала стол и снова бросилась к дивану: «Гав! Гав!» («Здесь! Здесь!») Проводник отрицательно помотал головой.
Нет, Пальма, нет! Не то! сказал он строго. Ищи ещё! Ищи!
Пальма обиженно заскулила. «Как же так? словно спрашивала она. Я же нашла! Нашла!» И снова бросалась к дивану. Кинолог в который раз оттянул её от дивана и показал вещи Иванова.
Тогда овчарка зубами схватила подушку с дивана и вместе с ней побежала к выходу из квартиры. Не задерживаясь в коридоре, Пальма выскочила на лестничную площадку. Здесь она остановилась, уронила подушку на кафельный пол и нетерпеливо взвизгнула. Малкин подбежал к овчарке, ласково потрепал её по загривку и надел на неё ошейник.
След, Пальма!
Собака устремилась вниз по лестнице. Малкин побежал за ней, перепрыгивая через ступеньки.
Овчарка выскочила из дома во двор. Кинулась то в одну сторону, то в другую. И завыла. Тут впору и самому завыть.
Дальше след обрывался
Куда делся Иванов? Почему след его обрывается? Я вышел на улицу и стоял, задумчиво оглядывая то место, где овчарка потеряла след. Не улетел же он! Чай, не Карлсон!
Здесь «скорая» стояла, сказал Кучеров.
Выходит, мы увезли Иванова на «скорой»? спросил я. Но как тогда объяснить, почему он вдруг так быстро постарел?
5. Пифагоровы тройки чисел
Прибыли два эксперта и осмотрели квартиру. Один из них стал искать следы преступления, хотя какие там следы, всё водой смыло, а второй начал снимать отпечатки пальцев. Скорее всего, соседи уже всё залапали, навряд ли что-нибудь это даст. Соседиэто стихийное бедствие похуже землетрясения и цунамиони уничтожают все улики, везде оставляя отпечатки пальцев. Если верить отпечаткам, то можно пересажать всех соседей. В этом и заключается вся сложность нашей работыесли ошибёшься, то ладно ещё упустишь преступника, а вот если сломаешь судьбу невинному человеку, за это потом сам себя будешь корить, да только поздно.
Пока они там возились, я сел за стол и стал внимательно изучать бумаги, с которыми работал предполагаемый преступник. Или жертва?
Прежде всего, я обратил внимание на раскрытую книгу, которая лежала рядом с пишущей машинкой. Потом осторожно перебрал небольшую стопку ученических тетрадок. Они были исписаны мелким почерком. Какие-то непонятные мне формулы. Я давно не занимался математикой, а одно время хотел поступать в университет. Впрочем, знания, полученные в школе, ещё не окончательно выветрились из моей головы.
На машинке кто-то работал: в каретке остался недопечатанный лист бумаги. Текст был взят из раскрытой книги. Книга лежала, придавленная дыроколом и настольной лампой, чтобы не закрылась. На одной странице размещена фотография древневавилонской клинописной таблицы и под ней подпись«Plimpton 322, глиняная таблица, написанная около 1800 года до н. э. Хранится в Плимптонской коллекции Колумбийского Университета. Таблица содержит список пифагоровых чисел».
Я присмотрелсяэто было какое-то научно-популярное издание.
Я наклонился над машинкой и сверил текст с книгой. Непонятно, зачем ему надо было перепечатывать текст? Может, он диссертацию пишет?
Рядом с книгой лежала фотография этой самой клинописной таблицы. На иллюстрации в книге эта глиняная дощечка была, мягко говоря, не лучшего качестваещё бы, ведь она изготовлена почти четыре тысячи лет назад! Края отколоты, углы отбиты, а с правой стороны глубокая треугольная выбоина. А вот на фотографии она как новенькая, будто её только что сделали. Может быть, Иванов сделал копию этой таблички? Зачем она ему? Та ещё загадка! Что-то загадок сегодня намного больше, чем отгадок! В принципе, так всегда, но сегодня их слишком много!
Когда-то, помнится, я тоже очень увлекался математикой, и даже пытался доказать или опровергнуть Великую теорему Ферма. У меня ничего не получилось. Да пока ни у кого это не получилось. Помню, я всю литературу перечитал об этом. А вот недавно я читал Книгу Казанцева «Острее шпаги», она как раз только что вышла, в 83 году в «Молодой гвардии». Я не ожидал, что на этой почве можно написать приключенческую фантастику. И даже не думал, что это сделает Казанцев, у него обычно такие тяжёлые, обстоятельные книги были, а тутбабах! и «Острее шпаги». И какими прекрасными словами заканчивалась книга: «И примечательночестное слово! что Пьер Ферма жил именно в то «мушкетёрское время», которое так красочно описал неувядающий Александр Дюма, но которое было не только эпохой острых шпаг и коварных интриг, но и острого ума гениальных учёных, знакомство с которыми может быть интересно читателю». Да, воистину острее шпаги!
А та короткометражка, в которой Кайдановский играл чёрта, увлёкшегося теоремой Ферма? «Математик и Чёрт». Ведь она гениальна! Я потом несколько лет цитировал из неё«погодите, запишу», «их что, несколько?», «рабов у меня более чем достаточно». И ради хохмы записывал оригинальным, «кайдановским» способом три в квадрате и четыре в квадрате.
Да, а теорему так никто ещё и не доказал! Зато сколько великих умов бьётся над этой задачей! Хорошую шутку придумал этот Ферма. На века шуточка!
Я снова перевёл взгляд с машинки на стопку ученических тетрадок, взял в руки верхнюю и развернул наугад. Это была обычная тетрадка с синей обложкой и таблицей умножения на ней. На правом развороте я увидел запись, обведённую красной жирной чертой:
«Любое число можно представить в виде разности двух квадратов».
Ниже под этой записью были приведены примеры и правило, по которому они были составлены.
Я достал из кармана авторучку и машинально стал проверять примеры, делая пометки на полях. Постепенно вырисовывались ответы.
Проверка длилась не больше пяти минут. Всё было рассчитано точно. Тогда, недолго думая, я составил свой пример. Цифры, как марионетки, подчинились мне. Стройные ряды цифр маршировали на тетрадных листках. Всё-таки сказался опыт, я всё ещё мог свободно оперировать цифрами и математическими понятиями. Небольшая практика будет только на пользу, и я продолжал делать свои расчёты, напрочь забыв о том, что занят сейчас серьёзным делом. Впрочем, математика это тоже не игрушки.
«Этому Иванову можно верить», подумал я, убирая ручку в карман.
Сосредоточив всё своё внимание на изучении тетрадок Иванова, я на время забыл, где нахожусь. Окружающая обстановка для меня перестала существовать. Я словно опять оказался в своём институте, где мы, помимо обычной учёбы, пытались доказать Теорему Фермана споркто докажет, тому всей группой ставят ящик вина. Вина никто так и не выиграл, но время мы провели весело, до сих пор приятно вспомнить.
Так я просидел с полчаса. Никто не мешал мне. Кинолог с собакой ушёл, а мои помощники продолжали искать улики. Впрочем, ничего не нашли.
Но вот, развернув последнюю, самую толстую тетрадку и увидев, что не могу прочитать в ней ни строчки, я вдруг опомнился и задал себе неожиданный вопрос: «Где работает Иванов? В каком таком НИИ ПИВО?» Какое пиво? Кто даст институту такое название? Как оно расшифровывается?
Вообще, мне показалось странным, и как это я сразу не подумал об этом. Ведь не бывает институтов с таким названиями! Это у Стругацких был НИИЧАВО, а в жизни такого не бывает! Какая-то абсурдность во всём этом видна. Что я здесь делаю? Пытаюсь понять, кто жертва, а кто преступник? Так какого чёрта я полчаса тут сидел и задачки решал?
Это было как наваждение, а я ведь не сразу это понял. Математикакак цыгане, она обладает гипнозом, она может так затянуть, что и не вылезешь.
Я встал из-за стола и медленно прошёлся по комнате. Пол в коридоре был мокрый.
Посторонние люди разошлись, утомлённые долгим ожиданием, которому, казалось, не будет конца. Представление окончилось, им стало скучно. Все они такие, любое происшествие вызывает в них дикое любопытство. Но стоит ситуации нормализоваться, как их интерес мгновенно улетучивается. Осталась одна Светлана Фишер. Девушка стояла в дверях, скрестив руки на груди, и молча смотрела на меня. Девушка со спокойным строгим лицом сверлила меня взглядом и мне показалось, что ей есть что сказать. Куда больше, чем она уже сказала. Может быть, она не хотела говорить при всех? Ну теперь, когда все разошлись, самое время поговорить с ней.